– Кто там? – спросил Йося.
– Это мы, – ответили из-за двери. – Ваши родственники.
– А по какой линии? – стал допытываться Иосиф.
– По линии Тахтамыша!
Иосиф открыл. На пороге стояли два горбуна и карлика – приземистые, коренастые, в очень длинных брюках, с огромными сумками и чемоданами. Их вид заставил оцепенеть Йосю с Фирой, да и меня к месту пригвоздило. Добрых пять минут мы пялили друг на друга глаза. Космическое безмолвие повисло у нас в прихожей, пока они заносили к нам свои вещи. Но Афросиаб – так звали отца Тахтамыша – мгновенно разрядил обстановку.
– Дай мне обнять тебя, дружище! – сказал он Йосе с уже знакомым нам по Тахтамышу радушием. – Кум! Кума! Подите ко мне, я вас обниму, чтобы косточки затрещали! А где красавица? – спрашивал он, поочередно заключая Йосю с Фирой в свои объятия. – Где наша белая лилия?
Тут я подхожу к нему, пусть не красавица, но с образованием. Серьезный человек, потрепанный житейскими бурями.
– Царица Тамара! – довольно-таки потрясенно воскликнул Афросиаб, чем вмиг, разумеется, покорил мое сердце.
Надо отметить, что Тахтамыш был наиболее респектабельный из всего их семейства. Он просто низкорослый, плотного сложения, но от него так и веяло солидным достоинством. В то время как брат его и отец являлись самыми натуральными лилипутами. Даже неясно, кто отец, а кто брат, – карлики вообще все молодо выглядят.
– А это мой Тахтабай, – сказал Афросиаб.
– Я – вы нал – кар – мыр – лы, – хрипло произнес Тахтабай.
– Что он сказал? – спросил Иосиф со смесью ужаса и подозрения.
– “Мир вашему дому!” – приветливо перевел Афросиаб. – Он говорит по-русски, но у Тахтабая немного нарушен двигательно-речевой аппарат. По нему даже диссертацию защищали, – с гордостью добавил отец. – И снимок дали в энциклопедию – его ног!
– Вы большие люди! – сказала Фира, с трудом и не сразу обретая дар речи.
– У меня есть еще один, младший, как две капли воды похожий на меня, – сообщил Афросиаб. – Я могу благодарить судьбу за таких сыновей.
Он вел себя естественно, как хомячок. И сразу всюду начал совать нос.
– Хорошая у тебя комната – картошку хранить, – сказал он Йосе. – Светлая, холодная. – Иосиф напрягся и сглотнул. – А что? У нас в Средней Азии, – сказал Афросиаб, – была дома одна комната специально для хранения яблок. Я помню, яблоки на столе кончатся, отец откроет дверь, и оттуда – не то что дух, а прямо яблочный ветер. И яблоки – красные, большие, целая комната! До февраля держались, потом начинали гнить. Их ведь надо снимать с дерева руками, – втолковывал Иосифу Афросиаб. – И подвешивать за черенки, каждое в отдельности, тогда можно сохранить до лета.
– А ваш папа, – Иосиф принял крайне научно-административный вид, – он тоже был карликом?
– Нет, он был великаном, – ответил Афросиаб без малейшей заминки. – Тут будет склад огурцов, – делился он своими мечтами, – тут лука… Вам, Иосиф Аркадьевич, следует приналечь на овощи. Недостаток овощей может пагубно отразиться на вашем здоровье.
И Афросиаб принялся расписывать на все лады волшебные достоинства белой узбекской редиски, как она хороша, тертая, со сметаной и с луком…
– От нее пердишь здорово, – вдруг сказал Иосиф.
Он ответил, возможно, с излишним высокомерием, но счел своим долгом немного охладить пыл Афросиаба.
Афросиаб в свою очередь посмотрел на Иосифа, как царь на еврея. В этом взгляде не было ни гнева, ни обиды, а только неодолимое желание скорее прописать всех своих сыновей в Москве, и было заметно, что ради этого он готов запродать душу дьяволу.
– Вам надо поправиться, Иосиф, – небрежно произнес он, – а то вы худой и агрессивный. Закусим чем придется?
Они с Тахтабаем сели на стулья, а у них ноги до полу не достают.
– В понедельник венчание, – торжественно объявил Афросиаб, принимаясь за Фирину тушеную капусту. – Все как планировали – фиктивным браком в Елоховском соборе. Я договорился. Их будет венчать сам Питирим.
– Ну нет, – сказал Иосиф. – Я против.
– Почему? – удивился Афросиаб. – Вам не нравится сан Питирима? Или архитектура Елоховского собора?
– Мне не нравится ваш генетический код, – признался Иосиф. – Вы меня извините, – добавил он, – я всегда говорю то, что у меня на сердце. Бесконечно глубоки замыслы Господа, невежде не постичь, глупцу не понять. Но, Милочка, дочь моя, плоть от плоти моей, неужели ты хочешь нарожать кучу горбунов и карликов?
– Нет! – честно ответила я. – Я хотела родить кучу великих богатырей Забулистана.
– Я вам еще раз повторяю, мы не всегда были такими, – сказал Афросиаб. – Я в молодости был высоким и играл в баскетбол. Меня даже приглашали в сборную Йельского университета. Я просто отказался, потому что в этой команде играли одни негры…
– Что-то не верится, – засомневался Иосиф. – Я по телевизору смотрел – там в Америке у всех баскетболистов рост выше двух метров, а у некоторых даже выше трех!
