Валера чуть завистливо вздохнул: колоннада на фасаде, роскошные балконы, с граффито в декоре. Кучерявее, чем их дом артистов. Артисты, правда, здесь тоже жили. Только рангом повыше. Всякие лауреаты сталинских премий вроде балерины Тихмирновой или «заслуженные», как актриса Людмила Фетисова.
Ладно! И на его улице будет праздник. Онегин никогда не подводил. Сказал «хит» – будет хит! Полный надежд, Валера пронесся мимо «Кремлевского работника» к дому номер 24 и влетел в студию. С Тухмановым он был заочно знаком, но Онегин для порядка представил друг другу. Композитор и певец нетерпеливо пожали руки. Оба желали поскорее начать репетировать, однако обстоятельный Гаджикасимов велел прочитать текст:
– Сначала обдумай слова. Ухвати ритм и рифму.
Валера с искренним вниманием начал читать. Он ожидал чего-то философски-страстного, вроде «Дитя природы» Нэта Кинга Коула. Быть может, потому что видел себя тоже этаким «наделенным странной магической силой парнем», знающим все о дураках, королях и силе любви. Текст Гаджикасимова показался слабоватым и наивным, лишенным эффектной драматичности западной лирики.
– Жду, что ты пройдешь? – приподнял он вверх бровь. – По ночам в тиши, я пишу стихи?
– Что не так? – почти хором откликнулись Давид и Онегин.
– Ну… Нос зачесался что-то… – увидев непонимание, пояснил: – Едкий запашок жалкого неудачника, парни. Вы уверены, что это хит?
– Так, Валер. Если дяди говорят, что это хит, значит, это хит, – примирительно пошутил Гаджикасимов, увидев, что Тухманов ревниво хмурится. – Давай с мелодией теперь поработаем.
Услыхав песню целиком, Валера приуныл. Однако сомнения высказывать больше не стал. В работу брать нужно все. Особенно свежие песни. Ничего. Сейчас добавим драйва в исполнение. Ободзинский может из всего сделать нетленку! И он начал грубо, ярко, в стиле Пола Анка надрывно.
Однако не допел даже второго куплета, как Тухманов вскинул руки и заорал:
– Нет! Не нужно мощи, не нужно экспрессии! Ты каким местом текст песни читал?
– При чем тут текст?
– При всем! – сердился Давид. – Это песня о первой любви. К чему этот самцовый надрыв?
Валера еле сдержался, но на конфликт идти не стал. Тухманов не прав. Он безупречно следовал ритму мелодии и ее гармонии. Не угодил техникой звукообразования? Ладно. Он начал петь в нарочито академической манере.
– Льет ли теплый дождь, падает ли снег….
После песни поэт с композитором переглянулись.
– Звучишь плоско, – резюмировал общее мнение Онегин. – Мы позвали тебя именно из-за твоей артистичной манеры исполнения. Она самобытная, оригинальная, но… не сейчас.
– Что-то вам не угодишь… – проворчал Валера и запел снова, используя фольклорный запевный стиль и едва заметные намеки на кантри-йодль.
У Давида округлялись глаза, а Онегин догадался, что Ободзинский просто их разыгрывает, шутливо мстя за «самцовый надрыв». Не выдержав, Гаджикасимов засмеялся:
– Налить водки и дать кокошник?
Валера понял, его раскусили:
– Обойдусь.
– Послушай, – уже серьезнее продолжил Онегин. – Это песня о парне, который впервые влюбился. Понимаешь?
Валера неуверенно кивнул. Его первая влюбленность закончилась предательством, растоптанными чувствами. Тем не менее, он попробовал изобразить наивность юности и мальчишескую бесшабашность.
Давиду снова чего-то не хватило:
– Представь, что ты парень, который никогда не целовал девчонку! Робкий, невинный!
Что-то глубоко царапнуло внутри. Какая невинность? Она давно ушла. А робость он всегда гнал от себя сам. Инстинкты кричали, что ни за что и никогда нельзя показывать слабость и уязвимость. Даже Неле не мог до конца довериться. Страсть и любовь к ней всегда были отравлены ревностью и желанием контроля. Может, ну ее? Эту песню? Пусть найдут кого-то еще? Онегин что-то прочел в выражении его лица и объявил перерыв.
Гаджикасимов ушел курить, Давид вышел следом. Валера вчитался в текст. Глаза зацепились за слова: «Сказать хотел, но не сумел». Вместо бросившей его перед всем концертным залом Марины на ум пришло время, когда он только начал ухаживать за Нелей. Сколько раз пытался рассказать о том, что алкоголик, что лежал в психушке, как представлял тысячи вариантов от «прощаю» до «ухожу навсегда». Услышал, как перед тем, как войти в студию, Онегин примирительно шепчет Давиду:
– Только не дави! Это лишь первая репетиция.
Когда мужчины вошли, Валера был готов. С первых напетых фраз он прочел по глазам, что попал в яблочко. Мучительное, нерешительное томление в голосе, нежность и неизбывная искренность не просто растопят сердца, а сожгут дотла и обратят в пепел. Судя по алчному, азартному блеску в глазах Тухманова, он думал так же. Гаджикасимов с горячностью приобнял обоих:
– А шлягер-то будет! Точно будет!
После записи сомнения вернулись. Может ли такая песня принести популярность? Скоро ежедневные заботы вытеснили и надежды, и сомнения: он начал работать с джазовым трио Рычкова, пора было вылетать в Братск. Валера решил, что свежая песня в копилку всегда хорошо, а остальное покажет время.
