Ликвидация последствий аварии (продолжение). Работа МВД и ВВС. Закупорка реактора
Вернемся снова к чернобыльским событиям, от которых я так далеко отклонился в сторону. Я кончил рассказ на том, что меня поразила четкость работы служб наших чекистов, которые очень нешумно, очень малым числом проводили большую работу по установлению связи, по установлению порядка в зоне бедствия. Близкие слова могут быть произнесены в адрес служб Министерств внутренних дел, как союзного, так и украинского. И эвакуация, и быстрое оцепление зоны, и быстрое наведение режима и порядка, насколько это возможно, – по-моему, они сделали это неплохо: хотя были отдельные факты мародерства, отдельные попытки проникновения в закрытую зону с целью хищения имущества, но число таких попыток было невелико, и они достаточно быстро пресекались.
Очень четко работали военно-воздушные силы, вертолетные группы. Это пример высокой организованности. Пренебрегая всякой опасностью, работая очень аккуратно и четко, все экипажи стремились всегда выполнять задание, каким бы трудным и сложным это задание ни было. Особенно трудно им было в первые дни. Была дана команда засыпать мешки с песком. Почему-то местные власти не смогли сразу организовать достаточное количество людей, которые бы подготавливали мешки, подготавливали песок. Своими глазами я видел, как экипажи, молодые офицеры загружали мешки с песком в вертолеты, летели, сбрасывали мешки в цель, снова возвращались, снова проводили эту работу. 27–28 апреля ни Минэнерго, ни местные власти никак не могли организовать форсированную четкую работу по подготовке тех предметов, которые требовалось забрасывать в шахту реактора. Где-то с 29 апреля этот порядок был уже организован. Были установлены нужные карьеры, пошел свинец, были расставлены люди, – и после этого дело пошло на лад. К этому же времени примерно и вертолетчики нашли очень эффективный способ своих действий. Расположив на крыше здания райкома партии в г. Припять свой наблюдательный пункт, оттуда они наводили на цель экипажи, которые находились над 4-ым блоком. Я должен сказать, что эта работа была небезопасной: нужно было зависнуть, сбросить большую тяжесть, уйти вовремя, не получив избыточных доз излучения, и главное – попасть в цель. Все это было отработано. Если мне память не изменяет, цифры были такие: десятки тонн в первые сутки была сброшены, сотни тонн потом пошли на вторые-третьи сутки, и, наконец, генерал Антошкин вечером рапортовал Правительственной комиссии о том, что за одни сутки было сброшено тысяча сто тонн материалов. Такое активное, форсированное действие людей, доставлявших материалы и производивших сброс этих материалов привел к тому, что ко 2 мая практически реактор был закупорен, и с этого времени суммарное выделение радионуклидов из чрева реактора заметным образом уменьшилось. Одновременно воинские части продолжали проводить все необходимые разведывательные операции.
Дезактивационные мероприятия – их успехи и изъяны. Схема работы Правительственной комиссии
Работа Правительственной комиссии в первые дни происходила следующим образом. Рано утром Б.Е. Щербина собирал членов Правительственной комиссии. Приглашались все, отвечающие за те или иные операции. Заседание начиналось, как правило, с доклада генерала Пикалова, который показывал состояние радиационной обстановки в зоне станции и прилегающих зонах. Конечно, все эти дни обстановка каждый день становилась все более и более сложной, потому что и уже изученные участки давали более повышенный уровень радиации, и число таких участков увеличивалось. Увеличивалось оно потому, что разведчики выходили на новые объекты, и старые объекты получали большее количество попавших на них радиоактивных нуклидов. Обстановка осложнялась, масштаб операций увеличивался.
Еще в момент локализации процесса в 4-ом блоке сразу же начались первые дезактивационные операции. Я помню, как будущий министр Среднего машиностроения Л.Д. Рябев, сменивший А.Г. Мешкова в составе Правительственной комиссии, сам возглавил группу, получив рецепт от специалистов, как нужно готовить составы, способные образовывать при застывании полимерные пленки, организовал на открытой площадке г. Припять команду, которая занималась приготовлением таких растворов, и затем сами они группами ходили и наиболее загрязненные поверхности покрывали этими растворами. В это же время вызванная мной группа под руководством А.Ф. Чабака из Курчатовского института занималась изучением способа введения в почву на поверхность таких компонентов, которые бы способны были сорбировать наиболее подвижные радионуклиды, например, цезий. Тогда появились фосфатные составы. Группа новосибирцев телеграфировала мне о необходимости более широкого использования туфов, цеолитов. Мы установили закарпатские, обоянские месторождения этого материала и заказали его составами. Использование таких цеолитсодержащих материалов оказалось очень полезным как при внесении в почву для удержания радионуклидов, так и для внесения в тело плотин, уже начавших строиться по большим и малым рекам.
Должен сказать, что и бестолкового много было в этой работе. Не все точно документировалось. Проверка и точность выполнения отданных команд иногда откладывалась на позже. Так, уже спустя некоторое время, приехав на площадку, я обнаружил, что в районе ливневой канализации сорбент просто механически засыпается, в то время когда нужно было сделать соответствующие поддоны, с помощью которых можно было по мере насыщения сорбентов радионуклидами быстро и просто менять один поддон на другой, Л.А. Воронин, который в это время командовал Правительственной комиссией, довольно быстро меня понял, как мне показалось, дал соответствующие команды, – но по-моему, эти команды до исполнения в конечном счете не дошли. Кроме того, периодически проводящаяся смена Правительственных комиссий приводила к тому, что одна комиссия, скажем, закажет нужное количество каких-то материалов, а вторая приезжающая команда начинает действовать по несколько другой схеме, – и на приемных транспортных путях скапливалось большое количество неразгруженных вагонов. Возникла разделительная ведомость, связанная с тем, что все материалы для работ, которые поводятся в штатном, испытанном режиме, забирает армия и использует в дезактивационных работах, а все, что должно испытываться, должно было поступать в организации МСМ. Они должны были эти материалы испытать, дать соответствующее заключение, и только после этого их можно было передавать армии для серийного использования. Наиболее эффективные методы пылеподавления и защиты свелись к следующим операциям:
1. На наиболее загрязненных участках – это, конечно, механический сбор наиболее зараженных частиц. Этот механический сбор при разных попытках использования, скажем, роботов, закупленных в том числе и в ФРГ, оказался неудачным. Все роботы, которые были испытаны в первый период времени, оказались неработоспособными в условиях развалов, не могли механически преодолевать препятствия. А на ровных поверхностях, в условиях больших радиационных полей, отказывала, как правило, управляющая электроника. Поэтому в конечном счете наиболее удачным способом оказались дистанционно управляемые бульдозеры или обычная техника – бульдозеры, скреперы, кабины которых были надежно освинцованы, и водитель таким образом был защищен. С помощью этой техники удалось собрать и захоронить наиболее опасные загрязнения.
