[483]. Рассказчик недвусмысленно дает нам понять, что лишь правильный обряд захоронения способен избавить живых от неуместных домогательств со стороны мертвых.
Сигрид как бы меняется ролями с Торгунной из «Саги о людях с Песчаного берега», но если последняя страстно желала молодого человека при жизни, то первая до смерти не демонстрировала ничего, кроме образцового христианского благочестия. Что касается Торгунны, то после того как она подхватывает странную болезнь, ее последняя воля звучит следующим образом: «Я завещаю отвезти мое тело к Палатному Холму, когда я умру от этой болезни: есть у меня предчувствие, что место это спустя какое-то время станет в здешней стране самым почитаемым». Когда, согласно завещанию, ее тело перевозят к месту назначения, она напоследок воскресает из мертвых. Но делает она это лишь для того, чтобы приготовить еду и накормить носильщиков[484]. Этот странный пример призван еще раз подчеркнуть важность христианского захоронения. Вероятно, связанные с этим страхи коренятся в верованиях скандинавов, согласно которым необходимо предпринимать особые меры, чтобы покойники не возвращались в мир живых. К числу таких мер, предположительно, относится и возведение ритуальных камней, которые по факту были огромными валунами, придавливавшими землю[485].
В «Саге о людях из Лососьей долины» молодую женщину во сне посещает вёльва, которая жалуется ей на то, что над ее пристанищем построили церковь. Ей не нравится, что в этом храме горюет набожная Гудрун: «Она все ночи лежит распростертая надо мной и проливает такие жгучие капли, что я от них сгораю». Кости пророчицы тут же выкопали и «унесли прочь, в такое место, где всего меньше бывали люди». Тем временем сама постаревшая Гудрун вспоминает свою жизнь и признается сыну: «Тому принесла я величайшее горе, кого я любила больше всех»[486]. Хотя и принято считать, что речь в этих словах идет о Кьяртане, читатель волен сам решать, кого имеет в виду Гудрун. Она заканчивает свою жизнь благочестивой отшельницей, и мы можем предполагать, что она примирилась с ошибками прошлого. После смерти Гудрун была похоронена в Хельгафелле: туристам и в наши дни могут посетить ее могилу.
Гудрун в образе печальной старухи – полная противоположность Унн, которая до последнего оставалась твердой, сильной и несгибаемой. Оба персонажа воплощают собой разные типажи женщин эпохи викингов. Одна всю жизнь провела на родной земле, а другая много странствовала, но их столь отличные судьбы показывают нам, как сильно на жизнь женщина давили внешние обстоятельства. Они обе умны, харизматичны и вызывают восхищение. В их жизни были натянутые, порой крайне сложные отношения с супругами и другими мужчинами. Браки, в которые они вступали, преимущественно заключались против их воли, но при этом их дух и уверенность в собственных силах крепли день ото дня. Они обе становятся женами, матерями, а затем и вдовами, а мужья и прочие родственники – жертвами бессмысленного, жестокого насилия. В старости они стремятся сохранять достоинство, даже несмотря на немощь, болезни и копившиеся годами огорчение. Они с любовью относятся к детям и внукам, но при этом готовы решительно распоряжаться их судьбами. Это женщины, которые почти никогда не дают слабины. Как и Эстрид из Таби, они пережили обращение в другую религию. Согласно одной из версий, Унн обратилась в христианство[487]. Подобного рода метаморфозы , иллюстрирующие переход от старого уклада жизни к новому, был крайне важен для рассказчиков. Но, несмотря ни на что, любая женщина в итоге должна вступить в финальную схватку с Элли или спокойно упасть в ее объятия, в то время как память о них продолжают хранить рунические камни, курганы и письменные источники.
Заключение
В «Саге о людях из Лососьей долины» переход от язычества к христианству символизирует перенос останков вёльвы в пустынную местность. Перезахоронение – важный литературный мотив, призванный убедить читателей-христиан, вивших в XIII веке в том, что души их языческих предков будут иметь шанс на спасение. В предыдущей главе мы также упоминали два захоронения с останками женщин, которых принято считать вёльвами. Женщина из Фюрката умерла примерно в то же время, когда король Харальд I Синезубый принял христианство, а останки «Язычницы из Пила» покоятся на христианском кладбище, хотя сама она, скорее всего, в новую веру не обращалась. Можно предположить, что викинги-язычники мирно сосуществовали с христианами, что не исключает смешанных чувств, которые вызывали у них происходившие перемены. В «Саге о Ньяле» приводится виса женщины-скальда Стейнунн Рефсдоттир о нападении на христианского миссионера Тангбранда, чей корабль потерпел крушение по пути в Исландию. Поэтесса хвастливо сообщает нам, что судно было разбито усилиями Тора, и добавляет едкое замечание: «Верно, Христос позабыл / О быке обиталища рыбы»[488] . Но в этой же саге говорится и о том, что очень скоро страна приняла новую веру.
