Теперь попеременно с Леней она возила ему продукты. В один из дней, когда в больнице сломался лифт, Валера увидел ее в лестничном проеме. Тяжело дыша, Неля поднималась с животом и двумя сумками. Шла задумчиво и, останавливаясь, делала передышки.
– Что ж ты делаешь-то… – он подхватил сумки и понес в палату. – Ты что, кирпичи привезла? Разве можно тебе таскать?
Неля изумленно развела руками:
– Ну, не потащу же я это обратно! Банку супа привезла, компота. Котлет нажарила. Дыню у метро продавали.
– Ты правда не понимаешь? – от растерянности, он застыл, не зная, ругать ее или кинуться просить о прощении.
Пройдя в палату, бросил сумки на пол, сел на кровать и обхватил голову руками:
– Мне стыдно. Жена беременная с этими сумками на пятый этаж. Да куда? Ко всем этим алкашам! Зачем ты это делаешь?!
– Валер, ты совсем уже?
– Я обезоружен, понимаешь? У меня больше нет рук, чтоб обнять. Чести. Чтоб защитить. Самого себя нет! Я ненавижу себя рядом с тобой!
Она развернулась и пошла на выход. Валера поймал ее в коридоре. Целуя заплаканное лицо, просил простить.
Ночью у Нели начались преждевременные роды. Она вызвала скорую и к обеду родила дочь. Неля лежала в палате, когда зашел профессор Зак. Он принялся успокаивать с порога.
– Где моя дочь! – она вскочила с постели, но резкая боль заставила сесть. – Я рожаю, доктор…
– Жива ваша девочка. В центре для недоношенных. – Профессор присел рядом, по-отцовски приобнял, объясняя, что и сам родился недоношенным:
– У вас это нервное. Послеродовые схватки. Выходят вашу малышку.
Он гладил Нелю по спине. После укола боли ушли. Она заснула.
Из роддома домой вернулась одна. Прорыдав ночь, в шесть утра помчалась в центр для недоношенных детей. Только когда приближалась к больнице, замедлилась. Ноги будто кто-то забил ватой, и стало тяжело идти. Страх парализовал. Остановилась. Смотрела на здание. Тело само повело к списку умерших детей. Пробежала глазами. Не веря себе, снова пробежала список. Искала фамилию. Не нашла. Отлегло. Жива.
Взволнованно, Неля поднялась на четвертый этаж и, пройдя коридорами, очутилась в какой-то большой палате, где через стекло увидела дочь. Сердце сжалось и задохнувшись от чувств, Неля расплакалась.
Малышка родилась хорошенькая-прехорошенькая. Лежа под колпаком, она болтала в воздухе крошечными ножками, и хаотично размахивая ручонками, протяжно зевала.
Просидев несколько часов в коридоре на этаже рядом с другими мамашами, Неля сцеживала скудное молоко. После обеда помчалась к мужу.
– Ну как наша Валерия? – оживился Валера, оглядывая Нелин еще округлый живот.
– Она такая крошечная. Господи, такие щечки… – пыталась улыбнуться и снова заплакала.
В течение месяца Неля приезжала к Валере от малышки рассказать новости. Забирать Валерию поехали вместе.
Приняв на руки маленький сверточек, Валера осторожно приподнял угол синего одеяла. Провел пальцем по бархатному лобику. Серьезный, будто бы осмысленный взгляд маленького человечка вызвал умиление. Ободзинский второй раз стал отцом. Но что он может теперь ей дать…
Дома прибавилось на одного человека. Казалось, само пространство расширилось.
Сутулясь, Валера сидел на кухне, отрешенно водя солонкой по столу.
– Анжелку жалко, – вздохнула Неля, держа Валерию на руках. – Сидит в душной квартире, может, в Одессу поедете? А к нам моя мама приедет с Лерой помочь.
Идея вдохновила. Валера задышал. Свобода. Одесса. Конечно!
Он немедля собрал вещи, крепко обнял жену и малышку и поехал с Анжеликой на родину.
Наслаждаясь теплым, морским воздухом, размеренным ритмом жизни, певец с удовольствием внимал родному одесскому говору, бесконечным шуточкам, знакомым лицам.
И тут заметил ее: подтянутую, фирменную, уверенную, двадцатилетнюю Лолиту. Он не раз уже встречал ее. Бывало, отец Лолы – Лева устраивал приемы на своем теплоходе «Азебрайджан», и Валера приходил туда с Нелей. Был с женой и в гостях в их одесской квартире.
– Надо бы дочь замуж выдать, – говорила Алла, мама Лолиты. И все музыканты с вожделением пялились на молодую девушку.
Присев возле Лолиты в баре, Валера разговорился с ней. Она не была погружена в проблемы и волнения, как Неля. Она не знала и не могла подумать о том, что он неудачник. Она не обращалась с ним, как с больным, и в каждом разговоре, как в поединке, Валера хотел заполучить ее, снова превращаясь в легкого, неистового романтика.
Оставив Анжелику у друзей, Ободзинский отдался приятным потокам обычных радостей жизни. Смотрел с Лолой фильмы, гулял по городу, который принадлежал им и связывал.
Он не помнил, о чем они говорили. Он смотрел на нее.
– Все мы имеем право на счастье! – говорила так упрямо и убежденно, что он не мог не поверить.
Валера хотел обнять ее, она резко остановила. Взгляд цепких устремленных на него темных глаз проникал вглубь, заставляя сильнее дышать. Девчонка не подпускала. Она играла с ним, разжигала страсть, и Ободзинский упивался темными мягкими волосами, поглядывая на обнаженное плечо, прикрытое лямкой платья.