2. Бетонирование уже очищенной земли с предварительным подслоем. Перед бетонированием включались в действие мощные пылесосы.
3. Химические составы. Наиболее интересными оказались составы, предложенные член-корр. В.А. Кабановым, испытанные ранее в районах пылевых бурь, например, Средней Азии. Составы были способны закреплять частицы почвы, но в то же время пропускать влагу и позволять подпочвенному слою жить нормальной жизнью. Эти испытанные составы оказались удачными. В.А. Кабанов с помощью промышленности сумел в Дзержинске организовать достаточное производство этих средств, и они нашли широкое использование.
4. Тривиальные методы очистки нашли свое успешное применение: постоянное мытье дорог, создание пунктов дезактивации техники, людей. Эти методы становились все более широко используемыми и организованными.
Вернусь к работе Правительственной комиссии. После доклада о дозиметрической обстановке давались соответствующие задания, проверялось выполнение ранее сделанного. Затем все специалисты приступали к выполнению своих заданий, и где-то поздним вечером снова подводились итоги, тоже с оценкой радиационной обстановки, состояния работ по сооружению дамб, скважин, по получению необходимой техники, по новым данным по ведению саркофага. Тут же принимались оперативные решения. Регулярно, несколько раз в день, с руководством Правительственной комиссии разговаривали В.И. Долгих, Н.И. Рыжков.
Заседание Политбюро 5 мая. Дальнейшие меры
После приезда на место Н.И. Рыжкова и Е.К. Лигачева Правительственная комиссия, повторюсь, первого состава выехала, но меня и В.А. Сидоренко оставили для того, чтобы я заканчивал работы по дезактивации, а Сидоренко продолжал тщательно анализировать роль Атомэнергонадзора в том, что было и что происходит в настоящее время. Поздно ночью 4 мая меня разыскали. Оказывается, меня вызывали в Москву на заседание Политбюро на 5 мая. Самолетом я вылетел, приехал в Институт, где меня встретили, отмыли, отчистили, насколько было возможно, заскочил я домой, увидел свою жену – конечно, очень расстроенную – и к 10 часам приехал на Политбюро, где последовательно Щербина, Рыжков и я дали объяснение происходившему. Председательствующий на Политбюро М.С. Горбачев предупредил, что сейчас его не интересует проблема виновности, причинности аварии, его интересует состояние дел и те необходимые дополнительные мероприятия, нужные государству для того, чтобы быстрее справиться с возникшей ситуацией. По завершении заседания Политбюро Михаил Сергеевич, обращаясь неизвестно к кому, но, очевидно, к министрам Брежневу, Щадову, которые при этом присутствовали, просил товарищей вернуться на место и продолжить работу. После заседания Политбюро я зашел в кабину к Б.Е. Щербине и спросил, относится ли эта просьба ко мне, или мне нужно задержаться здесь, в Москве для продолжения своей текущей работы. Он сказал, что я должен остаться здесь и продолжать текущую работу. Я поехал в Институт, не еще не успел доехать, как в машину мне позвонили от Щербины и сказали, что по просьбе Силаева, который обратился к Генеральному секретарю, мне нужно выехать обратно в Чернобыль. В этот же день в 4 часа дня я вылетел и вновь оказался в Чернобыле, где и продолжал работу.
Работа шла примерно в старом плане, т. е. шла в следующих направлениях:
1. наблюдения за состоянием 4-го блока, ибо основные засыпки уже закончились, а вводились различные зонды, с помощью которых можно было мерить температуру, радиационные поля, контролировать движение радионуклидов;
2. расчистка территории промышленной площадки ЧАЭС;
3. работы по сооружению туннелей под фундаментом 4-го блока;
4. ограждения 30-километровой зоны, дозиметрические работ и начало дезактивационных работ.
В это же время армия выделила строителей, выделили строителей и областные организации для сооружения поселков, в которых могли бы жить эвакуированные люди. Огромная была работа, требовавшая и движения массы людей, и создания необходимой пропускной системы, и немедленного составления плана организации работ.
В эти дни, где-то 9 мая, нам казалось, что четвертый блок перестал дышать, гореть, жить, – он внешне был спокойным, и мы хотели в день Победы вечером отпраздновать этот день. Но, к сожалению, именно в этот день было обнаружено небольшое, но ярко светящееся малиновое пятно внутри блока, что говорило о том, что там еще высокая температура. Трудно было определить, горят ли это парашюты, на которых сбрасывались свинец, и другие материалы; на мой взгляд, на это было очень непохоже, – скорее всего, это была раскаленная масса песка, глины и всего, что было набросано. Праздник был испорчен, и было принято решение дополнительно ввести 80 тонн свинца в жерло реактора, что и было сделано. После этого свечение прекратилось, и мы отпраздновали день Победы в более спокойной обстановке 10 мая. Не могу не отметить, какую большую роль играл там маршал Аганов со своими инженерными войсками, потому что сплошь и рядом возникали задачи. Для того, чтобы пройти к той или иной отметке, протащить тот или иной шланг, нужно было пробивать отверстие, при этом каждый раз, когда решалась задача, скажем, пробивать это отверстие с помощью военно-инженерных средств – стрелять, например, из пушек соответствующего калибра, – то каждый раз возникала опасность, не рухнет ли оставшаяся конструкция. Нужно было сделать соответствующие оценки, прикидки, и всю эту работу маршал Аганов и его подчиненные вели предельно четко, предельно организованно, собранно и очень точно.
