— Богумил!.. Богумил!.. Богумил!.. — тихо взвыл барон.
Тут Флюгбайль начал соображать, что к чему. Очевидно, его друг, скорее всего случайно, нашел где-то в галерее конверт и вбил себе в голову, что это письмо его брата Богумила. Возможно, тут сыграли свою роль впечатления того вечера, когда в его доме лицедействовал Зрцадло. Вот бедняга и свихнулся.
— Ты же знаешь, Тадеуш, что мне грозит. Он лишил меня наследства за то, что я ни разу не бывал на его могиле там, внизу, в Тынском храме. Но, клянусь всеми святыми, мне нельзя спускаться в Прагу!.. Забери это, Тадеуш, ради бога, забери! Только молчок! Я не должен знать, что там за письмо! Иначе я ограблен. Припрячь его, Тадеуш, припрячь, но только не читай! Не читай! А сверху напиши, что оно принадлежит мне… на случай твоей смерти. Слышишь, оно принадлежит мне! Хорошенько припрячь! Ты понял? У меня его хранить нельзя, все уже про него знают. Потому и сбежали. Даже Ксенерль.
— Как? Твоя племянница? — воскликнул Флюгбайль. — Она тоже пропала? Куда же она могла деться?
— Тсс… Ушла, и нет ее. Потому что все знает.
Эту фразу Эльзенвангер, как испорченный граммофон, продолжал твердить каждый раз с одной и той же интонацией, пока наконец не перескочил на другую бороздку.
— Представь себе, Тадеуш, весь город вверх дном. Все знают об этом. Вчера вечером осветили огнями Жижкову гору — искали завещание. А Брок, — он заговорщически подмигнул, кивнув на собаку, — тоже, должно быть, догадался. Видишь, как его лихорадит от страха… Мало того, у Заградки — мушиное нашествие. В доме черно от мух, ступить некуда.
— Бог с тобой, Константин! Что ты мелешь? — не выдержал лейб-медик. — Ты же знаешь, в ее дворце никогда не было ни одной мухи! Она сама все выдумывает. Ты ее больше слушай!
— Клянусь душой и небом! — Барон ударил себя в грудь. — Видел собственными глазами.
— Мух?
— Да. Все черным-черно.
— От мух?
— Именно… Но мне пора. А то полиция заметит… И прошу тебя, спрячь получше! Да не забудь: в случае твоей смерти все должны знать — это мое! Только не вздумай читать, иначе я гол как сокол. И молчок! Никому ни слова, что я был здесь! Прощай, Флюгбайль, прощай!
Сумасшедший барон на цыпочках прокрался к двери, удалившись так же бесшумно, как и появился. Пес с поджатым хвостом исчез вслед за хозяином.
У Пингвина заныла душа, он горестно вздохнул, подперев рукой голову.
— Вот и опять мертвые хватают живых. Бедный, несчастный барон.
Мыслями, как бы помимо его воли, завладела Богемская Лиза с ее панихидой по невозвратной молодости. «А что могло случиться с Поликсеной? И неужели во дворце Заградки и впрямь мушиный кошмар?.. Странно… она ведь всю жизнь воевала с воображаемыми мухами… до тех пор, пока и впрямь не налетела эта беда, будто старуха сама ее и накликала».
В памяти замаячил смутный образ. Кажется, минувшей ночью полуголый человек в митре что-то говорил про исполнение неосознанных желаний, это имело вполне определенную связь с появлением мух.
«Надо собираться, — спохватился лейб-медик. — А я еще не одет. Ну куда же подевалась эта ведьма с моими брюками? Сегодня же в путь… Только бы подальше от зловещей Праги! Здесь каждый закоулок выдыхает чад безумия! Скорее в Карлсбад, навстречу омоложению!»
Он звякнул колокольчиком.
Никакого отклика.
Позвонил еще раз.
Стук в дверь. «Ну наконец-то!»
— Войдите!
Флюгбайль в испуге откинулся на подушку и натянул на себя одеяло до самого подбородка: вместо экономки порог переступила графиня Заградка с кожаной сумкой в руках.
— Ради бога, простите меня, сударыня. Я в одной рубашке.
— А я уж думала, вы спите в ботфортах, — буркнула старуха, не глядя в его сторону.
«Опять на нее накатила какая-то дурь», — подумал лейб-медик, готовый выслушать любую ахинею.
Графиня, однако, не торопилась и минуту-другую смотрела в некую невидимую точку.
Потом раскрыла сумку и вытащила допотопный кавалерийский пистоль, протягивая его Флюгбайлю.
— Вот. Как заряжать эту штуку?
Лейб-медик повертел пистоль в руках и покачал головой:
— Это кремневое оружие, сударыня. Вряд ли его можно зарядить в наше время.
— Вздор! Я так хочу!
— Ну что ж, тогда надо сперва насыпать в ствол пороху, затем забить пулю и бумажный пыж, потом бросить щепотку пороха на полку. Ударом кремня высекается искра, все вспыхивает, и происходит выстрел.
— Ладно. Благодарю.
— Надеюсь, сударыне все же не придется пускать в ход оружие. Если вас пугают возможные беспорядки, самое лучшее — уехать из города.
— Неужели вы думаете, чернь может обратить меня в бегство, Флюгбайль? — Старуха зловеще рассмеялась. — Как бы не так. Давайте о чем-нибудь другом.
— Что… молодая графиня? — неуверенно произнес лейб-медик.
— Ксена пропала.
— Как… пропала?! Боже! Не случилось ли с ней чего? Почему же не начали розыск?