Еще одна поэма исландца Сигхвата Тордарсона (см. главу 4), написанная вскоре после обращения Норвегии, описывает женщин, с которыми скальд сталкивается во время своих путешествий по Швеции, как привычно цепляющихся за своих старых богов. При этом мы знаем, что христианство приняли многие норвежские женщины[489]. Предполагается, что первая церковь в Гренландии была построена именно женщиной – Тьодхильд, дочерью Эйрика Рыжего, в саге о котором говорится следующее: «Эйрик не хотел оставлять старой веры. <…> Тьодхильд не захотела больше жить с Эйриком, после того как приняла христианство, и ему это очень не нравилось»[490]. Шведские рунические камни тоже стали свидетелями угасания языческих верований: со временем на них все чаще можно было встретить слова о том, что женщины искали заступничества Девы Марии[491]. О том, как причудливо порой уживались две традиции, свидетельствует каменный крест в Госфорте, Камбрия. На одной его стороне изображена Мария, держащая сосуд, а на другой стороне – ухаживающая за Локи Сигюн, в руках у которой можно заметить ровно такой же сосуд. Это прекрасный пример того, как автор монумента подчеркнул заботу, с которой скандинавские женщины относились к своим мужьям, вне зависимости от того, какую веру они исповедовали.
К концу XI века в Скандинавии начала крепнуть единая государственность, главной опорой которой стала церковь. Внутренние междоусобицы по-прежнему вспыхивали то тут, то там, но викинги больше не совершали далеких набегов и путешествий, а жизнь большинства людей стала более стабильной, но не менее суровой. Одни порядки старого уклада ушли, другие остались: женщины по-прежнему до изнурения занимались ткачеством, которое претерпело серьезные изменения лишь несколько веков спустя с появлением горизонтальных ткацких станков, и потребность в парусах в этой связи стала не такой острой[492]. После XI века женщины перестали возводить рунические камни, зато многие из них стали проявлять интерес к литературе и даже участвовали в создании манускриптов[493]. Это отчасти позволило им влиять на изменения, происходившие в области культуры. Известно, что норвежская королева Евфимия Рюгенская (ок. 1280—1310 гг.) была главным покровителем искусств, а «Сага о людях из Лососьей долины» была, вероятно, написана для круга женщин, которые потеряли своих мужей и родственников из-за ужасных междоусобиц[494]. Эти истории были способны взволновать женщин, живших столетия спустя после описываемых событий, поэтому были предприняты усилия, чтобы их увековечить. Как и средневековые исландцы, мы сегодня нередко видим свое отражение в образах викингов, которые кажутся такими далекими, но с которыми у нас так много общего. Как и они, мы живем в эпоху слома привычных гендерных ролей, набирающей обороты миграции, нестабильной экономики и новых технологий, когда мир меняется быстро и непредсказуемо. Хотя мы и ведем совершенно другой образ жизни, большинство наших проблем показались бы викингам удивительно знакомыми.
Сегодня, спустя тысячу лет после того, как викинги отставили в сторону мечи и забросили свои быстроходные ладьи, забыв о будоражащих дух приключениях, их истории становятся бесценным материалом для бесчисленных авторов и художников, которые, интерпретируя его по-новому, создают собственные высказывания в кино и на телевидении, в фотографии и живописи, в театре и на радио, а также занимаясь музыкой или историческими реконструкциями. Жены конунгов и девы щита становятся персонажами популярных сериалов, а «Кольцо нибелунгов» Рихарда Вагнера регулярно ставится на ведущих оперных площадках по всему миру. Многие из нас способны с первых нот угадать мелодию «Полета валькирий»из начала третьего действия входящей в этот цикл оперы «Валькирия». Именно эта музыка звучит в фильме Фрэнсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня» (1979), рассказывающем об ужасах войны во Вьетнаме. Музыка Вагнера смешивается с шумом вертолетов, из которых напалмом уничтожается крестьянская деревня. Образ исходящей с неба смертельной угрозы во многом согласуется с представлениями викингов о валькириях. Но появляются и новые оперы и театральные постановки, основанные на мифологических сюжетах. В 2019 году Королевский оперный театр сделал инсценировку написанного за три года до этого романа Франчески Саймон «Чудовищное дитя» (The Monstrous Child), в котором рассказывается история молодой Хель, влюбленной в Бальдра. Создаются произведения и для совершенно другой аудитории: Marvel продолжает выпускать фильмы о Торе. Сюжет третьей ленты этой голливудской франшизы под названием «Тор: Рагнарёк» сосредоточен на противостоянии Тора и его сестры Хелы. Во многом опирается на скандинавскую мифологию и видеоигра 2018 года God of War. Валькирии представлены в ней в качестве одного из финальных «боссов», которых нужно преодолеть, чтобы пройти игру. Темы, почерпнутые из скандинавских источников, отлично подходят для современных адаптаций и исследования многих других современных проблем , среди которых природа женственности и насилия..