Уже тогда, в эти тяжелые дни, у нас было, что может показаться парадоксальным, приподнятое настроение. Оно было связано не с тем, что присутствуем при ликвидации такого трагического события. Трагизм был основным фоном, на котором все происходило. Но некоторую приподнятость создавало то, как работали люди, как быстро откликались на наши просьбы, как быстро просчитывались различные инженерные варианты, а мы уже там, на месте, стали просчитывать первые варианты сооружения купола над разрушенным блоком. Впоследствии эта работа была поручена заместителю Председателя Совета Министров Баталину, который взял руководство проектными работами в свои руки; в дальнейшем само сооружение было поручено Министерству среднего машиностроения. Где-то 9–10 мая после телефонного разговора с М.С. Горбачевым, который просил меня лично дать ему некоторую хронологию событий, описания того, что происходит, поскольку он готовился к выступлению по ЦТ, я приступил к написанию соответствующей записки, где изложил все, что к тому времени мне было известно: как развивались события, каким образом произошло разрушение 4-го блока, какие работы уже сделаны, какой большой объем работ предстоит сделать. Эту записку я показал Е.П. Велихову и И.С. Силаеву, который внес ряд важных замечаний. После чего мы втроем эту записку подписали и отправили М.С. Горбачеву. Она была им частично использована в сто выступлении.
Общение с М.С. Горбачевым. И.С. Силаев и поощрение за особо опасные работы
Кстати, о разговорах с М.С. Горбачевым. Трижды мне приходилось вести их с ним по телефону из Чернобыля. Все носило довольно странный характер. Он звонил, конечно, Председателю Правительственной комиссии т. Силаеву И.С., может быть, он звонил Щербине и с ним разговаривал, но это было вне моего присутствия. Иван Степанович давал ему свою информацию, а затем, когда дело шло о детальных, специфических, профессиональных вопросах, он спрашивал: кому дать трубку? В первом разговоре он сказал – Легасову дать трубку. Я стал с ним разговаривать. 3–4 мин. М.С. спрашивал, что делается, что его волнует это: уже имя Горбачева начинают во всем мире трепать в связи с этой аварией, поднялся массовый психоз в мире; какое же истинное положение? В ответ на это я ему обрисовал положение – а дело было 6 мая, основные выбросы из разрушенном блоке прекращены, – что в настоящие время ситуация контролируема, масштабы загрязнений и зоны, прилегающей к ЧАЭС, и всего мира в целом нам более или менее понятны. Нам было ясно, что пострадавших от лучевого поражения, кроме тех, кто работал на ЧАЭС, ожидать маловероятно, контроль за населением ведется тщательный, что если будут в странах, на которые попали некоторые радиоактивные выпадения в результате аварии, приняты правильные информационные и санитарные меры, то никаких реальных последствии для здоровья людей не будет. Я не знал, что в это время к таким же выводам пришла сессия международной Всемирной организации по здравоохранению, специально собранная по этому вопросу: она также пришла к выводу, что угрозы населению Западной Европы и других стран происшедшая авария не несет. Рассказал о конкретной обстановке: где тяжелые участки, связанные с большим уровнем загрязнения, где обстановка более благоприятная, как идут работы. Он удовлетворился этим разговором. На следующий день во время нашего нахождения у И.С. Силаева повторно раздался звонок М.С. Горбачева, и на этот раз он просил, чтобы трубку взял Е.П. Велихов. Его он стал спрашивать о причинах происшедшей аварии. Е.П. стал давать пояснения и сказал, что лучше об этом расскажет Валерий Алексеевич. Трубка была передана мне, и я, может быть, излишне детально, передал причины происшедшей аварии. В этот момент Михаил Сергеевич просил написать ему личное письмо, что и как происходило. Я тут же сел за написание письма; после некоторой редакции И.С. Силаевым оно ушло в ту же ночь на имя М.С. Горбачева за подписью Силаева, Велихова и моей.
И.С. Силаев в составе своей смены наибольшее внимание в процессе работы уделял строительным работам: организации бетонных заводов, или организации подвоза бетона, т. к. ясно было, что нужно было площадку вокруг 4-го блока максимально бетонировать. Именно И.С. Силаев ввел систему материального поощрения за проведение наиболее опасных работ, а наиболее опасными работами было определение, находится или не находится вода в нижнем и верхнем барботерах – помещениях, находившихся под реакторным залом. Мы еще боялись того, что часть расплавленного топлива туда попадет, и возможно мощное парообразование, которое вынесет дополнительную активность наружу. Нужно было знать, свободны ли эти барботеры, оставлять ли их пустыми, может быть, залить их бетоном, и т. д. Подойти к этим барботерам было довольно трудно, потому что рядом расположенные коридоры были заполнены водой с того момента, когда реактор пытались охлаждать водой. Уровень активности воды был высокий: до кюри на литр в отдельных точках. Включили откачные устройства, скачивали воду, и все-таки задвижку, которую нужно было открыть и с помощью которой можно было в то время понять, есть ли в барботере вода, удалось одолеть одному из работников станции в очень непростых условиях. И вечером его Иван Степанович торжественно поблагодарил и вручил пакет с 1000 рублей. Он получил на это соответствующее разрешение. И я увидел лицо человека, который был, с одной стороны, очень горд, что ему удалось эту непростую работу в непростых условиях выполнить, а с другой стороны, видно, как он этот пакет с деньгами мял: не как награду, в общем-то говоря. Ему и отказаться от этих денег было неудобно, и в тоже время сама денежная форма награды как-то его не очень радовала. Потому что действительно, в тот период времени особенно, люди там боролись с аварией, старались выложиться, сделать все что можно, не думая ни о каких там поощрениях материальных или моральных. Все работали единым коллективом, стараясь найти наиболее правильные решения.
