– Но что-то все равно должно быть.
– Изымаем записи с камеры наблюдения на парковке.
– Зачем? Тебе же охранник все рассказал.
– Хочу убедиться лично.
– Попытаешься отмазать своего дружка?
– Не забывайтесь, майор Паровозников! – отрезала Лена жестко, и Андрей с удивлением захлопал ресницами:
– Ого… понял.
– Знаешь, что мне не дает покоя? – спросила она прежним тоном, совсем сбив Паровозникова с толку. – Голицын такого же роста, как ты. И руки у него среднего размера.
– Не понял…
– На заборе в парке у кинотеатра «Мир» след крови располагался слишком низко для того, чтобы это мог быть человек с параметрами Голицына. На уровне моего уха – помнишь? – Она подошла к Андрею вплотную и ребром ладони обозначила на его груди место. – Вот тут должен был оцарапаться тот, кто тащил тело. Сам видишь, в это время года это может быть только открытый участок тела. Шея, например. У Голицына, правда, есть на шее ссадина, но она сзади, ее невозможно было получить у забора в парке. Надо, конечно, экспертизу… Но я до конца не верю, что это мог быть он. И прекрати свои намеки, понял?
Паровозников отвел глаза:
– Да ладно, не обижайся… Но ты, похоже, права – он слишком высокий. И тело девушки мог легко донести, а не тащить волоком по земле, оставляя борозды.
– Тоже верно. В общем, я его отработаю, конечно, но думаю, что это впустую потраченное время, – вздохнула Лена. – Вы тут закончили?
– Да, все.
– Тогда опечатываем, изымаем записи с камеры и уезжаем.
Домой Крошина явилась почти в час ночи и, выбираясь во дворе из служебной машины, подняла глаза и заметила, что в кухне горит свет. Она вспомнила, что не позвонила Филиппу, и тот, наверное, не ложится, волнуется, хотя наверняка догадался, где она и почему. Но на душе стало очень тепло – наконец у нее был кто-то, кто ждал ее до ночи, беспокоился, и это значило, что сейчас на пороге ее не встретит ставшая привычной за долгие годы оглушающая тишина пустой квартиры.
Входная дверь распахнулась ровно в тот момент, когда Лена вышла из лифта и сунула руку в карман, чтобы вынуть ключи.
– Поздновато гуляете, – заметил муж, возникая в луче света.
– Прости, я замоталась, некогда было позвонить.
– Да уж я понял… Что, дела идут? – помогая ей снять плащ, спросил Филипп, и Лена устало кивнула:
– Идут, но в какую-то другую сторону, мне кажется…
– Ужинать будешь?
– Нет сил, – призналась она, садясь на обувную полку. – Слишком много впечатлений для одного дня.
Филипп присел на корточки перед ней, взялся за лодыжку, снял туфлю:
– Лена… тем более, надо поесть. Когда голова так интенсивно работает, ей непременно нужно помогать. Я понимаю, это сейчас выглядит нотациями и брюзжанием, но…
Лена закрыла его рот ладонью:
– Это выглядит заботой, и мне безумно приятно… знаешь, это, оказывается, так важно, чтобы тебя ждали дома и чтобы о тебе беспокоились… – В носу защипало, Лена зажмурилась и попыталась улыбнуться: – Ну, вот…
– Может, тебе поплакать? – совершенно серьезно предложил муж, снимая вторую туфлю. – Напряжение снимешь…
– Ага… – пробормотала Лена. – И завтра глаза будут как у кролика, к тому же еще и опухшие… Нет, Фил, слезы – не мой метод…
– А что – твой? – помогая ей подняться, спросил он.
– Спать, наверное… только умыться бы сперва, а сил совсем нет…
– Ты ложись, а я тебе принесу салфетки и что там еще, – подталкивая Лену в сторону спальни, сказал Филипп. – Косметику снимешь, а уж умываться будешь утром. Все, ложись, я быстро.
Назавтра с самого утра Лена крутила в кабинете изъятые записи с камер наблюдения на парковке в жилом комплексе «Патио». Почему-то ей еще не давала покоя ссадина на шее Голицына – ее форма и размер как раз укладывались в его рассказ о нападении. На всякий случай она еще раз просмотрела протокол осмотра тела Полины Покровской, пытаясь найти упоминания о результатах соскобов из-под ногтей, но там все было чисто. И это значило, что девушка ни с кем не боролась перед смертью, иначе непременно было бы что-то. Но сделала Лена это, скорее, для успокоения собственной совести – рана на шее Павла никак не соответствовала тем, что могли бы быть нанесены ногтями.
Она снова вернулась к видеозаписям. Что-то в них не давало покоя. Она пересматривала их одну за другой по кругу, до тех пор пока в глазах не начинало рябить, но найти ничего так и не могла. А ощущение не проходило – Крошина была уверена, что есть какая-то мелочь, которую она непременно должна здесь найти, но пока просто не может.
«Ну, вот что? Пустая площадка… разлинованные парковочные места… одно, второе, третье… темный асфальт… летит стакан от кофе… бьется в опору фонаря… Что меня здесь так напрягает?» – думала она, вновь и вновь вглядываясь в монитор.
– Тебе заняться, что ли, нечем? – прогремел над самой головой голос Шмелева.
– А? – Лена не сразу смогла переключиться и даже головой потрясла.
– Кино на рабочем месте смотрим?
– Да вы что, Николай Иванович! – возмутилась она. – Я запись с камер видеонаблюдения на парковке просматриваю…
– На какой еще парковке?
– Ну на той, где, по словам Голицына, на него кто-то напал.