Незаметно спускалась звездная ночь, покрывая слабые, умирающие лучи заката. Валера провожал ее домой, когда прогремела гроза. Дождь заводнил город. Лолита остановилась у огромной лужи и с вызовом подняла играючи бровь:
– И что я должна, по-твоему, делать?
Как юный мальчишка певец вдохновенно схватил ее на руки, спасая стройные ножки в элегантных туфлях от грязи и луж.
Чувства захлестнули. Лолита… Любая женщина блекла рядом с ней.
И мелькнуло: «Вот оно. Мое начало, мой чистый лист».
Но время поставило точку. Пришла пора возвращаться в Москву. Под купол вечной серости и тьмы, где Неля без сна коротала время за стиркой пеленок и распашонок. Где при свете луны она кормила и укачивала их дочь.
На все вопросы жены старался уйти от прямых ответов. Заметив его холодность, Неля отстранилась.
«Тем лучше», – с облегчением решил Валера и перетащил вещи в детскую комнату. Он ездил на гастроли, а потом закрывался у себя, словно в крепости, в которой мог спокойно дышать и писать письма новой возлюбленной, вспоминая ее всю. От аккуратного овала нежного лица, острого аристократического носика, изящно изогнутых бровей до смуглых, обласканных жаркими лучами солнца лодыжек.
Будто постоялец, у которого скопился огромный долг перед хозяйкой квартиры, Валера старался лишний раз не высовываться, скрываясь от Нели. Опасаясь, что она догадается о его романе, вырвал из записной книжки все листки с номерами телефонов. Но спустя несколько месяцев она узнала. Завывал свирепый февраль. В окна даже через щели, тщательно заткнутые Нелей ватой, пробирался злой ветер, поражая тепло.
Неля смотрела из окна, как в школе напротив дети катались на коньках, когда позвонила жена одного известного артиста:
– Долго думала, говорить ли. Но раз все друзья твои молчат… Валера спутался. С дочкой капитана.
– Что ты врешь! Что значит спутался? – испуганно ахнула в ответ.
– Нель… Валера в Одессе летом чего делал, думаешь? Лола каждый вечер приходила, звала его. Раскрой глаза. Все давно знают, кроме тебя одной.
Вечером появился Леня Зайцев. Дрожа все сильнее, Неля приблизилась. Пеленой застилались глаза. Размывались предметы:
– У Валеры кто-то есть?
В растерянности Зайцев заморгал.
– С кем он встречается? Не смей врать мне, Леня!
Зайцев вздохнул.
– Да? – Неля обомлела. – Я все отдала. Я же его люблю. Под-лец он после этого!
Леня попятился, скрылся за дверью. Из кухни выбежала Зоя Кирилловна, но дочь не реагировала. Она безумно озиралась по сторонам, что-то искала.
– Неля, – Зоя Кирилловна тронула дочь за руку. Та увернулась.
– Нель, он придет. Мужчины…
– Больше ничего нет.
Неля раскрыла балкон вдохнуть воздух. Вьюга ворвалась в комнату, вскинув красные шторы. Шум зимнего холода резко оглушил.
Тем временем Валера узнал от Зайцева о случившемся и поспешил домой. Поднялся на этаж и, подойдя к двери, несмело застыл у звонка. Какое-то придавливающее, гадкое чувство размягчило колени, опустило руки. Решил не звонить. С осторожностью открыл дверь ключом. Большая комната оказалась пуста, тиха. Услышав звук посуды из кухни, насторожился. Простояв минуты три, выдохнул и зашел. Неля не обернулась. С втянутыми плечами, крепко сжав в руке тряпку, она оттирала плиту, на которой давно не было ни пятнышка. Он видел ее сжатые скулы, ловил частое, прерывистое, поверхностное дыхание.
– Ты… хочешь, чтоб я уш…
– Уматывай, – равнодушно и резко оборвала, словно отвесила пощечину.
С минуту помолчав, Валера вышел из кухни. Темный коридор неприветливо забрал его в свою тень. У раскрытой двери спальни услышал кряхтенье. На голубом покрывале лежала его малышка и разглядывала потолок. Он опустился на колени рядом с кроватью. Прижал к щекам миниатюрные пяточки. Доченька пахла топленым молоком вперемешку с детским мылом. Валера прикрыл глаза.
– Я ведь уйду навсегда, – негромко произнес он, когда спустя несколько минут остановился в ярком дверном проеме кухни.
Неля усмирила ледяным взглядом, в котором – разочарование и сдержанная боль, предвещающая смерть.
– Уходя, уходи. Валера, – хмыкнула, продолжив возиться с посудой. Равнодушие задело, но он обрел почву. От этой ясности стало легко и совсем просто. Уйти. Тихонько пройдя в комнату, впихнул в сумку рубахи, пиджак, галстуки. Еще раз оглядел дом и только теперь почувствовал хвойный аромат, заметил ажурные снежинки на окнах, цветы и ветви на стенах. Неля так и не убрала елку. Все сверкало и сияло. Огромная душистая ель в гостиной поблескивала игрушками. Она вся распушилась и не думала погибать. Под ней еще остались поклеенные Нелей разноцветные коробки из-под подарков.
Валера прислонился к стене, стараясь запомнить. Завиток серпантина коснулся лба. Певец поднял голову. С потолка свисали гроздья гирлянд и фонариков. Арочный проход в комнату, обрамленный ветвями ели, – подмигивал маленькими огнями. Серебряная елка на баре прятала под вет