Несоответствие элементов станции чертежам
В этот период времени страшно было смотреть на главного инженера проекта этой станции из Гидропроекта Конвиза, потому что он, по-моему, не спал ни минуты. Естественно, для того чтобы искать подходы, проходы к различным помещениям, все время обращались либо к его чертежам, либо к его памяти, к его опыту. Вот здесь я должен вспомнить много досадных эпизодов. Потому что смотришь, скажем, на чертежи – должен быть свободный коридор. По этому коридору начинаешь движение – оказывается, коридор перегорожен какой-то стенкой. Стенкой, видимо, возникшей, созданной по каким-то инженерным соображениям после завершен проекта. Ее не должно быть в проекте, а она существует и не отражена ни в каких чертежах. Возникли обратные ситуации, когда в соответствии с чертежами должна быть глухая стена, а на самом деле там был дверной проем. С этим мы тоже сталкивались. Особенно трудно приходилось шахтерам. Потому что, как оказалось, на территории станции огромное количество труб и плит были захоронены в земле. И поэтому когда они осуществляли свои работы щитовой проходкой или иным способом, рассматривая чертежи подземных коммуникаций, казалось, что для них проход был свободен, но, начиная практическую работу, они сплошь и рядом наталкивались на препятствия, никак не отраженные в рабочих чертежах. Вот этого, в огромном количестве встречающегося, несоответствия между документальной частью, которая находилась на станции, и фактическим положением дел на различных отметках станции, в подземных сооружениях, было много, – и все это, конечно, произвело впечатление огромного невнимания, огромной неряшливости в ведении такого документального хозяйства, которое должно было бы точно и на каждый момент времени описывать состояние и строительных конструкций, и проходок, и электрических коммуникаций. Вот таких неряшливых элементов встречалось, к сожалению, достаточно много. При этом хотелось бы обратить внимание на то обстоятельство, что хотя такие факты, конечно, и в обыденной-то жизни раздражают, – но в тот момент времени настолько целеустремленными были действия людей, настолько быстрее хотелось каждому закончить свой собственный участок работы, что вот все эти многочисленные факты неряшливости как-то не вызывали особого крика, шума, и все это отступало на второй план относительно желания как можно быстрее справиться с задачей. Количество людей, прибывающих на площадку, все время увеличивалось потому, что каждая из групп требовала себе новых помощников, приезжающих либо с приборами, либо с документами, либо с инструментами, которые требовались для исполнения операции.
В штабе УС-605. Совещание по организации работ у основания вентиляционной трубы. Фото А.Г. Ахламова.
Рост рядов ликвидаторов и организационные изменения. Саркофаг
Это увеличение количества людей требовало и новых способов организации дела. Потому что действительно уже не так просто с глазу на глаз было давать какие-то конкретные поручения и ими ограничиться. Поэтому когда основные проблемы оказались решенными (основными проблемами я называю проблемы ограждения людей от непосредственной опасности и локализации самой аварии), встал вопрос о способах управления всеми теми многочисленными коллективами, которые по предложению Правительственной комиссии, по решениям Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС прибывали во все возрастающем количестве вместе с техникой на площадку Чернобыльской атомной электростанции. Нужно было организовать одновременно целый ряд совершенно разнородных по своему к содержанию работ. Прежде всего вести проектирование укрытия, которое потом в быту получило название «саркофаг». Это проектирование должно было происходить одновременно и на самой площадке, и в тех проектных организациях, которые расположены были в различных городах Советского Союза, главным образом в Москве и в Ленинграде. Нужно было немедленно заниматься дезактивацией позонно, по принципу «от наиболее загрязненных участков к менее загрязненным участкам». Нужно было производить разведку территории, продолжать разведку и уточнять характер распространения радиоактивности уже переносимой, распространяемой ветровым переносом, распространяемой техникой. Нужно было решить проблему ревизии оборудования 1 и 2 блоков, ревизию здания, оставшегося оборудования 3-го блока. Нужно было оценить состояние вообще всех помещений, территорий, участков самой Чернобыльской станции, окружающих ее районов, транспортных магистралей. Нужно было подготовить место для расположения воинских частей, прибывших на помощь в этой ситуации, расположения строительных организаций, организовать четкую систему управления как научно-исследовательскими, проектными, так и исполнительными работами в совершенно различных направлениях.
Система управления этим сложным механизмом создавалась постепенно. Первые две группы – одна возглавлялась Борисом Евдокимовичем Щербиной, а вторая – Иваном Степановичем Силаевым – заняты были исключительно решением самых неотложных, самых оперативных вопросов. Появление Л.А. Воронина на площадке уже привело к тому, что начал обрисовываться облик организации всех работ. Уже возник порядок заказа тех или иных материалов, последовательность в выполнении тех или иных заданий, поручений. Уже стало ясно, что одна группа исследователей занималась территорией, другая группа самим 4-ым блоком, третья группа уже не исследователей, а исполнителей – это главным образом воинские части – приступила к дезактивации помещений 1-го и 2-го блоков. Началась подготовка к фронту работ строительных по сооружению саркофага. Потому что в это время в Москве шли проектные работы. Л.A. Воронина сменил Юрий Дмитриевич Маслюков, и во время его пребывания уже начались очень активные работы по сооружению новых поселков для эвакуированных людей, началась обработка дорог, и уже начали готовить фронт работ перед 4-ым блоком для сооружения саркофага. Еще сам саркофаг не сооружался, но уже подступы к нему бетонировались, наиболее загрязненные участки на площадке либо удалялись, либо бетонировались для того, чтобы строители могли уже действительно начинать работы по его сооружению.
Когда на площадке появился Гусев со своей командой, то уже основные проектные решения прорисовывались, уже было принято решение о том, чтобы строительство саркофага поручить УС-605 – организации Министерства среднего машиностроения. И нужно было произвести тщательную разведку внутреннего состояния 4-го блока, надежности его сохранившихся конструкций для того, чтобы проект мог опираться на какие-то экспериментальные, проверенные данные. И когда Г.Г. Ведерников со своей командой появился на площадке – он сменил Гусева, – то в это время уже и началось сооружение саркофага. Причем именно при Ведерникове, с участием руководителя группы Института атомной энергии А.А. Тутнова, было принято решение, облегчающее и темп, и ход строительства саркофага. Потому что по первоначальному проекту предполагалось соорудить полностью бетонный купол над развалинами, но расчеты, оценки показали, что время сооружения саркофага может быть существенно сокращено, если бетонный купол, надежность которого ставилась под сомнение – выдержит ли его конструкция, – будет заменен так называемым трубным накатом. Это система труб и последующая крыша, которая закрывала саркофаг от возможности пылеуноса радиоактивности. Конечно, какое-то количество излучения через это верхнее покрытие саркофага уходило бы, но оно было сравнимым, и даже меньшим, чем суммарная активность от всего того, что находилось на площадке. Такое решение было принято в период работы Г.Г. Ведерникова. Итак, последовательно вырисовывалась структура организации работ.
Оперативное совещание в УС-605. Докладывает Николов Владимир Матвеевич. Фото А.Г. Ахламова.