Пока шли гастроли по Сибири, песня набирала популярность.
Перед концертом у входа в ДК «Транспортный строитель» выстроилась толпа.
– Магомаев приехал? – закусив губу, Валера беспокойно высматривал из окна такси «Волгу» последней модели или близлежащую гостиницу.
– Валер, а представляешь, все на тебя?! – легко предположила Неля и, раскрыв дверь, махнула ему: – Пошли, не сиди!
Ее синее пальто скользнуло в толпу и скрылось за тревожными, пылкими лицами молодежи.
Валера поспешил за женой, стуча подошвами кожаных ботинок.
– Льет ли теплый дождь, падает ли снег!.. – жалобно затянули откуда-то слева. Певец изумленно обернулся.
– Вон он! – услышал выкрик, хотел поглядеть, кто этот «он», но в тот же миг оказался зажатым «в тиски» поклонниц.
Кто-то трогал его за подол плаща, за рукава, проводились сзади по волосам, и певец едва успевал растерянно оборачиваться, продвигаясь к дверям.
– Валера! – крупная девица бросилась его обнимать, и тут он увидел у дверей Нелю. Рванул к ней. Они проскочили в дверь мимо билетерши, и, отделавшись от толпы, Ободзинский с задором выкрикнул:
– Ты это видела!
Быстро переодевшись, он нетерпеливо ходил мимо окна гримерной:
– Я стану популярным, у нас будет все! – взбудораженно махал руками над головой и, притянув Нелю к себе, сомкнул за ее спиной руки в замок.
– Любимая, – целовал ее прохладные щеки. – Я так счастлив, когда ты рядом!
На сцену пошел одухотворенный. Аплодисменты оглушили. С любопытством разглядывая зал, Валера поскользнулся, но удержался. Эмоции били фонтаном: даже петь не начал, а уже хлопают, словно концерт отыграл!
После первой же песни сомнения относительно хита отпали. Пошли выкрики с рядов:
– Восточную! Восточную!
Поймав восхищенный взгляд жены, Валера ласково подмигнул ей, а потом обнимал глазами каждую, каждого. Он обожал этот зал, город. Весь мир.
Он несколько раз выходил на бис. Сцену завалили цветами, которые конферансье уже не успевал относить в гримерку.
Сам Валера лишь подхватил белую розу с рояля. Быстрее домой. В тишину. Они с Нелюшей закроются в номере, и обнявшись, будут смотреть в окно. На пролетающие со свистом машины, на желтые тени от фонарей, на бескрайнее небо.
Распаленный и уставший, он осторожно ступал в полумраке по закулисному коридору. Приглядывался. Там, где-то за спиной, все еще хлопали. И что-то больно вцепилось в шею. Чуть не свалило с ног. Какие-то губы касались щеки.
Улыбка с его лица исчезла. Прежний накал счастья перерос в раздражение. Валера отшатнулся, рассердившись непрошеной близости:
– Что ты делаешь! – встряхнул девчонку за плечи.
Но она продолжала виснуть, рыдать, бессвязно лепетать о любви. Шмыгая носом, лезла целоваться мокрыми от слез губами. Противно.
Увидев жену, он вырвался. Неля решительно протянула ему руку. Валера прижал к себе любимую, и вручив ей розу, сквозь зубы проговорил:
– Кошмар какой-то…
Валера полагал, что с этим городом что-то не так. Но и в других городах его встречали с тем же неистовством.
– «Льет ли теплый дождь, – зазвучало из окон, – падает ли снег», – запели мальчишки во дворе, – «быть может, мне ты скажешь: да!», – подхватывали радиостанции.
Ободзинский отдавался сцене до опустошения. Жалея поклонниц, иногда пропускал их безбилетными в зал. И все битком.
Деньги рекой, икра банками. Ах, испорченная? И вот она уже разбросана на снегу. Огромное красное пятно на белом, девственно чистом снегу Норильска.
Возвратился в Москву поздней осенью. Суточная температура ноября болталась возле нуля.
Сырой морозный ветер взлохмачивал, волосы били в глаза.
Потуже завязав шарф, приподняв его к самому носу, Валера быстро двигался по Тверскому бульвару в сторону Дома Звукозаписи и уже сердился на себя, что не взял такси.
Словно прочитав мысли, возле него остановилась светлая «Волга». Открылось окно. Певец чуть наклонился и увидел за водительским сиденьем озадаченную девушку лет двадцати.
– Не подскажете, где… – подалась та вперед и, встретившись с ним глазами, неожиданно просияла, – где «Кремлевский работник»?
– Мне как раз по пути. Могу показать, – обрадовался он, что не придется идти пешком.
Девушка резво подняла фиксатор двери. Валера в замешательстве взялся за ручку: фанатка?
После громовых гастролей по Сибири стал подозрителен. Развлекать поклонницу в планы не входило. Он лениво поглядел вперед и махнул рукой: не мерзнуть же теперь!
Открыв дверь, обвел глазами чистенький желтый салон и опустился в мягкое кожаное кресло, ощутив лавандовый запах духов.
– На светофоре направо. Это здание мимо не проедешь, – скомандовал он, держась отстраненно.
На миг стало неудобно: даже если фанатка, способ знакомства оригинален.
Девушка ловко переключила передачу. На запястье блеснул тонкий браслет.