Шут его знает, может, просто спина затекла, я же согнулся крючком; во всяком случае, очнувшись от странного магического полузабытья, я обнаружил, что сидеть очень неудобно, а может, дело в другом — я же надышался проклятых липотинских курений, так или иначе, поднялся я с кресла, шатаясь от слабости и чувствуя себя хуже некуда. К тому же я все еще находился под сильнейшим впечатлением необычайных событий, которые наблюдал со стороны, но в то же время и сам был их участником при отрешенном погружении в черную глубину магического кристалла — не знаю, как по-другому назвать это проникновение, вхождение в мир прошлого через искрящиеся черным блеском врата камня Praecipuus manifestationis.
Мне не сразу удается освоиться с действительностью. Боль не проходит, режет точно ножом. И уже нет сомнений: все, что я видел «во сне» (нелепое выражение!), все, что пережил при магическом обращении взгляда в прошлое, было действительно пережито мной в те времена, когда я был… да, был Джоном Ди, из плоти и крови, однако с моими душой и сознанием.
Сейчас я не хочу давать волю фантазии, несмотря на то что мысли обо всем этом преследуют меня непрестанно, не давая покоя ни днем, ни ночью. Ограничусь лишь одним наблюдением, по-моему, это самый важный вывод, сделанный мной до сих пор.
Кто мы такие — мы, люди, — нам не известно. Мы всегда осознаем и воспринимаем самих себя в некой внешней «обертке», которую видим в зеркале и которую нам вздумалось называть своей особой. И нас ничуть не смущает то, что мы видим и знаем только надписанный конверт: отправитель — это наши родители, место назначения — могила; человек есть не что иное, как почтовая посылка, отправленная из неведомого прошлого в столь же неведомое будущее, изменяются только отметки почтового ведомства: то посылка объявляется «ценной», то, наоборот, самой что ни на есть «обычной», — это зависит лишь от нашего собственного тщеславия.
Что же нам, посылкам, известно о нашем содержимом? Думаю, оно у разных людей различно и зависит лишь от источника энергии, который каждому из нас шлет флюиды духовной субстанции. О, ведь в любом человеке просвечивают черты иного существа!.. Скажем, княжна Асия! Она же определенно совсем не такая, как я вообразил в последние дни, когда мои нервы были напряжены до предела, — разумеется, она… не призрак! Обычная женщина из плоти и крови, так же как и я сам мужчина из плоти и крови, сын своих родителей; в этом смысле я, как всякий человек, неповторимый, единственный из всех людей… Но Черная Исаида, обитающая в потусторонней вселенной, посылая свои флюиды, использует именно эту женщину как свою посредницу и обращает ее в существо, каким та некогда явилась впервые. У каждого смертного свой Бог и свой демон. И в нем мы живем и движемся и существуем, по слову апостола, от вечности до вечности…[26]
Во мне ожил Джон Ди; разве существенно, кем был Джон Ди? И кто такой я? Есть некто, он узрел Бафомета и либо станет двуединым, либо погибнет!
И вдруг я подумал о Джейн… то есть о Иоханне Фромм.
Поразительно: судьба играет даже именами!..
Но и это закономерно, ибо наши имена записаны в книге жизни.
Я вошел в спальню и увидел, что Джейн — далее буду называть ее только так — не спит. Она сидела на кровати и даже не заметила меня, поглощенная своими мечтами, на ее губах играла странная, рассеянная улыбка.
Как она прекрасна, как хороша с этой улыбкой! Сердце радостно дрогнуло у меня в груди, моя нежность в эти минуты соединилась со стройной песнью двух слившихся в единой мелодии голосов, что прилетели из далекого прошлого, и это чудо поразило меня еще сильней, когда я с изумлением, почти со страхом заметил, как похожа Иоханна Фромм на Джейн, с которой я расстался в Праге императора Рудольфа Второго.
Я сидел возле Джейн на кровати, я ее целовал. И думал лишь об одном: я, всю жизнь проживший холостяком, теперь ни минуты не сомневаюсь в том, что издавна связан с моей женой, моей супругой, нерасторжимыми узами брака, которые освятила сама судьба.
И она смотрела на меня с доверием и любовью, как жена, с которой мы прожили в браке много лет.
Но все-таки она не пошла навстречу моим желаниям. Мягко воспротивилась большей близости. Ее улыбка не исчезла и осталась такой же ласковой, но в глазах появилось обычно несвойственное ей строгое выражение, и я почувствовал, что между нами возникла отчужденность. Сколько я ни спрашивал, сколько ни пытался осторожно и бережно найти путь к ее душе, к истокам ее страсти, все было напрасно. Наконец я не выдержал:
— Джейн! Я тоже не могу прийти в себя, ведь это чудо — то, что мы… снова обрели друг друга. — Я сам испугался этих слов и вздрогнул. — Но теперь, поверь мне, теперь ты должна жить в настоящем, реальном мире! Не отвергай мою любовь, ведь самой судьбой тебе было предназначено вновь найти меня. Примем жизнь нынешнюю, забудем… и вспомним… себя самих.
— Я помню! — Губы ее чуть улыбнулись, но не глаза.
— Тогда забудь!
— Я и забыла, любимый… забываю…
Мне стало страшно, грудь сдавило, — казалось, от меня неудержимо ускользает преданная смерти душа.