Диагностика 4-го блока. Строители Минэнерго
Огромную работу на аварийном блоке и на площадке станции проводила исследовательская группа Института атомной энергии. Эту группу последовательно возглавляли различные специалисты. Такие как Юрий Васильевич Сивинцев, Рутений Михайлович Полевой, Александр Александрович Тутнов; затем во главе этой группы стоял Николай Евгеньевич Кухаркин. Очень большую работу проводили в тот период, когда во главе этой группы находился Борис Григорьевич Пологих. Особенно большую работу провели исследовательские группы, в составе которых находились Кулаков, Боровой; например, их основное назначение было – тщательное обследование помещений 4-го блока. Попытка, во-первых, ввести максимальное количество датчиков, которые могли бы характеризовать состояние 4-го блока. Тут нужно отдать должное специалисту Института атомной энергии В.Ф. Шикалову, а также специалистам из Киевского института ядерных исследований, которые приложили огромные усилия для того, найти правильные проходки, ввести необходимые датчики, протянуть к ним кабели. Что касается электронных датчиков, то ими занимался СНИИП Министерства среднего машиностроения, его специалисты под руководством Жернова. В общем, специалисты-исследователи. Одна из задач для них была оснастить 4-ый блок всевозможными датчиками, провести измерение гамма-полей, нейтронных полей, замеры температуры, замеры расхода воздуха, замеры концентрации водорода, если бы он вдруг появился в системе. Датчики размещались на различных отметках – это была, в общем-то, и опасная, и физически трудная работа, потому что надо было каждый раз входить в блок и искать наиболее подходящие участки для того, чтобы надежно диагностировать состояние 4-го блока. Это одна группа работ.
Одновременно проводились непрерывные видео- и фотосъемки помещения 4-го блока, которые позволяли проектантам выбирать правильное решение для того, чтобы последовательно сооружать сам саркофаг. При этом проектная группа ВНИПИЭТа – ленинградской проектной организации Министерства среднего машиностроения, – разработала непосредственно в Чернобыле на площадке и целый ряд проектных решений: хотя генеральный проект был разработан еще в институте, но целый ряд проектных решений принимался там на ходу. Тут просто совершенно огромную работу провел товарищ Курносов – главный инженер этого проекта и главный инженер института, который каждый раз находил соответствующее решение, когда возникала та или другая трудная ситуация.
Трудные ситуации были. Например, попытка подать бетонный раствор на одну из отметок оказывалась неудачной, потому что были достаточно большие щели, через которые бетон проливался на нижние отметки. Нужно было придумать какие-то способы удержания бетона на нужных отметках. Не все опоры были достаточно надежными, и поэтому приходилось их укреплять. И вот такая дружная работа исследователей и проектантов привела в конце концов к тому, что сооружение оказалось достаточно надежным.
Еще одну группу работ в это время вели строители Минэнерго, которые возводили временный поселок, временное жилье в поселке «Зеленый мыс». Там был заказан целый ряд сборных домиков финского, а также советского производства. Для вахтовиков, которые должны были обеспечивать работу 1-го и 2-го блоков, был сооружен очень культурный поселок со всеми удобствами: и с местом для проживания, и с магазинами, и с культурными учреждениями. Этот поселок был возведен буквально за несколько месяцев. За его сооружением постоянно наблюдал лично Борис Евдокимович Щербина, обращая внимание не только на то, чтобы это было место, где людям можно выспаться после работы, но и чтобы там были цветы, чтобы столовая работала не хуже, чем в любых точках Советского Союза – с тем, чтобы люди чувствовали себя комфортно. Организации Минэнерго и занимались сооружением поселка в Зеленом мысу, а также сооружением целого ряда станций дезактивации техники, которой к тому времени уже появилось на площадке достаточно много.
Оценка радиационного загрязнения
Работа самой Правительственной комиссии проходила по-прежнему в Чернобыле в помещении бывшего районного комитета партии, а местопребывание – место ночевки, что ли – было перенесено на расстояние примерно 50 километров от Чернобыля, и там располагалось и руководство Правительственной комиссии, и целый ряд специалистов, которые приезжали для выполнения тех или иных работ.
Это была большая группа исследователей из разных учреждений Советского Союза, из Академии наук, из Института атомной энергии имени Курчатова. Ну, когда я говорю «Академия наук», я имею в виду прежде всего ГЕОХИ, конечно, и всю украинскую Академию наук. Вся эта группа исследователей занималась в это время детальной съемкой радиоактивного загрязнения местности. Причем использовались как отборы проб на местах, с последующим анализом в радиохимических лабораториях, которые были развернуты также в Чернобыле (часть проб отправлялась в институты: в Радиевый институт или в Институт атомной энергии), так и вертолетные съемки гамма-полей, которые таким образом могли наблюдаться. При этом съемки велись как по сумме гамма-излучения, так и снимался изотопный спектр гамма-излучения и были найдены корреляции между содержанием отдельных изотопов, по относительному содержанию которых можно было определить и содержание плутония, например, попавшего в окружающую среду. При этом, конечно, и непосредственный отбор проб на содержание плутония и других тяжелых элементов велся непрерывно методом пробоотбора с тем, чтобы сопоставлять данные вертолетные с непосредственным пробоотбором. Обязанности были распределены таким образом, что все, что находилось вне 30-километровой зоны, контролировалось и с воздуха, и с земли службами Госкомгидромета, который возглавлял член-корреспондент Академии наук Юрий Антонович Израэль, не знаю точно сколько времени проведший в Чернобыле, принимая самое непосредственное участие в сборе данных, и в правильной их оценке, и в истории появления пятен загрязненности. В общем, была проведена огромная работа, в итоге которой вне 30-километровой зоны появлялись все более точные карты, которые говорили о степени загрязнения различных территорий. Вне 30-километровой зоны речь шла, конечно же, о загрязнении, главным образом, цезием. Потому что возникло несколько цезиевых пятен – в картах они будут приводиться, – и эти цезиевые пятна формировались в период с начала аварии по 20 мая, после чего формирование их прекратилось. По существующим санитарным правилам были приняты решения, в соответствии с которыми были установлены предельные значения, которые допускали проживание людей на территориях, загрязненных теми или иными изотопами, и в соответствии с этими правилами уже местные власти поступали: отселяли людей или оставляли их жить, переводя на привозное питание, или объявляли зону достаточно свободной для проживания и использования земель. В это же время Госагропром и специалисты Минсредмаша проводили анализ различных сельскохозяйственных культур, определяли степень их загрязненности, вели наблюдения за лесами, полями вокруг Чернобольской станции вне 30-километровой зоны и внутри нее. Что касается самой 30-километровой зоны, то она была предметом заботы специалистов Минатомэнерго, специалистов Курчатовского института, Радиевого института и специалистов Украинской академии наук.
