– Что ж, ладно, спешу, Леня. Извини, – невольно напевая Дербеневскую «А нам все равно», Валера ускорил шаг.
Он никогда не думал, как скажет обо всем Лене. У них ведь многолетние отношения. Леня рассчитывает на него… Каким будет его лицо, когда услышит, что Ободзинский больше не будет петь его песни?
Словно в оправдание, вспомнился рассказ Зайцева о Таривердиеве. А если все-таки Богословский так обошелся с Таривердиевым? Тогда что сделает с Ободзинским? Откажи ему Валера сейчас, так и ежу ясно, что тот закроет проход на «Мелодию». Что тогда? Полный каюк. Разве есть, в конце концов, у него выбор? Надо быть дураком, чтоб упустить такие возможности. Он шел к этому столько лет.
Суета новогодних праздников оставила на потом скверные мысли. Валера купил дочери красивую куклу, для Нели в антикварном нашел золотой кулон-часы, выгравировал «Любимой жене», а после праздников Зуперман в Ижевске организовал Валере участие в сборных концертах.
Выступления начинались с полудня. Сперва проходили детские елки, а вечером – большое выступление для взрослых, после которого артисты и музыканты собирались друг у друга в номерах за большим столом с угощениями и выпивкой. Гулянье из-за стола перетекло во двор. И по ночным зимним набережным и мостовым, густо запорошенным снегом, разудалые артисты поехали на тройках.
– Как же сказочно красиво! – восторженно сказала Неля, когда проезжали мимо Свято-Михайловского собора. Все вокруг счастливые и пьяные бесовались, и Валере тоже казалось, что он пьян от самого воздуха. Звенели колокольчики на загривках лошадей. Они предвещали новую жизнь. Уже через несколько дней ему исполнится тридцать три! Возраст Христа. Все теперь начнется сначала. Новая квартира. Новые песни. Новая жизнь!
Когда полетели в Москву, кутеж плавно перешел в самолет. Накупив миниатюрных бутылочек с охотничьей водкой штоф, продолжили попойку. Волна безудержного веселья захлестнула и одного из пилотов. Артисты угощали без права на отказ.
Хоть время Вальпургиевой ночи еще не наступило, нечистая будто разгулялась, разбушевалась на небесном просторе, вовлекая в вакханальную пляску пассажиров. Пилоты, артисты, музыканты – все радовались друг другу, хохоча без причины, перекрикивали рев турбин, забыв обо всем на свете. Самолет, разрезая волны, плыл над пенным оранжевым морем облаков в волшебном свечении бортовых огней. Казалось, какая-то невидимая, магическая сила управляла воздушным судном и четко вела лайнер по заданному курсу.
Глава XXXII. Заветная вершина1975
Ночь. В ожидании приближающегося рассвета, через весь Крымский мост к Театру Эстрады тянется очередь. В мерцающем свете фонарей кто-то устало переминается с ноги на ногу, кто-то хохочет, общается.
«Вновь, вновь золото манит нас», – тарахтит магнитофон.
Поклонники перешептываются, подтягиваются новые:
– Все за билетами на Ободзинского?
– Вставайте с нами, не прогадаете.
– Он же в Москве не бывает. По всем городам за ним мотаемся.
– Какой он, видали?
– Наверное, высокий красавец с голубыми глазами…
– Да ну бросьте, он маленький! Но голосина… Такой, что залы дрожат!
– Я после его концерта, как чумовой хожу. Что ни припев – чудо! Что ни песня, то глыба!
– Он запрещен был!
– Потому что неповторимый. Ни от кого не зависимый, кроме своего огромного таланта!
– Стихия! Равных нет. Скоро увидим!
– Главное, чтоб билетов хватило!
Днем Валера с Нелей и Зуперманом выдвинулись на концерт. Конная милиция в мундирах выстроилась от метро.
– Ты погляди, что творится… – изумленно проговорил Зуперман.
– Убийство просто, – выставилась в окно машины Неля.
Валера проезжал мимо напряженных лиц и улыбок. Они ищут его. Он обожаем. Во всем Союзе. А разговор с Тухмановым вышел скомканным. Валера едва успел проронить «мы не сможем работать. У меня условия», как тот отмахнулся холодно и пренебрежительно, как от навязчивой шавки. Да и ради бога. Много Валера не потерял. С другими запишется.
Стараясь сбросить с себя липучую «продажную шкуру», он снова перевел взгляд на очередь к театру и усмехнулся. Обожают они не его. Обожают образ, который он создал. Узнали б, какой он на самом деле, точно послали. Но ведь это он всех послал. И так было нужно. В конце концов, его жизнь. Кого хочет, того и посылает.
Выйдя из машины, он старался не смотреть на вожделеющую толпу. Вдруг кто-то прорвался сквозь раздирающую массу и вцепился ему в руку. Безумца оттеснили. Но Валера остался без пуговицы на рукаве дубленки.
– Хорошо хоть не разорвали, – отряхнулся и заторопился вперед.
В зале встречали бурно. Почти каждую песню узнавали, вскрикивали, подпевали:
– Спой «Что-то случилось», Валера!
– «Восточную»!
– «Карнавал»!!
Под конец поднялись с мест. Парни и девчонки рванули к сцене. Две оказались даже ничего, соблазнительные. Худенькие, а грудастые. Он представил, как они в порыве страсти стянут с себя маечки, и откровенно смотря на них, с придыханием на низких нотах застонал, зашептал, уходя в безумствующий чувственный крик:
– Stars in the sky will guide the way. The way. The wa-аy.