— Розыск? Зачем? Думаете, будет лучше, если ее найдут?
— Но как это все произошло? Расскажите, прошу вас, графиня!
— Как? Я не видела ее с Иоаннова дня… Скорее всего, она у Оттокара Вондрейца. Я знала, что это должно случиться… Кровь есть кровь!.. Да, а на днях у меня был какой-то проходимец с пышной бородой мочального цвета и в зеленом пенсне. («Ага, шпик Барбец», — сообразил Пингвин.) Сказал, что у него есть какие-то сведения о ней… Вымогал деньги за молчание… Разумеется, я велела его вышвырнуть.
— Но хоть что-нибудь он сказал? Умоляю, не томите меня, графиня!
— Да. Ему, дескать, известно, что Оттокар — мой внебрачный сын.
Императорского лейб-медика чуть не подбросило на постели.
— И вы это ему спустили? Я позабочусь, чтобы мерзавец был обезврежен.
— Не ваше это дело! Разберусь как-нибудь без вас! — гневно осадила графиня Пингвина. — Мало ли что про меня болтают. Небось слышали?
— Я бы немедленно принял самые решительные меры, — с клятвенной убежденностью произнес Флюгбайль, — я бы…
Однако старуха не дала ему договорить.
— Поскольку покойный супруг мой, обергофмаршал Заградка, пропал без вести, поползли слухи, что я отравила его, а труп спрятала в погребе… Не далее как вчера туда забрались трое каких-то бродяг с намерением выкопать его. Я выпроводила их кнутом.
— Мне кажется, почтеннейшая, вы несколько сгущаете краски, — живо откликнулся лейб-медик. — Возможно, я пролью свет. Видите ли, на Градчанах бытует легенда, по которой во дворце Моржины, где вы сейчас проживаете, якобы зарыт клад. За ним-то, вероятно, и явились эти трое.
Возникла долгая пауза.
— Флюгбайль! — подала наконец голос графиня. — Флюгбайль!
— Весь внимание, почтеннейшая сударыня.
— Скажите, Флюгбайль, верите ли вы в такую напасть… говорят, если выкопать покойника через много лет после похорон, из земли валом валят мухи?
Императорский лейб-медик невольно съежился.
— Му… мухи?
— Да, тучи мух.
Он изо всех сил пытался совладать с невольным ознобом и отвернулся к стене, чтобы Заградка не увидела искаженного страхом лица.
— Мух интересуют лишь сохранившиеся трупы, графиня. А через несколько недель захороненное в землю тело истлевает, — глухо произнес он, не узнавая собственного голоса.
Графиня задумалась и неподвижно замерла в кресле, точно на нее столбняк напал.
Спустя минуту она встала и пошла к двери, но у порога все же обернулась и спросила:
— Вы в этом уверены, Флюгбайль?
— Абсолютно. Двух мнений быть не может.
— Ладно… Адьё, Флюгбайль!
— Целу… целую ручки, сударыня, — прохрипел Пингвин, с трудом выдавливая каждое слово.
Шаги старой дамы стали удаляться и стихли под каменными сводами коридоров.
Флюгбайль утер уголком простыни покрытый холодным потом лоб. «Призраки моей жизни прощаются со мной, — мысленно подвел он горький итог. — Это ужасно… ужасно. Город безумств и злодеяний… он сгубил мою молодость, и ничего-то я не видел и ничего не слышал. Я был слеп и глух».
Он затрезвонил на весь дом.
— Где, черт возьми, мои брюки?! Принесут мне их, наконец?
Лейб-медик спрыгнул с кровати и в ночной рубашке бросился в прихожую к перилам. Гробовая тишина.
— Ладислаус! Ла-ди-слаус!..
Ни звука в ответ.
«Никак экономка просто сбежала по примеру челяди Константина! И Ладислаус, бестия, туда же! Осел безмозглый, бьюсь об заклад, он насмерть зашиб этого Барбеца!»
Флюгбайль распахнул окно. На площади перед замком — ни души. Таращиться в телескоп не имело смысла, его стеклянное дуло было закрыто колпачком. Нельзя же полуголым возиться с ним у самого парапета.
Но и невооруженным глазом он мог разглядеть толпы народа, заполонившие мосты.
— Прескверная, дурацкая ситуация! Хочешь не хочешь, а придется распаковывать чемоданы!
Собравшись с духом, он приблизился к одному из кожаных монстров и разомкнул ему челюсти, точно блаженный Андрокл, вырвавший шип из тела льва{12}. И тут на него хлынул поток воротничков, башмаков, перчаток и чулок. Только брюк не было видно. Какой-то баул, испуская дух, разрешился мятыми прорезиненными плащами со щетками и гребенками в карманах, после чего опал и отмучился.
Другой почти переварил свое содержимое с помощью красноватой жидкости для полоскания рта, ухитрившись выдавить ее из нескольких флаконов.
А едва Флюгбайль притронулся к замку вполне солидного короба, из плетеного брюха донеслась радостная трель. Как выяснилось, это был всего лишь будильник, по ошибке попавший в компанию подушек-думок и влажных полотенец, которые почти задушили его в тесных объятиях; и вот, когда блеснул луч надежды, пленник, подобно жаворонку, огласил свое узилище утренней песней.
Вскоре комната уподобилась месту слета брокенских ведьм или торговому дому во время инвентаризации.
Свободное пространство сморщилось до размеров крохотного островка, с которого, вытянув шею, Пингвин мог озирать гористую местность — порождение вулканической энергии его рук.