Гроб вырастает до небес, расширяется до вселенских масштабов, персонажи выпуклые, сочные, так они вылеплены скульптурно, каждый со своей интонацией, пластикой фразы, излюбленными словечками, а главное, эта моя фишка – перепад от человеческого к небесному и, несмотря на все тяготы земной жизни, парадоксальная радость бытия…
Искра с Галактионом блаженствуют, мы с Лёшей балдеем, сынок не перестает удивляться, какого сибирские нефтяники раскопали в Москве допотопного драматурга – Матрёну Потаповну. В финале аплодисменты сотрясают зал. Актеров десятый раз вызывают на поклон. Те вывели потрясенную ошеломительным успехом, громоподобным, Лыжникову.
– Сейчас тебя позовут на сцену, приготовься, – сказала Искра, смахнув слезу.
А Лыжникова – раскинув руки:
– Благодарим наших дорогих спонсоров…
И принялась перечислять их священные имена, осыпая поцелуями и цветами, что было весьма удобно, поскольку ее импозантные меценаты занимали весь первый ряд партера.
Это продолжалось бы вечно, если бы не Иск- ра, которая неожиданно стала пробираться к проходу и, не успели мы глазом сморгнуть, оказалась на сцене.
– Друзья! – обратилась она к залу с чарующей улыбкой, к нашему неописуемому ужасу. – Помнится, я бывала здесь еще в те далекие времена, когда на эту сцену выходил великий Соломон Михоэлс. Но тогда, если мне не изменяет память, – продолжала она в наступившей тишине, – публика кричала не “спонсора, спонсора!”, – и она сделала эффектную паузу, – а…
– …АВ-ТО-РА! АВ-ТО-РА!!! – ликующе подхватили зрители, к ним присоединились актеры, нефтяные магнаты и, конечно, триумфатор Лыжникова, которая не собиралась умалять мои достоинства, но что ей было делать, бедолаге, если благотворители ей оплатили всё – от идеи постановки до аренды легендарного столичного театра, а также “скромное дружеское застолье” по случаю завершения московских гастролей в Доме архитектора по адресу Гранатный переулок (бывшая Щусева), 7 на двести мест.
– В Дом архитектора, чтоб ты знала, – говорила довольная своей эскападой Искра, усаживаясь за невиданный нами доселе роскошный банкетный стол, – мы часто с Галактионом ходили обедать, когда я была беременна, и ели щавелевый суп, который ты терпеть не можешь!..Как незаметно пролетели пятьдесят лет!
Сраженные выходкой Искры, актеры подходили с бокалами – выпить с ней на брудершафт. Мрачный комик, блистательный исполнитель главного героя, в кепцончике и варенке, О. Рангопль, “единственный иудей на Северную Азию”, так он представился, даже пригласил ее на танец. (“Не хватало, чтобы его звали Олав, – заметил наш мальчик, почему-то с рождения проявлявший особенный интерес к разбойникам Скандинавии, – и чтоб он вел свой род от бога Одина!”)
– Кстати, ты обратила внимание, – спрашивала Искра, веселая, раскрасневшаяся, возвращаясь к столу, – что Рангопль чем-то смахивает на Городкова?..
Костя иногда возникал на горизонте – то нежданным звонком (“Ладно, если не любовь и не сотрудничество, то хотя бы скажи: что сегодня по телевизору?”), или вдруг Восьмого марта встретил меня у подъезда с веточкой мимозы (“Я хочу тебя поздравить, ты не обидишься? А то некоторые не хотят принимать поздравления с женским праздником. Клара Цеткин, когда стала старой и некрасивой, сказала, что надо придумать праздник для таких вот тружениц, потертых жизнью…”)
В “Стасике” его приодели, подкормили, Костя раздобрел, залоснился. Так бы он и блаженствовал под крылом Болохнина за спиной у Колобова, ища у них защиты от предстоящих битв жизни, если бы не случай. Из Оптиной пустыни приехали два монаха покупать у театра колокол. А этот колокол происходил из разрушенного Спасо-Преображенского храма. Два человека, которые за ним явились, сильно пили, но были очень хорошие, как всякие люди, склонные к вере. Стали думать – за сколько его продавать. Колокол – с комнату. Болохнин сказал: “Зачем будет театр продавать церкви колокол?” – “Ну, частично…” – “Не позорьтесь! – сказал он. – Частично вы возьмете сто рублей за вещь, которая не имеет цены”.
И предложил условие, что театр возвращает даром колокол, если в придачу они возьмут к себе Костю на должность негласного хранителя колокола, тем более он прописан в Туле, правда, не в самой. В результате они отъехали в пустынь, колокол – тотчас, а Костя, о котором бы я уже с удовольствием позабыла, еще долгое время болтался в театре, пока Болохнин не возник на пороге его каптерки, неумолимый и властный, как веление долга, и произнес: “Так будешь ты или не будешь хранителем колокола?!”
Я хочу стереть многие воспоминания, дойти до их предела и переступить его, очутиться в той области, которая всем нам доступна, но мы не принимаем ее за реальность. Это как граница между Морем Спокойствия и Морем Ясности. Как-то я почувствовала внезапную резкую боль в груди, я шла по берегу озера – вдруг оно пропало: глядь, у меня на плечах камень, а впереди – пирамида.