Город Славутич. Пуск 1-го и 2-го блоков
В сентябре месяце закончилась работа сменных составов Правительственной комиссии. Вся работа была возложена на пересмотренный первый состав Правительственной комиссии, которую возглавил Борис Евдокимович Щербина, утвержден ее новый состав. И уже впоследствии, начиная с сентября месяца и далее, за всю работу на площадке Чернобыльской станции и в пораженной зоне вообще отвечала эта Правительственная комиссия. Она принимала все решения, рассматривала все проекты, все замечания и вела всю работу.
Последовательность проведения операций состояла в следующем: где-то к сентябрю месяцу в основном была закончена эвакуация населения, и оно было размещено в новых поселках. Часть персонала станции получила квартиры в городе Киеве, некоторые в городе Чернигове. В общем, такие бытовые, человеческие проблемы были решены. Было принято решение строить город Славутич, потому что с самого начала было ясно, что вахтовый метод может быть применен только как временный метод работы на атомной станции. Поэтому начали проектировать новый город Славутич, который заменил бы город Припять, как постоянное место проживания энергетиков. Августовско-сентябрьский период был периодом активной подготовки к пуску 1-го и 2-го блоков Чернобыльской атомной станции. Пуск был успешно осуществлен, причем перед тем как пускать эти блоки, весь комплекс разработанных специалистами мероприятий, дополнительно повышающих безопасность этого типа станций, был осуществлен и проверен. Причем на 1-ом блоке частично, а на 2-ом блоке – в полном объеме. Это была такая как бы основная задача того периода времени.
«Сооружение саркофага – это целая эпопея»
Параллельно с подготовкой к пуску 1-го и 2-го блоков, с осуществлением пусковых операций шла работа по сооружению саркофага. Первоначальный срок его сооружения был где-то конец сентября месяца. Но целый ряд естественно возникших препятствий помешал выполнить эту работу в срок. Все время возникали какие-то непредвиденные обстоятельства. То были слишком широкие щели, которые не могли удержать бетон: бетон не затвердевал, и невозможно было установить опоры, на которых потом располагались бы соответствующие конструкции. То возникали проблемы подбора материалов: ими занимались, кстати, и киевские специалисты. Затем нужно было сделать проект вентиляционной системы саркофага – в том случае, когда естественной вентиляции не хватало бы для того, чтобы отводить тепло, должна включаться принудительная вентиляция. Все эти вопросы постепенно, в ходе проектирования и уточнялись.
Сооружение саркофага – это целая эпопея. Повторяю, что проектные группы работали прямо на месте. Работа велась с помощью двух кранов «Демаг». Вот с этих кранов шла основная работа, но много таких отделочных работ, работ, которые позволяли бы повысить надежность саркофага, конечно, приходилось делать вручную и с применением различных робототехнических устройств. Но оказалось, как я уже говорил, что робототехнические устройства – и те, которые мы имели собственные, и те, что были закуплены за рубежом – практически оказались непригодными для работ в тех условиях. Скажем, если роботы имели достаточно надежную электронику, то они не могли преодолевать препятствия, связанные с большим количеством разрушений в здании 4-го блока. И по этой причине не могли быть использованы. Если, скажем, в руки исследователей попадали роботы, удачные по проходимости в самых трудных ситуациях, то электроника в высоких гамма-полях отказывала, и роботы тоже останавливались. Поэтому многие могли видеть картину с одиноко стоящими роботами на крышах зданий – там пытались использовать роботов для того, чтобы очистить загрязненные поверхности крыш. Наиболее удобные технические средства были созданы специалистами НИКИМТа. Это организация, директором которой был Юрий Федорович Юрченко. Он сам много времени провел на площадке, под его руководством и создавалась техника, испытывалась, использовалась. Ну, собственно-то, техника обычная, обычные бульдозеры, обычные скреперы, обычная строительная техника, но усиленная свинцовыми листами, т. е. внутри этой техники защищался человек. И вот на такого рода устройствах основные работы дезактивационного характера в наиболее трудных местах и были произведены.
Дезактивация Припяти
Воинские подразделения занимались в основном дезактиваций больших площадей как на территории станции, так и внутри здания этой станции. Работали очень добросовестно, с высокой скоростью и с высокой отдачей. Конечно, во времени все менялось: и наше представление, и способы работы. Но я хорошо помню эпизод, когда мы с генералом Кунцевичем приехали в город Припять. Казалось, что провести дезактивацию этого города практически невозможно, потому что куда ни сунешься – везде уровни радиации довольно высокие. Скажем, 700–800 миллирентген в час – вот такого масштаба мощности дозы мы обнаружили приборами. Но вот сделали мы одну операцию, скажем, откололи куски облицовки у одного из зданий и увезли их из Припяти в Чернобыль, и оказалось, что там эта облицовка давала 800 миллирентген в час, а здесь не больше 19 миллирентген в час. Ясно было, что источники загрязнения не носили массовый характер, были локальные источники загрязнения, которые создавали такой общий фон, дающий картину невозможности очистки этого города. Когда разобрались с этим, и когда наиболее активные радиоизотопы уже распались – в основном где-то в августе-сентябре месяце, – началась очень активная работа, проводимая силами военных организаций по дезактивации города Припяти. И город Припять был существенно очищен от загрязнения примерно в тот же самый период, когда заканчивалась сооружение саркофага. Саркофаг еще сооружался, и мы решали проблемы, как закрывать щели. Было принято решение использовать асбестовые мешки, заполненные полиэтиленовой крошкой. Эти мешки опускались в соответствующие растворы, дающие вспенивание, и вот такими мешками были закрыты все щели на крыше саркофага. Но еще не закончились работы по саркофагу, как уже начались работы по проверке состояния оборудования 3-го блока. Возник также вопрос о том, что делать с 5-м и 6-м блоками.