Оглушенные очаровательницы замерли, томно прикрыли глаза. Переполняемый плотским азартом, Ободзинский будто уже и не пел, а раздевал, брал и владел всеми в этом зале. Правитель, царь, бог. Его Москва. Теперь время собирать урожай.
И даже если он подлец, то подлец избранный, особенный, многогранный. Казалось, чем острее обнаруживались в нем циничность и сладострастность, тем правдивее и проникновеннее теперь звучало обнаженное, уязвимое:
– Ты – мое призвание, песня, ставшая судьбой. Боль забвенья раннего знал Орфей, преданный тобой.
Скрипки раздирали, тревожили, обнажали мучительный восторг сердца. Ободзинский раскинул руки. Все напряженнее и напряженнее с каждым тактом:
– Стань моей Вселенною, – объял голосом все пространство зала, – Смолкнувшие струны оживи!
Боясь шелохнуться, с трепетом и страхом зрители следили за певцом. Не в силах сдерживаться, где-то рыдали. И Неля, прикрыв рот рукой, вытирала слезы.
Закончил концерт под грохот аплодисментов.
Черная «Волга» ожидала у выхода. Певца быстро провели на улицу, посадили в машину.
– Счастье, что мы переехали, – хмыкнул он Неле, расстегивая дубленку. – представляешь, не дай бог кто узнает, где я живу…
– Ты как? – она ошеломленно глядела на него, сама не своя.
– Нормально, – ответил спокойно. – Отделался оторванной пуговицей.
– Я про концерт. Я сегодня подумала… что ты…
– Что я?
– …избранный, что ли. Столько людей с ума свести.
– А ты этого раньше не понимала? – Он иронично улыбнулся и вышел из машины, чтобы открыть жене дверь.
У подъезда, прислонившись к стене дома, стояла елка, снесенная соседями вниз после рождественских праздников. Уже порядком осыпавшаяся, она еще распространяла сладковатый запах сосны.
По хрустящему белому снегу Ободзинские поднялись в шестнадцатиэтажку и скрылись в подъезде.
С начала зимы они жили в новой квартире.
Скинув в дверях ботинки, Валерий поспешил в гостиную. Барная стойка, обитая красной кожей, празднично опоясывала огромное, во всю стену, зеркало. Над деревянной столешницей с двух сторон таинственными грибами возвышалась парочка блестящих красно-бурых плафонов. Из-под элегантных шляп лился теплый приятный свет.
– Выпьем! – Валерий сбросил дубленку на бархатный диван, оставшись в брюках и блузе с декольтированным вырезом. Оборки-воланы прикрывали кисти рук. Он мигом очутился за баром, где пряталось множество полок. Быстрым движением налил себе газировки и, рассматривая разнообразие фирменных напитков, выбрал из богатых недр бара французский ликер для Нели:
– Помнишь, я обещал тебе горы богатств?
Неля поправила подол темного строгого платья и, присев на высокий пуф, неотрывно следовала глазами за мужем, как он похаживал барином по мягкому большому ковру. Роскошные гранатовые портьеры слева от входа спускались до пола тяжелыми волнами. Багровые обои одевали стены и потолки комнаты, наполняя уютным таинственным полумраком.
– Я всего достиг. Сам! – взвил муж руки над головой. – У кого, например, такая квартира в Союзе? Невероятно! Ты понимаешь, с какого дна я поднялся!
– Дна? – изумленно спросила жена. – Ты никогда не стыдился своего прошлого. Тебе нравилось у Домны, и друзья-одесситы…
– Да потому что сравнивать было не с чем! – оборвал он, испытав неясную досаду. Неля не поддержала его. Напротив, будто пыталась вернуть на какое-то свое место, которое ему не предназначалось. – Что тебя пугает? Деньги? Роскошь? Смешно! Вот получил человек все, а радоваться страшно? Все кажется, накажут его? А ведь нужно уметь не только заработать, нужно уметь достойно принимать дары. Только трусы бояться жить!
– Папа! – выбежав из спальни, Анжелика помчалась к отцу и крепко прижалась к его груди. За дочерью последовала мама. Еще заспанная, она слегка щурилась на зеленый свет в коридоре.
– Богословский не хочет, чтоб ты с другими записывался? – тихо спросила Неля, осторожно переводя тему.
– Да мне оно и не нужно, – Валера отмахнулся. Теперь раздражало все. – О чем ты вообще? Я работаю сейчас с людьми иной категории!
Он скривил гримасу, словно спросила она что-то глупое, бестолковое. И, отодвинув дочь, строго посмотрел на свою мать:
– Почему ребенок не спит? – провел пальцами по черной стенке. – Пыль на шкафах. Не можете убрать? Я работаю до ночи. Всех вас кормлю. Вы хоть что-то можете сделать?
– Валерчик, готовили же…
Слегка опустив голову, Неля поставила недопитый ликер на столешницу бара. Помолчав, она взяла Анжелику за руку и повела в комнату. Мама поспешила за ней.
Никто не разделил с ним его радость, его победу. Когда человеку плохо, сочувствующих хоть отбавляй. А как порадоваться за тебя – никого! А ведь он для них живет. Чтоб жена, ребенок, родители ни в чем не нуждались! Хотел им сказочную жизнь подарить…