Это длилось секунды, исчезнув, подобно письменам на воде; однако вторжение странного видения и спустя годы я ощущаю как проблеск внутри меня каких-то немыслимых жизненных накоплений.
Бывало, мне удавалось продвинуться еще глубже, туда, где вообще никого и ничего, а только одно сплошное море. Очень полезно для избавления от суетных помыслов и желаний.
Правильно в гороскопе сказано: Раку не стоит почивать на лаврах. Лучше воспользуйтесь моментом, чтобы найти новые источники дохода и разрешить напряженную семейную ситуацию. Как будто звёзды знали, что в одном издательстве нам, на пару с Володькой Парусом, не заплатили половину гонорара, ни книгами не отдали, ни деньгами, просто послали, и весь разговор.
– Хватит уже вам якшаться с мелкими жуликами, – успокаивал нас Лёша. – Пора иметь дело с крупными аферистами!
Не было секретом для звезд и то, что старик-отец угодил в больницу с гипертонией, – да еще ужасно не вовремя: у его аспиранта Кохи защита диссертации на носу, а там конь не валялся. Причем парень такой обходительный: “Передайте привет своей милой жене, она так понравилась мне и моему папе…”
К тому же мама Кохи, очень напористая, заваливала Галактиона подарками: горы фруктов, хачапури, чушушули, киндзмараули…
– Они даже хотели похитить его из больницы, выдать за своего дедушку грузинского и увезти на дачу, – возмущалась Искра, – чтоб он с ними танцевал лезгинку, а вовсе не “семь-сорок” – как он любит…
– Не “семь-сорок”, а сиртаки! – уточнял Галактион, по его собственному разумению, происходивший из семейства славных мужей Эллады.
– Как можно таким людям критиковать диссертацию? – вздыхал он. – …Только брать и переписывать ее заново.
– Ты принимай их подарки и хвали, не надо критиковать, – подговаривала Искра Галактиона. – А на защите, когда Коху начнут чехвостить, удивленно пожимай плечами, поглядывай на его маму и тверди: “Не знаю, а мне всё нравилось!”
– Они скажут: как это нравилось? У Кохи одно предложение занимает печатную страницу, и ничего не поймешь.
– А ты отвечай, – говорила Искра, – ну, он же грузин!
– Лучше я на его защиту не буду надевать свой слуховой аппаратик! – придумал Галактион. – А то уж нет сил отбиваться от их даров. Главное, у него диссертация, у Кохи, как раз про подарки – о грандиозной роли коррупции в современном обществе! Видно, они хотят посмотреть – что из этого выйдет…
Вышло на удивление хорошо, ибо Галактион за полувековой стаж в институте приобрел настолько доброе имя, что его аспиранты считались неприкасаемыми. Мы очень радовались, конечно, чуть ли не качать Коху кинулись, поскольку, во-первых, ничто не предвещало, а во- вторых, со своими теплыми лавашами и домашней курицей по старинному кавказскому рецепту – с аджикой, перцем, лимонным соком, хмели-сунели и чесночным соусом, а также вином из красного винограда, засыпанного в подземные глиняные горшки для вызревания и брожения, как при царице Тамаре, – Коха стал уже членом нашей семьи! Искра всю голову сломала: что подарить диссертанту по случаю триумфа?
Тем более родители новоиспеченного борца с коррупцией тотчас устроили Коху на службу в прокуратуру.
– Лупа, трость и плащ – три аксессуара Шерлока Холмса. Может быть, лупу? – озабоченно спрашивала Искра. – Или набор красивых разноцветных презервативов?
– Мне уже восемьдесят лет, я могу делать что захочу, – говорила она. – Ребята, это же какой юбилей – только ты и космос!
– Я больше не коммунистка, а буддистка, – она говорила нам. – Я абсолютно счастлива. Это происходит со мной с восьмого числа. Я собираюсь всем дарить ласку и гуманное отношение.
Убежденная в своем соприкосновении с высшими сферами бытия, она излучала свет и тепло во всех направлениях.
– Бог вам в помощь, – ласково обращалась она к каким-то мошенникам.
– Сегодня такой день счастливый, – говорила она, – даже все негодяи и подлецы были очень ко мне расположены.
В электричку, где Искра ехала на дачу с новым веником, торчавшим из сумки, вошел мужик, достал пистолет и сказал:
– Если я проеду Кубинку, всех уложу.
Мать моя отвечала ему приветливо:
– Так, молодой человек, сядьте и сторожите своим пистолетом мой веник. А я пойду посмотрю по расписанию, когда будет Кубинка…
– Ты знаешь, – она мне сказала однажды, – я уже привыкла, что все умирают. Но я еще не привыкла, что я тоже умру.
Помню, эта фраза не просто меня опечалила, а совершенно возмутила. Мы ведь уже и представить себе не могли иной Искры, кроме – вальсирующей, летящей, насмешливой, молодой, повсюду разъезжающей со съемочной группой, выигравшей войну, способной всё превозмочь и уладить, сгладить, встряхнуть, совладать, одолеть и осилить и превратить наши мелкие поражения в одну большую победу.
– Ну-ну, мы так не договаривались, – говорила Искра. – Вам время жить, нам – тлеть!
И всё норовила меня прихватить с собой на Ваганьковское кладбище, ей было кого там навещать, попутно осмысливая закон бытия и небытия, прижимая к груди уходящее, хотя я предпочитала прогулки в Ботаническом саду и всячески норовила увильнуть.