Приемы задержания радионуклидов
Таким образом, к октябрю месяцу 1986 года возникла очень четкая ситуация по распределению работ. УС-605 Министерства среднего машиностроения завершал сооружение саркофага, который получил название «укрытие». Строители Министерства энергетики занимались возведением вахтового поселка в Зеленом мысу и некоторыми работами, связанными с созданием станций дезактивации внутри 30-километровой зоны, и некоторыми работами на территории самой ЧАЭС. Минатомэнерго вело работы по подготовке к пуску 1-го и 2-го блока. И уже потихоньку начинали влезать в 3-й блок, в оценку его состояния. Воинские подразделения вместе с организациями Минсредмаша вели очистку крыш здания, в котором расположены были 3-й и 4-й блоки Чернобыльской атомной электростанции. Воинскими же подразделениями продолжалась дезактивация тех жилых поселков, которые входили в 30-километровую зону. Исследовательская группа, как я уже сказал, разделила свои усилия на изучение всего того, что осталось в 4-ом блоке, поиск топлива и максимальное насыщение диагностической аппаратурой. Диагностическая аппаратура вводилась снизу 4-го блока из барботерных помещений, вводились диагностирующие элементы через просверленные боковые стенки в помещение реакторного зала, и основная масса диагностирующей аппаратуры была введена сверху: на специальных фалах навешена в том же помещении реакторного зала. Другая группа исследователей в это же время занималась иной задачей, а именно – определением миграции радионуклидов внутри 30-километровой зоны и вне ее. Интересовал вопрос: на какие глубины проникают радионуклиды, выпавшие на поверхности, как они задерживаются. Испытывались различные приемы искусственного задержания радионуклидов на поверхностях, решались проблемы защиты реки Припять от попадания в нее радиоактивных элементов, осуществлялись мероприятия по недопущению загрязнения вод радионуклидами. Но вот в последней области мероприятия были довольно простые – было сооружено около 150 скважин, причем скважины были как диагностические, так и рабочие. Диагностические скважины постоянно работали и использовались для измерения радиоактивности подпочвенной воды и, в случае необходимости, могли бы включаться рабочие скважины, откачивающие загрязненную воду. Но, к счастью, за весь период работ до сегодняшнего дня все диагностические скважины показали, что подпочвенная вода всегда была чистая, и ни разу не приходилось включать откачные скважины. Проводился комплекс исследований в пруду-охладителе рядом с Чернобыльской станцией, где определялось состояние радиоактивности воды, илов, но очень много внимания было уделено состоянию самой реки Припять, Киевскому водохранилищу. В общем, довольно быстро было обнаружено, что сами воды не имеют большой загрязненности, но вот илы были поражены, и концентрация радиоактивных элементов в илах, например, в пруду-охладителе, достигала 10-5 кюри, в то время как содержание радиоактивности в воде не превышало 10-8–10-9 кюри на литр. Это были максимальные цифры. Было сооружено большое количество дамб, плотин, назначение которых было – задержать загрязненный мусор, листву, все что загрязняло воду поверхностно с тем, чтобы вдоль Припяти и дальше по Днепру радиоактивность не распространялась. Эти работы проводились Министерством водного хозяйства Советского Союза, Министерством водного хозяйства Украины, проводились в удивительно сжатые сроки: плотины проектировались и тут же строились. Это сопровождалось все время исследовательскими работами, причем в тело плотин вводились цеолиты, специально доставленные из Армении, из Грузии, обладающие высокой сорбционной способностью, – для того, чтобы можно было все микрочастицы и компоненты радиоактивных элементов, содержащихся в воде, задержать и не допустить их дальнейшего продвижения. По состоянию на сегодняшний день можно сказать, что цель эта была достигнута.
Зам. нач. УС-605 Макаров Владимир Николаевич и водитель Павел Иванович на месте ликвидированного «рыжего леса». Фото А.Г. Ахламова.
Координационный совет. «Рыжий лес»
Примерно в то же самое время, когда была уже сформирована окончательная Правительственная комиссия во главе с Борисом Евдокимовичем Щербиной, и каких-то подмен и замен больше не существовало, – примерно в это же время по решению Правительства в Академии наук был создан Координационный совет по чернобыльской проблеме во главе с Анатолием Петровичем Александровым, а я был назначен его первым заместителем. В состав совета входили руководители основных ведомств, которые были связаны с проведением работ вокруг Чернобыля, и также наиболее крупные специалисты: такие как, скажем, академик Соколов, академик Михалевич или академик Трефилов, которые были связаны с конкретными работами экологического или технического характера, сопряженными с ликвидацией последствий аварии.
Нужно сказать, что когда работа приняла такой организованный характер, когда усилия были распределены между различными ведомствами и различными кураторами, то, конечно, порядка и ясности стало гораздо больше, чем в первые дни, когда решались чрезвычайные задачи. Военные в это время развернули очень удачно – в городе Овруч – свой исследовательский центр, который позволял бы большому контингенту военных специалистов осознанно вести работу по дезактивации, по измерению – все работы, которые поручались военным. Этот центр проводил тоже очень большую работу по измерению состояния радиоактивности, по выносам радиоактивности, по ветровому переносу, по динамике состояния различных территорий, и внес свой большой вклад и в научно-исследовательском плане, и в практическом плане во все те работы, которые проводились в Чернобыле – причем решал нелегкие задачи. Вот, например, недалеко от атомной станции был сильно загрязнен, до нескольких рентген в час – первоначальная мощность излучения – большой участок леса, который получил название «рыжий лес». По судьбе этого леса вносились различные предложения. Первое – не трогать его и оставить в том виде, в котором он есть, с его активностью, считая что как-то природа сама переработает все: то есть хвоя, наиболее зараженная, опадет, после этого хвою можно будет собрать и захоронить, а стволы деревьев, сучья – все это будет оставаться довольно чистым. Второе предложение было – наоборот, сжечь весь этот лес, и даже эксперименты проводились по сжиганию элементов этого загрязненного леса. Но эти эксперименты показали, что все-таки с продуктами горения уходит достаточно большое количество радиоактивности. В конце концов были принято решение спилить часть леса, оттранспортировать его, захоронить, а оставшуюся площадку просто превратить в могильник, закрыть ее, – что и было осуществлено. Радиоактивное воздействие этого «рыжего леса» на город и прилегающую территорию резко уменьшилось после проведения этих операций.
Члены правительственной комиссии после очистки кровли. Второй справа – замминистра МСМ СССР Усанов. Слева – корпуса реакторных отделений энергоблоков №№ 2 и 1. Фото А.Г. Ахламова.
