Свинец полностью расплавился. Теперь император подсыпает тинктуру в жидкий металл. Проекция завершается успешно: металл бурлит и клокочет. Эту оплодотворенную материнскую субстанцию император выливает в форму, погруженную в ледяную воду. Затем своими руками извлекает новорожденного — мягко поблескивающий слиток чистого серебра!
Жаркое марево золотится над парком, через который в послеполуденный час лежит наш обратный путь, мы веселы, обоих так и распирает от гордости, Келли и меня. На шее у Келли побрякивает серебряная цепь, награда, которой удостоил его император. Сказал же ему Рудольф вот что: «Жалую за золото золотом, серебром за серебро, так-то, проныра. В другой раз проверим, сами ли изготовили порошок и сможете ли еще приготовить. Учти, лишь адепт увенчан короной, цепь же… пусть напоминает о других цепях!»
Вот так, предельно ясно пригрозив напоследок, император нас отпустил, и мы покинули Бельведер, слава богу благополучно разминувшись со стражниками, которые, оставаясь невидимыми, внятно бряцали кованым железом.
Дом доктора Гаека, приютившего меня с женой и сыном, стоит на Староместском рынке; из окон моей славной комнаты я могу любоваться прекрасным видом: широкая рыночная площадь, справа ее ограждает Тынский храм с остроконечными башнями и причудливыми зубцами, а слева пышное здание ратуши, где заправляют городскими делами непокорные пражские бюргеры. У дверей всегда оживленно, частенько подъезжают сюда императорские курьеры. Если платье на посыльном обычное, из сукна или бархата, значит, у градчанского властителя опять нужда в деньгах. Приходится занимать под высокие проценты. Если же императорский слуга явился в воинских доспехах, дело принимает другой оборот: император повелел добром либо силой без промедления забрать подати и прочие налоги. В Богемии Габсбурги только и знают, что требовать денег!
А вот что-то необычное: впереди всадник весь в шелку, однако за ним следует отряд конных воинов в латах! Любопытно, какие скверные вести принесет этот посланник пражскому бургомистру?.. Что такое? Почему кавалькада не свернула к широкому порталу ратуши? Всадники скачут прямиком к дому Гаека!
Присланный императором тайный советник Курциус — вот кто пожаловал ко мне. Желает получить «бумаги», в которых описано заклинание Ангела, иначе говоря, император затребовал записи, которые я вел на наших собраниях в Мортлейке, а также гримуар святого Дунстана. Я отказал наотрез:
— Его величество император не пожелал ознакомиться с моими записками. Прежде ему угодно удостовериться в моем искусстве превращения металлов в золото. Императору нужен от меня способ получения философского камня. Посему его величество император, войдя в мои обстоятельства, согласится, что я не могу исполнить его волю, не получив каких-либо гарантий или заверений.
— Вам повелевает сам император! — возражает посланник.
— Сожалею. Однако и я вправе ставить условия.
— Вы противитесь высочайшей воле! Вас не страшит опала?
За дверью гремят по каменному полу железные доспехи.
— Имейте в виду, я подданный Великобритании. Баронет ее королевского величества Елизаветы! Императору вручено письмо моей государыни.
Тайный советник не прочь пойти на уступки. Угомонились и мечи с алебардами в передней.
Постыдный торг. Когда же я сообщу свои условия, спрашивает советник.
— После аудиенции у императора, о каковой снова прошу. Все будет зависеть от ее исхода. Решение приму, только самолично заручившись словом императора.
Тайный советник угрожает, торгуется, упрашивает. Его репутация висит на волоске. Он обещал императору притащить пугливого зайца прямиком к повару на кухню. А вместо зайца нарвался на зубастого волка.
Удачно, что дома нет Келли, трусливой душонки.
Посольство — тут тебе и мягкость шелка, и сталь меча — скачет восвояси, минует башню со знаменитыми на весь мир курантами и исчезает за углом ратуши.
Вот тут-то на площади появляется Келли — вышагивает точно цапля на болоте, сейчас, кажется, крыльями захлопает, да и взлетит. Разумеется, идет он со стороны веселых кварталов, где что ни дом — то дом публичный. В три прыжка одолев лестницу, врывается в мою комнату:
— Нас приглашает император?
— Приглашает, приглашает… В Далиборку особый билет пригласительный выправил нам. А может, в Олений ров, к своим ненаглядным мишкам, которых кормит мясом горе-алхимиков.
Келли побледнел.
— Измена?!
— Ничуть не бывало. Император всего лишь… хочет получить наши записи.
Келли топает ногами, словно раскапризничавшийся мальчонка.
— Никогда! Скорей я съем манускриптум святого Дунстана по примеру. апостола Иоанна, проглотившего на Патмосе книгу Откровения!{118}
— А что, Келли, далеко ли ты продвинулся в чтении зашифрованной книги?
— Послезавтра Ангел даст ключ, он обещал.
Послезавтра!.. О, это вечно гложущее мой мозг, сосущее кровь «послезавтра»!
