Мы молча следили за этими фокусами. Потом я протянул фрау Фромм руку и сказал:
— Как я вам благодарен, моя подруга, моя… помощница!
Она просияла от радости и вдруг быстро наклонилась и поцеловала мою руку.
Все для меня в один миг озарилось ярким светом. Не сознавая, не желая ничего сознавать, я воскликнул: «Джейн!» — привлек к себе юную белокурую женщину, легко коснулся губами ее лба. Она склонила голову. И вдруг у нее вырвалось рыдание, потоком хлынули слезы, она что-то пролепетала, взглянула на меня в страшном смущении, растерянно, в ужасе и выбежала из комнаты, не сказав ни слова.
Доказательств, подтверждений — целые горы. Как я мог, при той полнейшей ясности, которая царит вокруг, питать какие-то сомнения и трусливо закрывать глаза на совершенно очевидные вещи! Настоящее рождено прошлым. Настоящее есть осознанный нами итог всего, что было в прошлом; ничего другого в настоящем нет. Осознать прошлое, то есть вспомнить, мы можем в любой миг, когда дух наш того пожелает, и потому в потоке времени пребывает вечное настоящее — события прошлого, как ткацкий челнок, снуют по основе, и создается ковер, он распростерт перед тобой и в этот миг неизменен, на нем легко найти и заметить места, где одна или другая цветная нить вплела свой особенный узор. А дальше от узелка к узелку ты можешь проследить движение нити вперед или назад, нить не обрывается, она вечно ткет узоры и вечно создает их смысл; драгоценно само движение нити, оно не имеет уже никакой связи с ковром, с его кратким либо долгим, но в любом случае лишь временным существованием.
Итак, мои глаза открылись, я нашел то место, где моя нить вплетается в ковер, я осознаю себя, я — Джон Ди, баронет Глэдхиллский, пробужденный воспоминанием. Моей нити надлежит завершить намеченный судьбой узор, такова цель; я должен кровными узами связать наш древний род, род Хьюэлла Дата и Родрика с королевским родом Елизаветы! Одно неясно: что означают ныне живые вплетения других нитей в мою основу, пронизывающие мою ткань? Отвечают ли они общему замыслу и рисунку моего ковра, или эти вкрапления появляются из бесконечной череды образов, которые создает Брахма в непрестанной своей игре?{99}
«Иоханна Фромм» звучит теперь как незнакомое, ничего не говорящее имя, но она — ниточка из моего узора. Как же я сразу не узнал ее! Ведь это Джейн, вторая жена Джона Ди… Моя жена! Голова кружится… При каждом приступе головокружения я глубже погружаюсь в бездонные тайны человеческого духа, чье бытие неподвластно времени!
Джейн со дня своего рождения в здешнем мире блуждает у границ той жизни, что есть сон, она к ним гораздо ближе, чем я, и может пробудиться в любой миг. А я?., я… Да ведь до меня черед дошел лишь тогда, когда не выдержал испытания мой кузен Роджер… Роджер? Значит, и мой кузен был Джоном Ди? Везде и всюду Джон Ди? И я тоже лишь его маска? Один из его коконов? Труба, которая не издает глас по своей воле, а лишь служит резонатором тому, кто трубит? Пускай, не все ли равно… Сегодня я живу тем, что мне дано, ничего другого в моем настоящем нет. Довольно, эти размышления опутывают, как паутина. Раскрой глаза пошире и пусть рука будет тверда! Ошибку твою, Джон Ди, я не повторю. И не дам себя погубить, как ты, кузен Роджер. Ни один хитрец в сем мире меня не одурачит, а что до незримых созданий мира иного — кому-кому, а им-то я не позволю себя морочить. И кто на самом деле княжна Асия, узнаю не позже, чем солнце опишет круг и снова вернется в точку на небе, где стоит сейчас.
Посланников судьбы уж как-нибудь отличу от посыльных мальчишек и от знакомца, принесшего чье-то послание, верно, Липотин, добрый мой приятель?
Уголь я долго разглядывал, поворачивая то одной, то другой гранью. Как ни обидно, приходится признать: я не обнаружил ничего похожего на дым, туман, облачную мглу, о которых толкуют все авторы, оставившие описания магических кристаллов и зеркал; не увидел я и каких-то образов. В моих руках был уголь, гладко отполированный, ограненный кусок угля, вот и все.
Конечно, пришло в голову, что Джейн… то есть фрау Фромм, наделенная особыми способностями, может быть, сумеет выведать у кристалла его секрет… Только что позвал ее. Не откликнулась. Наверное, вышла из дома. Остается, набравшись терпения, ждать, когда она вернется…
Продолжим. Итак, что произошло потом? А вот что. Едва стихли мои призывные крики, разносившиеся во всем доме, зазвонил телефон. Липотин! Спрашивает, можно ли зайти. Мол, есть кое-что для меня, очень интересное. Я сказал, заходите, буду дома. Договорились. Я повесил трубку…
Ни поразмыслить о головокружительном развитии действия в спектакле «режиссера Фатума», ни погадать, какие раритеты предложит мне Липотин, не успел: антиквар уже тут как тут. Непостижимо, подумал я, как он ухитрился добраться за считаные минуты?! От его лавки путь неблизкий.