Вопрос 3-го, 5-го и 6-го блоков
Очень большая дискуссия возникла по так называемому комптоновскому эффекту. Когда начали готовиться к пуску 3-го блока – а первоначально его хотели пускать где-то следом за 1-ым и 2-ым блоками, – радиационная обстановка внутри здания 3-го блока, особенно в машинном зале, не позволяла вести всерьез даже ревизионных работ. Первое предположение было, что это внутреннее загрязнение здания. После проведения дезактивации уровень активности в этом помещении снизился, но все равно оставался высоким, достигая десятков, а иногда и сотен миллирентген в час в отдельных точках, а в единичных местах – до рентгена в час. Тогда было высказано первоначальное предположение, что источником такой высокой активности является крыша 3-го блока, на которой осталось много рассыпанного топлива, и вот это обстоятельство мешало нормализовать радиационную обстановку. Потому что более 600 помещений 3-го блока были вычищены, вымыты, а мощность зоны в машзале все равно оставалась достаточно высокой. Начали проводить различные измерения с использованием коллиматоров, специальных конструкций, которые показали, что наличие активности на крышах является не единственным источником, влияющим на радиационную обстановку 3-го блока, что все-таки соседство 4-го блока за счет комптоновского эффекта и отражения части гамма-лучей, выходящих через крышу 4-го блока, также служит источником повышенного радиационного фона в машзале 3-го блока. Сколько было на эту тему дискуссий, сколько было экспедиций, сколько было измерений, – и все-таки в конце концов оказалось, что основным источником загрязнения являются, конечно, те загрязнения, которые находились на крыше 3-го блока: это было главное. Хотя, конечно, какую-то толику, на уровне 10 миллирентген в час, и даже меньше, вносило и рассеянное комптоновское излучение, идущее от 4-го блока. Поэтому было принято решение полностью сменить крышу 3-го блока, поставить новую с соответствующими защитными устройствами, которые позволили бы продолжить необходимые работы и вовремя запустить 3-й блок Чернобыльской атомной электростанции.
Чернобыльская АЭС. Хорошо видно (справа) что машзал всех 4-х энергоблоков – объединенный. Фото А.Г. Ахламова.
Примерно в это же время, когда решалась судьба 3-го блока, очень остро стал обсуждаться вопрос о необходимости проведения пусконаладочных работ на 5-ом и 6-ом блоках. Эти блоки находились совершенно в разном состоянии готовности. 5-й блок имел высокую готовность и практически мог быть за несколько месяцев после дезактивации завершен и пущен в эксплуатацию. Ну а 6-й блок был в начальной стадии. Дискуссии были большие, и общественность протестовала против того, чтобы продолжали строительство 5-го и 6-го блоков, и чтобы они входили в строй, потому что это казалось им чересчур большой концентрацией мощности: 5 гигаватт на одной площадке. Тем более находящихся в ненормальных радиационных условиях все-таки. Энергетические потребности Украины диктовали необходимость введения все новых и новых мощностей. Вопрос этот и обсуждался на Правительственной комиссии, и выносился на более высокие уровни – и в конечном счете решено было отложить решение этого вопроса, и в ближайший 1987 год – возможно, и 1988 год, – никаких строительных работ на 5-ом и 6-ом блоках не вести, а все силы дезактиваторщиков направить на очистку так называемой стройбазы. На территории ЧАЭС была строительная база, на которой были расположены механизмы, материалы, необходимые для сооружения блоков. Эта база была достаточно загрязненной. И вот для того, чтобы спасти большое количество дорогого оборудования, там размещенного, был сооружен специальный цех на Чернобыльской атомной станции – цех дезактивации. И вот этот цех начал последовательно дезактивировать наиболее ценное оборудование и отправлять его в различные точки Советского Союза для практического использования. В тот же самый период, когда начались активные работы по дезактивации и подготовке к пуску 3-го блока, – в этот же период по-настоящему начали разворачиваться работы уже не по проектированию, а по строительству города Славутича. Причем темп сооружения этого города все время увеличивался, и это имело большой смысл, потому что после примерно 4–5-месячной эксплуатации в вахтовом режиме 1-го и 2-го блоков стало ясно, что вахтовый метод в данном случае, конечно, не является оптимальным. Он был вынужденным, сыграл большую роль в течение того периода времени, когда им пользовались, но базироваться на нем как на основном методе работы стало невозможно. Поэтому темп сооружения города Славутич как основного городка энергетиков резко усилился. Вот, скажем, Борис Евдокимович Щербина на моей памяти чуть ли не ежемесячно совершал такие специальные вояжи для того, чтобы контролировать, следить за тем как идет сооружение города Славутич, как идет оснащение, насыщение его оборудованием – в общем, этот вопрос постоянно находился под его контролем. Впрочем, как и все остальные вопросы, связанные с Чернобыльской аварией.
Правительственная комиссия после осмотра очищенной и восстановленной кровли объединенного машзала ЧАЭС. Дозиметрический контроль. Фото А.Г. Ахламова.
Советские спецроботы
Робот «Мобот – Ч – ХВ» разработки МВТУ им. Н.Э Баумана. Поставленные из Германии роботы вышли из строя после нескольких дней работы. Фото А.Г. Ахламова.
Уже где-то в середине 1987 года – вот в это лето 1987 года – наконец появились роботы, сделанные советскими специалистами. Скажем, роботы, созданные в Институте атомной энергии имени Курчатова. Это роботы-разведчики, которые мы не могли своевременно получить ниоткуда, ни из какой страны мира. Вот сами мы создали роботы-разведчики, которые в самых сложных геометрических условиях, в условиях завалов, в условиях высоких радиационных полей могли продвигаться практически на любые расстояния, управляемым образом производить радиационную и термическую разведку обстановки, выдавать необходимую информацию. Эти роботы сыграли большую роль уже сегодня, потому что с их помощью было обнаружено много интересных фактов, связанных с характером и последствиями аварии. И я уверен, что они принесут еще больше информации. Другая идея, которую я неоднократно высказывал и просил исполнить (она до сих пор не исполнена) – это идея, связанная с созданием летных роботов. Т. е. радиоуправляемых авиамоделей, которые несли бы на себе датчики. Датчики радиационных полей, датчики, с помощью которых можно было бы измерять состав над различными точками Чернобыльской атомной электростанции…
Публикуется по изданию: Легасов В.А. Из сегодня – в завтра. Мысли вслух. М.: Аврора, 1996. СС. 25-112. Разбивка на подразделы дана составителями для удобства восприятия текста.