Мне снится…
Нет, я не сплю. Я иду по старым улочкам Праги, прохожу по крепостному валу, заросшему деревьями. Он ведет к Пороховой башне. Листва начала желтеть. Воздух прохладен. Верно, октябрь на исходе? Через ворота в башне прохожу на Цельтнергассе. Дальше надо пересечь Староместский рынок и спуститься к Старо-новой синагоге{119} и еврейской ратуше{120}. Я хочу, нет, я непременно должен увидеться с «высоким рабби» Лёвом, раввином-чародеем{121}. Недавно мы познакомились благодаря доброму гостеприимному доктору Гаеку и в беседе слегка коснулись некоторых тайн…
Чем ближе я к дому раввина, тем заметнее изменяется облик улиц и домов, однако изменения эти не результат случайного развития. Все как во сне, но то, что я вижу, не сон. То, что я вижу, наверное, видела Иоханна Фромм во время своих блужданий по Праге…
Иоханна Фромм? А кто это? Моя экономка, конечно! Как я мог забыть! Иоханна Фромм — моя помощница… Но ведь я — Джон Ди? И я, Джон Ди, иду к рабби Лёву, пражскому раввину и другу императора Рудольфа… Размышлять некогда — я уже вошел в почти пустую, с низким потолком комнату рабби. Мы беседуем. В помещении — лишь плетеное кресло и грубо сколоченный стол. Хозяин сидит, вернее, стоит, прислонясь к стене, в узкой и тесной нише, расположенной довольно высоко, — именно так стоят — или сидят? — мумии в катакомбах; взгляд рабби устремлен на каббалистическое «древо сефирот»{122}, нарисованное мелом на противоположной стене. Когда я вошел, он не отвел взгляда от древа.
Плечи рабби сутулы. Не понять, что их пригнуло — старость, убелившая его главу, или низкий, почерневший от копоти потолок с громадными балками. В юности рабби, по-видимому, отличался исполинским ростом. Профиль хищной птицы и желтое лицо, покрытое густой путаной сетью морщин, живо напомнили мне ястребиные черты императора Рудольфа. Но у рабби птичья головка еще меньше, профиль еще резче. Крохотное, с кулак, личико с суровыми чертами древнего пророка под шапкой всклокоченных волос, переходящих в пышную бороду. Глубоко посаженные маленькие глазки задорно поблескивают из-под густых и широких белых бровей. Высокую, неимоверно худую фигуру облекает черный шелковый кафтан, который, сразу видно, тщательно чистят и берегут. Рабби сидит сгорбившись. Его руки и ноги непрестанно движутся, что, говорят, свойственно восточным евреям, ашкенази.
Мы беседуем о том, как мучительно труден путь человека к познанию божественных тайн и своего земного предназначения.
— Небеса надобно брать силою, — говорю я и напоминаю рабби о борьбе Иакова с ангелом{123}.
Рабби согласен:
— Вы правы, ваша честь. Молитва — это принуждение Бога.
— Как христианин, я возношу молитвы всем сердцем и всеми силами моей души.
— О чем же вы молите Бога, ваша честь?
— О Камне!
Рабби покачивает головой, медленно и печально, в эту минуту он похож на египетскую цаплю.
— Молитве надо прежде научиться.
— Что вы хотите сказать, рабби?
— Вы молите Бога о Камне. Вы правы, ваша честь. Камень штука добрая. Но надо, чтобы ваша молитва достигла Бога.
— Почему же вы думаете, что она Его не достигает?! — Я изумлен: — Моя молитва исполнена веры!
— Вера?.. — Рабби покачивается взад и вперед. — А на что годна вера без знания?
— Рассуждение еврея, рабби! — сорвалось у меня против воли.
Глаза рабби сверкнули.
— Таки да, еврея. Верно, ваша честь. Тогда зачем спрашивать еврея о таинствах?! Молитва — это, ваша честь, искусство, единое для всех людей в мире.
— Истинная правда, рабби, то, что вы сейчас сказали. — Я поклонился, раскаиваясь в проклятом христианском высокомерии.
Рабби улыбнулся одними глазами:
— Стрелять из арбалетов и ружей вы, гоим, умеете. Чудо из чудес — то, как вы целитесь и поражаете цель. В стрельбе вы искусны. Но умеете ли вы молиться? Чудо из чудес то, как вы в молитве бьете мимо цели, как редко… поражаете цель!
— Рабби! Молитва все же не пушечное ядро.
— Почему же нет, ваша честь? Молитва есть стрела, пущенная к Богу! Попала стрела в цель — молитва услышана. Бог всякой молитве внемлет, непременно внемлет, ибо молитва, достигшая цели, не будет отвергнута.
— А не достигшая?
— Падет на землю, подобно стреле, или поразит ложную цель, падет на землю, как семя Онана, или… ее перехватит «Другой» и его слуги. Они также внемлют молитве… на свой лад.
— Кто это «Другой»? — страшась ответа, спрашиваю я.
— Кто это «Другой»? — передразнивает рабби. — Тот, кто вечно бодрствует, посредничая между Богом и миром. Ангел Метатрон{124}