Нет-нет, сказал Липотин, он был у кого-то по соседству, вот и позвонил; вдруг пришло в голову, или импульс, что ли, почувствовал, потому что совершенно случайно захватил с собой вещь, которая, вероятно, меня заинтересует.
Глядя на него, я мучился сомнениями, наконец спросил:
— Вы, собственно говоря, призрак или вы — действительно вы? Не лукавьте, скажите правду, и мы с вами побеседуем со всей душевностью! Если бы вы знали, какое это для меня удовольствие — беседовать с привидениями!
Эту, прямо скажем, диковатую шутку Липотин принял совершенно спокойно, улыбнулся и прищурился:
— Настоящий, на сей раз я настоящий. Не сомневайтесь, уважаемый. А то разве принес бы вам такую… занятную вещицу?
Он довольно долго рылся в карманах и внезапно выудил что-то… Держа двумя пальцами, он показал мне… красный шарик из слоновой кости!
Вот так удар — в буквальном смысле слова: нервная дрожь точно молния ударила в затылок и пронизала до пят. Я выдохнул:
— Из гроба святого Дунстана!
На лице антиквара заиграла характерная ехидная ухмылка.
— Грезим наяву, уважаемый? Не иначе красный шар связан у вас с какой-то неприятностью. Может, в бильярд много проиграли? Или забаллотировали вас, такие-сякие негодники в каком-нибудь клубе, где против кандидата голосуют красными шарами?
И вдруг спрятал шарик в карман, скроив такую физиономию, будто ничего и не было!
— Извините меня, — я растерялся, — тут такие обстоятельства, понимаете, обстоятельства, которые… Все-таки дайте посмотреть, знаете, этот шарик и правда меня интересует.
Липотин будто не слышал — вытянул шею, шагнул к письменному столу… И прямо-таки впился взглядом в черный кристалл в золотой оправе.
— А это как к вам попало?
— Благодаря вашему посредничеству. — Я указал на раскрытый тульский ларчик.
— О, примите поздравления!
— По какому случаю?
— Надо же… Вот, значит, что заключала в себе последняя ценная вещь Строганова… Удивительно!
Я насторожился:
— Что — удивительно?
Липотин взглянул на меня, прищурив левый глаз.
— Удивительно тонкая работа. Сделано в Богемии, несомненно. Пожалуй, напоминает вещи прославленного пражского мастера Градлика. Он был придворным ювелиром императора Рудольфа Второго.
И снова в душе сверкнула молния: Богемия? Прага? Я начал терять терпение:
— Липотин, вы прекрасно понимаете, что ваши обширные познания из истории искусств меня сейчас не слишком занимают. Для меня эта вещь значит больше…
— Конечно, конечно! Какая превосходная работа, великолепно, эта подставочка…
— Липотин, довольно! — Я разозлился. — Лучше скажите — вы же кладезь знания, вот и растолкуйте, как обращаться с этой штукой. В конце концов, вы принесли ее мне вместе с ларцом.
— В чем же ваши затруднения?
— Я… ничего там не вижу, — признался я.
— Ах, во-о-от о чем речь! — с притворным изумлением протянул Липотин.
— Я так и думал, что вы меня поймете. — Я чуть не запрыгал от радости, вообразив, что теперь у меня на руках все козыри.
— Хитро устроено, — буркнул Липотин; в увлечении он стиснул зубами сигарету, пришлось ее выбросить, что он и сделал, к моему неудовольствию швырнув дымящийся окурок в корзину для бумаг. — Хитро… Это ведь магический кристалл или glass, «стекло», как их называют в Шотландии.
— Почему вы упомянули Шотландию? — Я вцепился в него не хуже следователя на допросе.
— Да вещь-то из Англии, — неохотно пояснил Липотин и указал на тончайшую гравированную надпись, прикрытую позднеготическим акантом{100} и вьющуюся вокруг золотой ножки, которая имела вид когтистой лапы грифа.
А я-то даже не заметил надписи! Она была на английском языке: «Сей благородный редкостный камень, наделенный волшебною силой, есть наследство, оставленное высокочтимым магистром всех тайных наук, Джоном Ди, баронетом Глэдхилла. Снабжен оправою в год возвращения несчастного Джона Ди к праотцам, 1607-й».
Итак, в довершение всего я получил новое подлинное свидетельство: драгоценнейшее наследство Джона Ди, что было для него дороже золота и всех сокровищ мира, нашло меня, призванного наследника и душеприказчика, потомка, которому вверена судьба предка. Новое открытие, и теперь уже никаких сомнений насчет Липотина, теперь ясно, кто он такой, в чем сокровенная сущность старика антиквара.
Я положил руку ему на плечо и сказал:
— А теперь, господин посланник древнейших таинственных сил, держите ответ: что принесли? Что будем делать с красным шаром? Займемся превращением свинца? Будем получать золото?
Липотинская лисья мордочка повернулась ко мне, и он ответил уклончиво, но деловито и совершенно невозмутимо:
— Вы, значит, пытались что-то разглядеть в кристалле. Но ничего не увидели, так?
Разумеется, он пропустил мои слова мимо ушей. Как уже нередко бывало, заупрямился и гнул свою линию. Ну что с ним поделаешь? Ладно. Надо смириться, иначе от него вообще не добьешься толку. Я успокоился:
— Так. Ничего там, в глубине, не вижу, как его ни поворачиваю.