Но что именно «допустим», Лена решить уже не успела – водитель припарковал машину на максимально близком от входа в больницу расстоянии, и она вышла, направляясь к крыльцу.
Дорогу к лифтовым площадкам ей шустро перегородила невысокая женщина лет шестидесяти в форме ЧОПа, сидевшей на ней довольно нелепо и мешковато:
– Вы к кому, дамочка?
Лена развернула удостоверение:
– Я тороплюсь.
– А я на дежурстве! – бойко отбрила охранница и принялась внимательно читать каждую строчку в документе. – Ишь ты… старший следователь…
Лена начала терять терпение. Ей всегда не нравились ситуации, в которых облеченный, пусть маленькой, но все-таки властью человек начинал строить из себя важную шишку.
– Я бы попросила вас не задерживать меня, я действительно спешу. Вы же убедились, кто я и откуда.
– Ну мало ли, где вы эту «корочку» купили.
– Хотите об этом поговорить? – Лена никогда не умела угрожать или пользоваться своей властью, ей всякий раз делалось неловко, если приходилось прибегать к подобным методам, но сегодня ей было не до расшаркиваний с противной теткой. – Вызывайте начальника охраны, я объясню ему лично, где и как я получила удостоверение, – она чуть толкнула в сторону женщины стоявший на ее столике телефонный аппарат.
– Вы полегче… – уже не таким уверенным тоном сказала женщина, но от двери отошла. – Проходите.
– Я вернусь через пятнадцать минут и хочу видеть начальника охраны, – бросила Лена, больше не взглянув на охранницу и направляясь к лифтам.
В отделение она поднялась, немного уже успокоившись и выдохнув. Такие инциденты с утра портили потом настроение на весь день, но у Лены не было сегодня ни сил, ни времени об этом думать.
Постучав в кабинет заведующей и получив от той подробные инструкции, как долго можно разговаривать со Славогородским и что делать, в случае, если тому вдруг снова станет плохо, Крошина отправилась в палату, находившуюся прямо перед постом дежурных медсестер.
Славогородский лежал на кровати у окна, на второй, установленной ближе к двери, лежал старичок, не подававший признаков жизни, и Лена с опаской покосилась на него.
– Ничего… он всегда такой… – хрипло объяснил Славогородский, пытаясь подняться повыше.
– Лежите, пожалуйста, Игорь Андреевич, – предостерегла Лена, садясь на стул возле кровати. – Доброе утро. Как себя чувствуете?
– Здравствуйте… я лучше… уже лучше… можем разговаривать…
– Игорь Андреевич, у меня всего пять минут, больше врач не разрешила пока. Давайте самое важное, если что-то вспомнили.
– Да… я не успел тогда… в кафе… Наташу пригласили работать в Москву…
– Кем? Она ведь только в следующем году должна была закончить обучение?
– Она все равно не хотела… по специальности… Ей нравилось другое совсем… Она очень хорошо организовывала мероприятия, ей это было интересно… к людям подход находила, ей никто не отказывал, если… если она просила… – чуть задыхаясь, негромко проговорил Славогородский. – Я очень испугался, что она уедет… Но я не убивал ее! Она… она ведь и мне помогла, не только сыну…
– В чем именно?
– Понимаете… – Наверное, мужчине это стыдно говорить. – Дело в моей маме…
«Та-ак… – удовлетворенно подумала Лена, записывая каждое слово. – Вот мы и вышли на мать. Интересно, его версия совпадет с тем, что мне жена его рассказала?»
– Мама очень строгая была… всегда меня очень жестко воспитывала… я ее боялся. Так сильно, что даже с годами… с годами не прошло. Вот она позвонит, скажет, что заедет ко мне, а я до ее приезда успеваю всю квартиру вылизать, все вещи разложить, понимаете? Даже если до этого было чисто… Женя не понимала, смеялась… А мама, стоило ей грязную чашку в раковине увидеть, – сразу в крик, в скандал… И я, взрослый, состоявшийся мужик, всякий раз себя чувствовал мальчиком…
– И как же вам помогла Наталья?
– Она… она предложила ролевую игру… нет-нет, вы только не подумайте, ничего такого! – поспешно заверил Славогородский, заметив, видимо, как вытянулось лицо у Крошиной, ожидавшей услышать неприятные подробности. – Наташа надевала мамино платье, а я высказывал ей все, что чувствую, когда она меня обижает… И мне становилось легче после таких сеансов. Я даже лицо Наташино в тот момент не видел. Только это платье…
– Платье в черно-белую «гусиную лапку»?
– Да… эта клетка называлась «гленчек», мама привезла это платье откуда-то из Болгарии, кажется, в самом конце восьмидесятых. Очень модное было платье, я его потом в свою коллекцию у нее выпросил. Вот Наташа его и надевала…
Славогородский откинулся на подушки, и Лена испуганно взяла его за руку:
– Игорь Андреевич, может, врача?
– Нет-нет… все хорошо, я устал просто… Вы поймите – я не мог Наташе вред причинить, я бы тогда совсем с ума сошел, я же без нее не справился бы. И вдруг я узнаю, что ей работу предлагают… администратором в какой-то киногруппе…
«Ну не может быть… – мысленно простонала Крошина. – Опять эти неуловимые киношники? Выходит, они на самом деле есть, только их никто не видел?»
– А как они на нее вышли? Как связывались?