— Иоханна! Джейн! Подумай о том, что к новой встрече и соединению нас привело само Провидение!
Она медленно покачала головой:
— Не к соединению оно привело, любимый… К жертве.
Меня охватил леденящий холод: неужели душа Джейн вместе с моей совершила духовное путешествие в прошлое? Я неуверенно произнес:
— Это не так, это ложь Зеленого ангела!
— Так, любимый. Это мудрость рабби Лёва. — И Джейн улыбнулась, глядя на меня со столь невыразимо глубокой нежностью, что слезы, вдруг хлынувшие слезы пеленой застлали мне глаза.
Не знаю, сколько времени я плакал, спрятав лицо на тихо и ровно дышавшей груди Джейн, словно дитя, прильнувшее к матери, пока не высохли слезы, пока не унялась, проникшись глубоким покоем моей возлюбленной, дрожь натянутых до предела нервов.
Наконец я начал понимать слова, которые она ласково нашептывала, нежно гладя меня по голове:
— Это не простое дело, любимый, уничтожить себя… Вырванные корни истекают кровью, больно! Но боль пройдет. А там, в том мире, все будет совсем по-другому. Я в это верю, любимый. Слишком сильно я тебя любила… когда-то… Когда? Неважно… Любовь не ведет счет времени. Любовь назначена судьбой, правда?.. Да, верно, я тебе изменила… изменила, тогда… ах Господи… — Она содрогнулась от душевной муки, с трудом преодолела боль и продолжала мужественно и с полным присутствием духа: — Так, видно, было назначено судьбой, любимый. Потому что это случилось не по моей воле, о нет. В сегодняшней жизни это можно сравнить с переведенной стрелкой на железнодорожных путях. Невзрачная железка — но ведь из-за того, что она существует, неприметная, однако могущественная, быстрый поезд побежал по другим рельсам, оставил прежний путь и неудержимо, неостановимо умчался туда, откуда ему никогда не воротиться в родные края… Ты постарайся понять, любимый, моя измена была такой же стрелкой. Твой стремительно летящий поезд, твоя судьба помчалась вправо, моя — влево. Что в силах соединить наши разошедшиеся пути? Твоя дорога ведет к «другой». Моя же…
— К другой?! — Я вскочил как безумный, захохотал от радости, задохнулся от негодования; я ликовал, ибо одержал победу! — Иоханна, как ты могла подумать?.. Ревнивица, смешная маленькая девочка! Неужели ты вообразила, что в этом смысле княжна хоть чем-то опасна?
Иоханна быстро приподнялась и взглянула на меня с недоумением:
— Княжна? Какая княжна? Ах та, русская… Я и забыла, что… что она еще жива. — И она глубоко задумалась, взгляд ее стал рассеянным, невидящим, потом она воскликнула, как бы внезапно вспомнив о чем-то: — Господи помилуй, о ней-то я до сих пор и не вспомнила! — Вне себя от страха, она судорожно обхватила меня за плечи, ее ужас передался мне; точно в тисках, я не мог пошевелиться. В то же время я не понимал, чем вызван ее безумный страх. Я заглянул ей в глаза:
— Чего ты так испугалась, Иоханна, глупенькая, что с тобой?
— Я должна выдержать это испытание, — прошептала она, все с тем же отсутствующим взглядом. — О, теперь я знаю, что меня ждет, неминуемо!
— Вот уж чепухи нагородила, всезнайка! — Я засмеялся, но тут же смущенно умолк, потому что мой смех канул в пустоту.
— Любимый, сейчас тебе закрыт путь к Королеве. Я… открою его для тебя!
Смутный страх вновь охватил меня — не знаю, не могу понять, чем он вызван, но несколько минут я был во власти мерцающего, как вспышки молний, страха. Хотел что-то сказать и не смог. Молча смотрел на Джейн. Она глядела на меня с печальной улыбкой. И вдруг, смутно догадавшись, о чем она думала, я оцепенел.
Я оставил Джейн одну. Она об этом попросила. Снова занялся своим дневником: хочу записать все, чтобы немного разобраться в происходящем.
Что это было — ревность? Предосторожность женщины, почувствовавшей, вообразившей опасную соперницу?
Можно было бы сказать себе, что твердое решение Джейн уступить меня якобы существующему призраку, фантастическому персонажу в духе романтиков, продиктовано некой тайной мыслью. Ведь где обитает пресловутая «другая», Королева? Кто переслал мне видение Бафомета, перенес его из мира мечты в мой сегодняшний день, в мою жизнь, благословленную любовью? Пусть это видение означает, что мне выпала некая миссия, духовная цель, пусть Бафомет — это символ глубины жизни, — я до сих пор до конца не постиг его смысла, да и неважно, — как бы ни преклонялся я перед ним, все равно не понимаю, какое отношение он имеет к моей возлюбленной, которую я люблю здесь и теперь?! Я люблю Джейн, люблю — это ныне решилось, таков чистый выигрыш, выпавший мне в удивительной игре судьбы, что началась с той минуты, когда в мой дом доставили наследство, бумаги покойного кузена Роджера, словно уцелевшие и выброшенные волнами на берег вещи с затонувшего корабля.
Джейн поможет мне навсегда забыть о поисках пути к Королеве, либо, напротив, своей добротой и необычайными способностями души откроет мне путь в нездешнее…