– Может, все-таки кофе? – негромко предложил Андрей, но она отказалась:
– Правда, не хочется. Потом не усну.
Лена обвела взглядом полупустой зал ресторана – несмотря на вечернее время, посетителей тут было совсем немного, видимо, сказывалось и не совсем удачное расположение и действительно высокие цены в меню.
– Очень странное место владелец выбрал, тебе не кажется? – словно услышав ее мысли, спросил Андрей. – Ну кто из местных себе может позволить ужин в таком ресторане? Да и кухня эта авторская… Тарелку большую принесут, а на ней – кот наплакал, и ценник такой, что потом сам заплачешь.
– Да, я тоже об этом подумала. Нужно быть очень большим гурманом, чтобы ехать сюда, допустим, из центра даже. Но согласись, красиво все и со вкусом сделано.
Паровозников только рукой махнул:
– Я в этом мало разбираюсь. Мне в ресторане важна еда, а не то, чем сиденье у стула обтянуто.
Лена едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Паровозников любил прикидываться этаким простаком, но на самом деле это было далеко не так. Он разбирался и в еде, и в винах, и сам неплохо готовил.
Наконец из кабинета появился Кольцов, державший в руках ноутбук:
– Я закончил, давайте присядем, – он направился к ближайшему пустому столику. – Вот, смотрите, – устроившись, он развернул ноутбук экраном к Лене и щелкнул клавишей. – Видите?
– Что? – не сразу поняла Лена, вглядываясь в снимок, на котором была изображена Наталья Савина в ультракоротком платье с пышными рукавами.
– Да не на центр, на правый угол смотри, – раздраженно велел Никита, и Паровозников предупреждающе покашлял. – В правом верхнем углу видна вешалка, а на ней платье – видишь?
Лена перевела взгляд на указанный Никитой фрагмент и действительно увидела на вешалке платье в мелкую черно-белую «лапку».
– А фотографий Натальи нет в таком? – еле переводя дыхание, спросила она.
– Нет. Платье было, а вот снимков в нем я точно не делал, иначе они сохранились бы в исходниках, я всегда удаляю их только через год. Если нужно, я сброшу на флэшку, сами смотрите. Но их точно нет.
– Да, сбросьте, – сказал Паровозников, вынимая из кармана видавшую виды флэшку. – Я на досуге разные мелочи поизучаю.
– Почему ты обратил внимание на это платье? – спросила Лена, и Кольцов дернул плечом:
– Потому что кругом только и разговоров, что об убитых девушках в таком же. Мне показалось, что я его видел, начал вспоминать, ну и вот. Надеюсь, у вас отпали подозрения в отношении меня? – Он все-таки не смог удержаться от колкости, но Крошина пропустила это мимо ушей:
– Я вас не подозревала. Спасибо за информацию.
Она развернулась и быстро пошла к выходу, не дожидаясь, что ответит ей Никита.
Паровозников догнал ее уже на улице, поймал за рукав:
– Ну куда разбежалась? Тормози, машина левее.
Лена вырвала руку и сделала еще пару шагов в сторону припаркованной машины. Она не могла понять, что с ней происходит – вроде бы ничего особенного не произошло, а ощущение неприятное.
– Тебя домой-то везти? Или тут останешься? – не отставал Андрей. – По-хорошему надо бы фотки эти посмотреть внимательно, – он покрутил в пальцах старенькую флэшку. – Может, быстренько метнемся ко мне?
– Еще чего… – пробормотала она, обхватывая себя руками. – Завтра в комитете отсмотрим, все равно Славогородский в больнице, куда он денется…
– Если только дуба не врежет…
– Покаркай еще! Поехали, одиннадцать часов уже.
Андрей уже открыл рот, чтобы выдать очередную шутку по этому поводу, но Лена так на него посмотрела, что майор умолк на полуслове и открыл ей дверцу машины.
Утром Лена вскочила так рано, что даже не сразу поняла, что будильник еще не звонил, а за окном совсем темно. Часы в кухне, куда Лена вышла на цыпочках, чтобы не разбудить спавшего Филиппа, показывали половину пятого. Она машинально нажала кнопку кофемашины – такой кофе пила только она, муж любил свежесваренный, в джезве, – открыла холодильник и замерла, задумавшись. Проклятое черно-белое платье всю ночь не давало ей покоя, словно преследовало, дразнило.
Закрыв дверку холодильника, Лена налила себе кофе, уселась за стол и снова погрузилась в мысли. Допросить Славогородского пока не удастся – врач сказал, что не раньше, чем через двое суток, но можно поехать к его жене и узнать, не ее ли это платье, например. Да и вообще, поговорить, попробовать выяснить, есть ли алиби у ее супруга на момент убийства как Натальи Савиной, так и Инги Колосовой и третьей не опознанной пока девушки.
Экран телефона, который она прихватила, уходя из спальни, беззвучно загорелся, сигнализируя о входящем звонке, и Лена напряглась – пять утра, что-то случилось.
Звонил, разумеется, Паровозников:
– Ленка, прости, что так рано… но меня самого с кровати сдернули. В общем, третья убитая, скорее всего, Покровская Полина Юрьевна, двадцать два года, актриса нашего театра драмы. Час назад мать принесла заявление о пропаже, девчонка четыре дня дома не появлялась. По приметам вроде как подходит. Надо предъявлять тело для опознания, я за тобой заеду.