– Этого я не знаю… честное слово… Но Наташа очень вдохновилась…
– Последний вопрос, Игорь Андреевич. Где сейчас платье, в котором Наташа изображала вашу маму?
– Как где? Так у вас же… ее в нем и убили. Найдите того, кто это сделал, Елена Денисовна…
– Я постараюсь. Выздоравливайте, Игорь Андреевич, я еще заеду, если будут вопросы. Всего доброго, – Лена поднялась и пошла к выходу, по пути опять с опаской взглянув на неподвижно лежавшего старичка.
«Что мне делать со всем этим добром?»
Крошина сидела в кабинете, взявшись за голову, и смотрела на разложенные по столу снимки. От платья рябило в глазах, Лена начала испытывать тошноту, как при морской болезни.
«Меня укачало от этого рисунка. Но как все это связано с кино, убей бог, не понимаю… Все три убитые девушки так или иначе получили странные предложения от неких московских киношников – административная работа, парикмахер-стилист и актриса на главную роль. Что в столице закончились молодые наивные девочки, так и грезящие попасть в мир кинематографа? Ни за что не поверю! Особенно парикмахер и администратор нужны из нашего города, тут же просто гнездо… Ох, как не вовремя Юлька запропастилась куда-то… Сейчас бы хоть с ней это обсудила, она все-таки лучше разбирается в киношной кухне. Да и могла бы кому-то в Москву звякнуть, узнать…»
Лена попыталась снова дозвониться до подруги, но телефон той молчал по-прежнему.
– А зайдем с другого конца, – придвигая к себе городской телефон и телефонный справочник, решила Лена и начала обзванивать все имевшиеся в городе гостиницы с единственным вопросом – не останавливались ли там гости из столицы, имеющие отношение к кинематографу.
Занятие было нудное, долгое и, как чувствовала Крошина, совершенно бесперспективное, но для успокоения совести решила все-таки отработать и эту версию до конца.
Через полчаса, положив трубку после финального звонка, Лена вздохнула и признала поражение.
– А ведь вполне могло быть, что никакой группы и нет. Да кто угодно мог представиться киношниками – в чем проблема? С чего я решила, что все эти предложения – чистая правда, а не просто предлог, чтобы заманить девчонок… Вот куда, кстати? Мы же так и не выяснили, где Зритель переодевал тела – и тела ли это были, может, они и сами переодевались? – бормотала Лена, откинувшись на спинку кресла и гладя в потолок. – Ну вот с Покровской точно прокатило бы – кастинг же, образ… А что было с Колосовой и Савиной? Их-то ничем к переодеванию не замотивируешь, какая разница, в чем работают администратор и парикмахер? Нет, что-то здесь не то…
Она со стоном опять опустила голову на столешницу, усыпанную снимками. Создавалось ощущение, что в ходе расследования она не продвинулась вообще никуда, хотя работы провернула немало. Горький привкус поражения уже чувствовался. Лена представляла себе, как у нее образуется такой громкий «глухарь», который будет на ее биографии огромным черным пятном. Но хуже всего были люди… Матери девочек, с надеждой просившие найти убийцу, Славогородский, буквально моливший с больничной койки о том же, даже Павел Голицын, которому тоже непременно хотелось, чтобы убийца был пойман и наказан… Как быть с этим дальше, Лена не представляла. Но такое чувство было у нее впервые за все годы работы. Это действительно оказалось первое дело, в котором она никак не могла разобраться и даже не видела перспективы как-то положение исправить.
– Не с кем посоветоваться… Паровозников сейчас вообще не опер, вот же угораздило его так не вовремя роман закрутить… К Шмелеву пойти? Орать будет, приступ язвы заработает… Ох, вот это я попала…
– Елена Денисовна, вы у себя? – раздался мужской голос в коридоре, и Лена быстро выпрямилась, постаравшись принять сосредоточенный вид:
– Да, входите.
Это оказался дежуривший на проходной сержант:
– Вам тут конвертик принесли, торопился человек, просил отдать. Да вы не бойтесь, мы прозвонили – там бумага, – успокоил он, заметив, что Лена слегка отпрянула. – Что ж я, совсем дурак – тащить в здание что ни попадя?
– Ну надеюсь… Спасибо, товарищ сержант, свободны.
Он козырнул и ушел, оставив белый конверт на краю стола. Лена же все никак не могла найти в себе силы протянуть руку и взять его, как будто чувствовала, что ничего хорошего внутри не обнаружит.
– Ну что, так и будем в гляделки играть? – спросила Лена у конверта, как будто он мог ей ответить. – Что у тебя там, не скажешь? Вряд ли ответ на все мои вопросы, правда?
Она перегнулась через стол и взяла конверт, повертела, понюхала – пахло почему-то машинным маслом, хотя никаких следов внешне заметно не было. Конверт был тщательно заклеен, пришлось воспользоваться ножом для бумаги. Сверху оказался сложенный вчетверо лист белой бумаги, явно мелко исписанный изнутри, а вот под ним…
Под ним Лена нашла фотографию. Распечатанный на принтере снимок – связанная по рукам и ногам Воронкова, сидящая на стуле в каком-то почти заброшенном помещении. Рот у Юльки был заклеен куском черного скотча, и вся ее поза говорила о том, что подруга испытывает весьма ощутимую боль от впившихся веревок. Но главный ужас заключался в другом. На Юльке было платье в мелкую черно-белую «лапку», черные колготки и черные туфли, и это на секунду выбило пол у Лены из-под ног, она даже ухватилась пальцами за столешницу.