– И как? – Шмелев снял очки и сунул дужку в рот, тоже глядя в монитор, где по-прежнему метался, подгоняемый ветром, пустой картонный стакан от кофе.
– Да никак, – вздохнула Лена. – Похоже, он все-таки врет, потому что в указанное им время – вот… – она ткнула кончиком карандаша в монитор. – Никого там не было.
– Охранника опросили?
– С него и начали, записи потом изымали. Он делает обход всегда примерно в одно время, но ничего и никого не видел и утверждает, что машина Голицына в ту ночь вообще на парковку не въезжала. Судя по номеру места, он не врет.
– Н-да… – Шмелев покачал головой. – Неужели все-таки писатель? Очень неожиданно… Зачем ему это?
– Вот и я об этом думаю, – призналась Лена. – Я ведь Голицына неплохо знаю, еще по делу Жанны Стрелковой, помните? Я с ним и достаточно неформально общалась… даже странно, что у меня дело не забрали из-за этого.
– Ой, Ленка, перестань, – отмахнулся Шмелев. – Ты в комитете самое неподкупное существо, это же все знают, у начальства вообще никаких сомнений в твоей непредвзятости не возникло, хотя я, признаюсь, возражал.
– Да? – удивилась она. – А почему?
– Да только потому, что сам понимаю, как это неприятно, когда подследственный – знакомый. И если их уже двое – то вообще, но дело не забрал вовсе не потому, что боялся твоей предвзятости.
– А я сейчас как раз эту предвзятость и ощущаю, – призналась Крошина, глядя в стол. – Ну не верю я в то, что Павел Голицын мог придумать… нет, не так – придумать, как раз, он мог, но вот осуществить… Это же нелепо, действительно – ну что, все авторы детективов рано или поздно начинают воплощать свои книжные преступления в жизнь? Это же абсурд, Николай Иванович!
– Кстати, а он почему-то отказался от услуг адвоката.
– Отказался, – не удивилась Лена. – Я еще вчера знала об этом, сразу сказал, что ему адвокат не нужен.
– Ленка, поговори с ним, пусть не дурит. Он не юрист, сам себя защитить не сможет, а тут еще и общественное мнение… Читала ведь, как уже упражняются в соцсетях?
– Мне, слава богу, некогда. А вот вы откуда..?
– Внук, – отмахнулся Шмелев. – Он на юрфаке учится, а из интернета в свободное время вообще не выкисает, лучше бы работу искал. Ну вот он мне и рассказал за завтраком. Официальные-то СМИ мы пока придерживаем, а вот разные блогеры… просто наказание, честное слово! Чего только не придумали уже…
– Н-да, этим мы рот не закроем, конечно… – пробормотала Лена. – Страшно подумать, что будет, когда окажется, что Голицын невиновен…
– Что? Да ничего не будет, – пожал плечами Шмелев. – Сделают вид, что так и надо, даже извиниться никому в голову не придет, ты ведь понимаешь. Найдут новую сенсацию, ее будут обсасывать, а как человеку жить после таких обвинений – кому это интересно? Такое время, такие нравы… – он махнул рукой, убирая очки в карман кителя. – Ладно, Лена, работай, я так забежал… проверить.
«Проверить он забежал, ага, – пробурчала Лена про себя, когда за заместителем начальника закрылась дверь. – В его-то годы с этажа на этаж по лестницам бегать… Хотел убедиться, что я на месте, вот и все. А я на этом самом месте уже отсидела пятую точку и мозг вывихнула дважды, а результата никакого. Вот почему мне кажется, что охранник врет, а? Ну вот ведь записи за несколько дней, я пересмотрела… И нигде там нет никаких нападавших, никакой машины Голицына нет тоже…
Стоп. А почему машины Голицына нет вообще ни на одной записи за две недели? – вдруг насторожилась она, снова запуская запись. – Павел сказал, что снимает квартиру в этом жилом комплексе больше года. Машина у него тоже не вчера появилась, парковочное место он оплачивает, все это опера проверили. И что же – ни разу за те две недели, за которые я просматриваю записи, эта машина не попала в кадр? Место как раз под камерой – и что же, ни разу Голицын не возвращался домой или не парковал машину? Очень странно…»
Она взяла карандаш, придвинула к себе лист бумаги и записала первую дату, от которой шла запись. Просмотрев ее на медленной скорости, не увидела машину Павла, парковочное место под номером тридцать семь было пусто. То же повторилось на следующий день, на следующий… И опять Лене показалось, что на некоторых кадрах что-то в буквальном смысле колет ей глаз, но что именно – так и непонятно.
Она взялась сверять время, указанное внизу кадра, и вдруг поняла, что именно ей так мешает. Летающий по парковке пустой картонный стакан из-под кофе. Он появлялся в кадре ровно в одно и то же время – в двадцать три тридцать две, как раз в то время, когда приблизительно Голицын приехал домой и подвергся нападению. И стакан этот злополучный летал четко по расписанию каждый день.
– На пятый день Зоркий Глаз заметил, что в сарае нет стены, – пробормотала Крошина, чувствуя, как покраснели щеки, как будто была в кабинете не одна, а кто-то мог видеть этот ее позор. – Да, Лена, внимательность к мелочам – это прямо твое, не поспоришь. Стакан! Да у них камера отключена, и охранник, чтобы его не подловили, просто крутит случайную запись, и все. И никому, как и мне, в голову не пришло обратить внимание на время. Ну, собственно, а кому оно надо? Значит, охранник все-таки врет, и видел он и Голицына, и машину, и драку. Покрывает того, кто дрался, или свою халатность, вот что надо выяснить… Одно дело, если просто спит на дежурстве, и совсем другое, если он знает, кто напал на Голицына.