– Вы там с ума все посходили? – шепотом возмутилась Лена. – Пять утра! В морге только дежурный! Нельзя хотя бы до семи дотянуть?
– Пока соберемся, пока доедем – вот уже и семь. Все, заканчивай пререкаться, одевайся и выходи, я через полчаса буду, – и Андрей бросил трубку.
Кофе пришлось проглотить залпом, даже не почувствовав вкуса, потом бежать в душ и наскоро приводить себя в порядок. Не хотелось будить мужа, потому вариант одежды оставался только один – китель, висевший на вешалке в большой комнате, Лена вчера забыла убрать форму в шкаф.
На ходу натягивая плащ, она спустилась пешком по лестницам и вышла во двор.
Было относительно тепло, даже дождя не предвиделось, это Крошину порадовало – в пасмурную погоду она чувствовала себя разбитой, даже если выспалась, а не как сегодня.
Машина Паровозникова влетела во двор минуты через три. Лена забралась на сиденье и посмотрела на Андрея – тот выглядел помятым, взъерошенным и откровенно не выспавшимся.
– Совсем не спал? – спросила она, и Паровозников неопределенно кивнул. – Ну, и к чему была такая спешка тогда? Мы трое суток не могли установить личность, что изменилось бы за пару часов?
– Там мать колотится в истерике, отказывается из отделения уходить.
– И у вас случился приступ человеколюбия?
– Все, Крошина, захлопнись, а то поругаемся, – вдруг зло отрезал Андрей, вцепившись в руль двумя руками. – И не отвлекай меня, и так не соображаю ничего, не хватало еще в аварию угодить, меня потом твой фээсбэшник с того света достанет.
От неожиданности Лена даже не нашлась, что ответить – Андрей не позволял себе обычно разговаривать с ней в таком тоне. Она отвернулась к окну и закрыла глаза.
Лена всегда болезненно переносила вот этот момент опознания, когда человек переступает черту между верой в лучшее и неизбежностью случившегося, до последнего надеясь на ошибку, на то, что тело под белой простыней принадлежит кому угодно, но не близкому. Особенно тяжело ей было смотреть на матерей, опознающих тела своих детей, потому что, наверное, нет ничего страшнее, чем пережить собственного ребенка.
Мать пропавшей Полины Покровской оказалась красивой моложавой женщиной лет пятидесяти пяти, ее лицо напомнило Лене кого-то, но она никак не могла вспомнить.
«Я ее определенно где-то видела, – думала она, исподтишка разглядывая женщину. – Но где?»
– Алиса Викторовна, – обратился к ней Паровозников, заглянув в блокнот, и Лена тут же вспомнила женщину.
Это была Алиса Покровская, декан актерского факультета института искусств, где училась Юлька Воронкова. И лет ей было гораздо больше, чем можно было дать на первый взгляд.
– Алиса Викторовна, – продолжал Андрей, – процедура малоприятная, но необходимая. Сейчас вам предъявят тело, вы должны внимательно посмотреть и сказать, ваша ли это дочь. Вы готовы?
Покровская медленно кивнула, выпрямилась и сделала глубокий вдох. Лена заметила, как трясутся ее руки, сжимающие платок, но лицо при этом стало вдруг сосредоточенным, собранным.
Санитар поднял простыню с лица убитой девушки, и Покровская, сделав шаг к носилкам, взглянула в него, тут же побледнев и хватаясь рукой за грудь:
– Боже мой… боже мой… что же я теперь скажу… что же я скажу… – Она упала на пол так стремительно, что ни Андрей, ни Лена не успели среагировать и поддержать.
– Вот же черт… – пробормотал Паровозников, присаживаясь на корточки. – Нашатырь дайте, – он протянул руку, в которую санитар вложил остро пахнущий тампон. – Накрывай, – велел Паровозников, осторожно водя тампоном у лица Покровской.
Санитар набросил простыню на голову трупа и откатил каталку к окну. Покровская между тем пришла в себя, села и обвела всех страшным, ничего не выражающим взглядом абсолютно пустых глаз:
– Как я теперь буду жить?
– Алиса Викторовна, примите наши соболезнования, – сказала Лена. – Вы можете сейчас разговаривать? Или мне вызвать вас позже?
– Нет-нет… – бесцветным голосом произнесла Покровская. – Зачем же… какая теперь разница… Поли нет больше…
– Давайте я помогу вам, – Андрей поднялся и протянул женщине руку. – Вот так… – подняв Покровскую на ноги, он тут же поддержал ее, потому что женщина покачнулась. – Пойдем на воздух, хорошо? Вот так… обопритесь на мою руку, – и он вывел ее из секционной.
Лена пошла следом, думая, как построить разговор с матерью, только что осознавшей, что ее дочь мертва. В такие моменты Крошина почти ненавидела свою работу, когда приходилось лезть в душу человеку, у которого вмиг рухнула жизнь.
К ее удивлению, Покровская сумела взять себя в руки и к моменту, когда они оказались в Следственном комитете, выглядела уже не такой разбитой.
– Хотите кофе? – предложила Лена, щелкая кнопкой чайника.
– Спасибо, нет, – отказалась женщина. – Я давно не пью кофе, это портит цвет лица. Господи, о чем я думаю… – осеклась она, прикрыв рот ладонью. – Поли больше нет, а я о цвете лица…