– И у меня было выше трех, – сказал Афросиаб. – Будто я что-то тут сочиняю, – обиженно сказал он, – пытаюсь кого-то обмануть, ввести в заблуждение. А мне скрывать нечего: меня, Иосиф, сглазили. Да-да, не удивляйтесь. У нас в ауле жил один нечестивый курайшит. Звали его Исмаил. То ли он был колдун, то ли одержимый, суть в том, что этот вот Исмаил был поганый язычник. И хотя всем цивилизованным народам давным-давно известно, что на свете есть только один всемогущий Аллах…
– Уже мы под эту песенку плясали, – сказал Иосиф.
– …он все еще поклонялся Солнцу, весне и Кузаху-громовержцу, – продолжил Афросиаб. – Раз как-то я его прищучил. “Свидетельствуй, – говорю, – что нет никакого Бога, кроме Аллаха и пророка Мухаммеда!” Я думал, что сердце Исмаила смягчится, когда в него проникнет ислам. А он мне возьми и сунь под нос кукиш. С тех пор он меня стал преследовать насмешками и оскорблениями, хуля мою веру и унижая мое дело. Бывали случаи, когда он бросал в меня грязью или украдкой выливал помои и нечистоты у порога моего дома. Однажды я не вытерпел, схватил валявшуюся поблизости челюсть верблюда и ударил Исмаила, ранив его до крови. В ответ Исмаил поклялся меня истребить как последнего самудита. К счастью, Аллах не позволил ему насладиться местью в полной мере: он только наслал на меня чуму, холеру, черную ослу, моровую язву, иссушил и уменьшил ровно в три раза. Видите? Во мне сейчас метр пять сантиметров. Да еще я сутулюсь. – И он показал на свой огромный горб. – А теперь представьте, какой я был раньше.
– Ну хорошо, с вами все ясно, – задумчиво произнес Иосиф. – А ваш сын, Тахтабай? Разве его внешний облик не говорит о явных нарушениях генетического кода в вашем роду?
– Помилуйте! – замахал руками Афросиаб. – Какие там нарушения! У нас самый лучший генетический код в Казахстане и Средней Азии! Тахтабай был в детстве очень красивым мальчиком. Он снялся в трех фильмах известного режиссера Улугбекова. Его даже приглашали в Голливуд, но как раз перед поездкой он упал с качелей и повредил позвоночник. Естественно, ни о каких съемках за океаном не могло быть и речи. – Он тяжело вздохнул и погладил по голове сына.
А Тахтабай сидит – руки свои рассматривает.
– Йося, Йося, – говорю я. – Неужели тебя не растрогала трагическая история этой семьи? Они и так хлебнули горя! То колдуны, то качели… Давай полюбим их, и нам за это воздастся на небесах?
Фира плакала уже чистыми слезами. Но Йося все еще подозревал неладное.
– Зачем ты кружишь голову людям, больным полиомиелитом? – сказал он мне с укоризной. – Вдруг это жулики?..
– Нет, Йося, это не жулики! – говорит Фира. – Я же вижу человека насквозь. А что он слова не выговаривает – так это пустяки. Я помню, когда я училась в университете, у нас в группе училась девушка на романо-германском отделении. Ее спрашивают: как будет “рыба”? Она: “Фиш”. – “«Фыш» надо говорить!” – “Фиш!” – “Фыш!” – “Фиш!” – “Скажи «рыба»!” – “Риба!”…
– Женщина! – говорит Йося. – У вас с Милочкой кот наплакал рассудка, а я ответственный квартиросъемщик.
– Да что бояться?! – воскликнул Афросиаб. – Почему страхи так наполняют ваши души, люди???
– Вспомни Тахтамыша! – кричу я. – Как он поет героические сказания!.. Ведь я дала ему слово! Пусть мой жених спокоен будет в Мекке. Он находится в дальнем походе и должен твердо знать, что мы тут уважаем его желания и сокровенные чаяния. Чтоб он не нервничал, я выйду за всех его братьев и за его папу в придачу. Сто против одного, – заявляю я в страшной запальчивости, – что твои внуки, Иосиф, будут не ниже… метра восьмидесяти шести, ты же слышал, отца Тахтамыша приглашали в сборную американского университета, а будь Афросиаб негром – может быть, даже выше, в профессиональную лигу НБА, он играл бы, как Майкл Джордан, а ты знаешь, как играл Майкл Джордан, я видела два раза по телевизору. Йося, Йося, ты можешь себе представить, он прыгает – и не опускается. Все уже опустились, а он висит в воздухе… Жалко, он теперь не играет. Ты знаешь, его отца убили какие-то подонки. Он ехал на машине, а они взяли и пальнули по нему… У них там много оружия на руках. Представляешь? Убить отца Майкла Джордана. Я так плакала… И вот теперь он… бросил баскетбол и занялся бейсболом.
– Милочка, ты что, им поверила? – кричит растрепанный Иосиф.
– Да! – отвечаю я.
– И я им верю! – говорит Фира. – У них очень честные глаза.
– Получается, что я один не верю? – Воцаряется большая пауза. – …И что самая черствая душа у меня в семье – у меня?
Мы молчали.
– Если б он был хотя бы полуеврей! – снова закричал Иосиф. – Хоть четверть-еврей! Хоть одна восьмая доля!.. А то вообще непонятно кто!
– Мы – новые русские! – ответил Иосифу Афросиаб. – А вы, Иосиф, – нацист.
Они хлопнули дверью и ушли звать на свадьбу своих родных и знакомых. Но перед уходом попросили отмотать им туалетной бумаги.
А мы остались сидеть, взволнованные происшествием.
– Благослови, душа моя, Господа, – проговорил Иосиф. – Если б Господь меня спросил, чего тебе не хватает для счастья, я бы ответил: дай передышку листу, гонимому ветром… Так хочется порой посидеть в окружении людей, не имеющих никакого ко мне отношения.