Ротса поерзала у меня на плече, Лойош сделал то же самое, но потомоба успокоились. Я снова уставился на фонтана, отпустив разум в свободноеплаванье и просто глядя на струящуюся воду. Будь я оракулом, я бы спросил,что творится в этом проклятом доме, или, как бишь там, "платформе"; но моепожелание откопать более-менее ясный намек невозможно было сформулироватькоротко и четко. Могу ли я выделить хотя бы что-то из того, что непонимаю? Ну вот одно выделил — почему так важна связь Особняка-на-обрыве сЧертогами Правосудия. Проблема в том, что даже если бы я получил ответ,моих знаний некромантии не хватило бы, чтобы извлечь из него нечтоосмысленное.
Магия всегда сбивает с толку.
Я смотрел в фонтан, позволив ему уносить меня прочь.
6. В глубинах памяти
В день, когда слой оранжевых туч стал так тонок, что я не могсмотреть в направлении Горнила, я прислонился к внешней стене хижины,которую звал своим домом, расслабил руки, взял свое творение и внимательнорассмотрел его.
Мое творение? Где? Что?
Я всегда ищу узоры и схемы в готовой работе, и иногда нахожу их. Язнал, что на самом деле их там нет, что это мое воображение размещает ихтам, внешним покровом, подобным одеялу тумана, закрывающему вечнозеленыелеса внизу. Но я все равно всегда смотрю, полагаю, именно так художникисозерцают готовую работу: то ли это, что я хотел запечатлеть? Имеется лиздесь больше, чем я предполагал? Хорошую ли работу я сделал? Я держалзавершенную статуэтку и не видел смысла в этих вопросах, я вспоминал охудожниках и понятия не имел, откуда у меня вообще такие мысли.
Конечно, у художников все иначе: художник в процессе творения,полагаю, знает, что делает; я — нет. Я просто сижу, выложив перед собойнабор зубил, три молотка и камень, и вдыхаю острый и едкий ароматоранжево-красных небес, вдыхаю так глубоко, как только могу, а выдыхая,вижу людей, животных, тропы, горные хребты, ручьи, холмы, долины; и пока ясмотрю и исследую все это внутренним взором, руки мои работают с камнем.Наверное. Потому что потом они побаливают, и мозоль у основания левогобольшого пальца становится чуть тверже, на лице — каменная крошка, в горлепершит от пыли, а в руках моих появляется вырезанное из камня нечто, чегоранее не существовало.
Так происходит не слишком часто. Раз в двадцать или тридцать летприходит чувство, что я могу дотянуться и узреть. Я пробовал и без него, иничего не получалось — никаких видений, а камень оставался камнем, толькоместами бессмысленно и некрасиво побитым.
Спустя год или два, когда я снова пожелаю вернуться к городскойсуете, я спущусь с горы — со своей горы — и пущусь в долгое путешествие кДрагаэре, где принесу свое творение сразу в Дом Атиры, который в крыльяхИмператорского дворца похож на птицу в свитой ею гнезде, и они будутвосхвалять меня и мою работу, и изучать линии, круги и треугольники,выискивая смысл — почему здесь глубже, чем там? почему этот круг внутридругого? В конце концов будет объявлен аукцион для ценителей, и кто-то,обычно весьма пожилой и чувствующий приближение смерти, заплатит за мойкамень, и я останусь в Доме еще на год или два, пока моя гора снова непозовет меня. Тогда я закуплю провизию и иные нужные вещи, наймуносильщиков и отправлюсь в долгое путешествие.
Сам я никогда не пытаюсь разгадать смысл. Для меня все эти узоры —абстратное воплощение образов в камне, я просто смотрю на них и позволяюсознанию увести меня туда, куда ему будет угодно.
Заканчивать работу — радостно и грустно. В этот день превалироваларадость, наверное, потому что день выпал уж очень хорошим, в воздухе быллишь легкий морозец, как раз как я люблю, и рассматривая созданный мноюбарельеф, я не мог выделить четких узоров, но все равно чувствовал, чторабота сделана хорошо.
Однажды кто-то другой получит ее и проведет часы, дни, а может, дажеи годы, рассматривая мое творение, проникаясь им, отыскивая смыслы,которые я вложил туда, смыслы, которых не вкладывал, а также то, что явложил, но сам об этом не знал. И хотя при этом деньги переходят из рук вруки, это не покупка, а скорее дар, персональный дар мне от некоегонеизвестного. Мое творение будет значить для него нечто особенное, и темсамым породит между нами связь, какой нет ни у членов Дома, ни даже уродни. И до тех пор, пока оба мы живы, а возможно, и после этого — будетнечто, связывающее меня с кем-то другим. Ни мать, не сын, ни возлюбленный,ни ученик, ни даже художник подобного не испытают никогда, и я ценю этопочти так же высоко, как саму свою работу.
В этот миг я был доволен собой.
И совершенно озадачен.
Я вернулся в настоящее, к фонтану.
Что?..
Я посмотрел на собственные руки, которые были ничуть не смуглеепрежнего, а единственная мозоль у меня осталась у основания указательногопальца — от кухонного ножа. Я глубоко вдохнул, и не ощутил ни пряногоаромата небесных туч, ни пыли в глотке.
Я повернулся к Армарку:
— Кажется, мне достался кусок чужой памяти.
— Нет, — ответил он, — так это не работает.
— Хм. Может, иллюзия?
Он покачал головой.
— То есть то, что я видел, было на самом деле? Это был я?
— Да. Что это было?
— Не знаю.
Я развернулся к фонтану, мимолетно подумав, что же это я такое тогдавырезал в камне, и зачем.
Я искал что-то. Что именно?
Вокруг меня был Кратер Белой Розы, окруженный холмами высотой, какказалось отсюда, снизу, до самого оранжевого неба. Идти было трудно,потому что вокруг не имелось ни клочка земли, свободной от камней, а камниимели весьма разные размеры. Мелкие я отодвигал, а под большие заглядывал,разыскивая — что же?
Я на миг остановился передохнуть. Очень важно было, чтобы я этонашел, я точно это знал, чувствовал важность всем своим нутром.
— Кельхам!
Я повернулся в том направлении, откуда донесся голос. Она находиласьпримерно в пяти родах[4] в стороне.
— Госпожа?
— Вы в порядке, Кельхам?
— Да, госпожа. Перевожу дух.
— Хорошо.
Краем глаза я увидел собственный рукав: черный, с эмблемой ястреба.Вполне разумно было, что я ношу одежды, подобающие тому, кто служит ДомуЯстреба, об этом даже задумываться не стоило, вот только почему-то этовдруг показалось бессмысленным. Как и то, кто такой Кельхам и почему явдруг откликаюсь на это имя, и почему для меня столь привычно откликатьсяименно на это имя? И что я тут делаю, и почему мне кажется, что я этопрекрасно знаю?
И продолжая размышлять над этим, я вернулся к переворачиванию камнейи выискиванию под валунами — собственно, а что я ищу?
Я знал, что госпожа — это мой сюзерен, леди Мундра, и она тоже изДома Ястреба. Только я понятия не имел, откуда это знаю.
Слева имелся небольшой беспокойный родник примерно восьми родов впоперечнике, и по другую его сторону была моя сестра Яльхар, которая такжеискала — что именно?
Тем временем тот я, который знал, что именно ищет, продолжал искать,пока не воскликнул:
— Госпожа!
Графиня приблизилась.
— Нашли?
— Перстень — нет, — ответил я, — но вон, посмотрите, в тени гранитнойглыбы, поросшей лишайником… движение, видите?
— Вижу, — сказала она. — У вас острый взор, Кельхам. Родвик, высоизволите показаться, или мне пустить в ход заклинание обнаружения?
Он показался, и моя рука инстинктивно дернулась к мечу, что висел уменя через плечо, и зачарованному кинжалу на боку. Графиня сделалапредостерегающий жест в мою сторону, так что оружия я не обнажил. Сестраподошла и встала за плечом графини.
Родвик куртуазно поклонился, коснувшись земли кончиками пальцев.
— Какое неожиданное удовольствие повстречать вас здесь, Мундра.
— Госпожа, — проговорила Яльхар, — не стоит ли мне наложитьзаклинание обнаружения? У него могут найтись помощники.
— Действуйте, — сказала графиня.
Родвик начал было говорить, но еще до того, как были произнесеныслова, из воздуха проявилось четверо его людей, стоявших вокруг насразомкнутым кольцом. Он улыбнулся и пожал плечами.
— Хорошая работа, Яльхар, — кивнула графиня.
— Знаете, — проговорил Родвик, — у меня больше прав на перстень,нежели у вас.
— В самом деле?
— Я говорю не о законе, — заметил он, — а о том, что нас пятеропротив троих.
— Драконья логика.
— Знаете, если вы просто отдадите мне его, возможно, я сумею егоскопировать, и у каждого из нас будет по экземпляру.
— Да, конечно. Чародеям нашей семьи это не удается со временЧетвертого Цикла, но вы, несомненно, преуспеете, потому что ни у кого изних не было вашей сверкающей улыбки.
— Магия работает лучше, когда на престоле атира. У меня естьзаметки…
— Не тратьте мое время, Родвик. Нападайте, если решитесь, в противномслучае оставьте нас в покое.
— Возможно, лучше сперва найдем перстень, а потом уже будем драться?
— Почему бы вам просто не рассказать, где вы его спрятали?
— А. Так вы знаете. — Смущенным он не выглядел.
— Я умею использовать птиц-лазутчиков не хуже, чем вы.
— Ха. Ведь это я вас этому научил.
— Да, и за это мое вам спасибо. Так где в точности вы его спрятали?
— Не думаю, что покажу вам это место, дражайшая моя племянница.
— В таком случае нападайте, или уходите, или защищайтесь.
— Как пожелаете, — ответил он, вытаскивая из ножен меч и кинжал, и тоже самое сделали его спутники, а также Яльхар и я. Вокруг внезапно сталоочень много обнаженной стали. Графиня подняла жезл и раздвинула его доразмеров посоха, вокруг одного конца летали черные жемчужины, а рубиновыйнаконечник на втором конце источал красный свет.