«Заговорщики» постепенно приходили в себя. В их глазах полыхал ужас, только сейчас они сообразили, какую зловещую участь уготовили себе, слушая преступные речи смутьяна. Взгляды оцепеневших от страха людей невольно обратились к стоявшему возле дверей рыжему бородачу, статью и ростом походившему на подпиравшую потолок колонну.
Кулл приставил клинок к его груди:
— Это тебе пикты жить мешают? Это тебя я довел? Я жестоко накажу стражников, отпустивших тебя с миром: посади они тебя в тюрьму — сегодня бы не стало на одного валузийца меньше. На колени, подонок!
Король слегка надавил на клинок, чтобы тот сквозь кольчугу царапнул тело. Впрочем, гигант и без этого молча повиновался. По его покорности и по охватившей собравшихся панике Кулл понял, что случившееся — не тайный умысел спевшихся злоумышленников, а лишь досадный эпизод, случайно вырвавшееся наружу негодование обиженных на что-то людей. Подобные разговоры случались когда-то и среди гладиаторов, но тех гнали на Арену насильно, в то время как эти атлеты пришли сюда добровольно… Наказывать их король не собирался, но возможностью выговориться не пренебрег.
— Эх вы, жалкие ублюдки! — Он обвел комнату взглядом. — Что вам еще надо? С тех пор как я на троне, вы реже воюете, богаче живете. Я прекратил произвол, я построил дома и мосты, я нанял лемурийцев и пиктов, чтобы народ Валузии жил, а не погибал в битвах… Разве при Борне проводились Большие Бои?
Последние слова были обращены к коленопреклоненному исполину. Тот отрицательно мотнул головой.
— Вот! — гневно выкрикнул Кулл. — Сидящий на троне варвар чтит валузийские обычаи. Печется о благе королевства. И если у короля в друзьях пикты, то они будут разъезжать по столице когда хотят и сколько хотят!
Атлант умолк и, посмотрев в лицо рыжеволосому, убрал клинок в ножны. Верзила поднялся и облегченно вздохнул, но язык явно не принадлежал к числу его друзей.
— Ваше Величество может считать себя правым, а меня — безмозглой скотиной, — пробормотал он, сам поражаясь своей смелости. — Но разве валузийский обычай позволяет воинам короля участвовать в Больших Боях? А если этот воин к тому же одно из главных лиц при дворе? Как тогда быть мне, простому валузийцу Шикану? Я хочу выиграть Большие Бои…
— А-а, — перебил Кулл, у которого при словах Шикана внутри что-то оборвалось: тайну Копье-боя раскрыл не он один. — Так ты хочешь выиграть и желаешь разделаться с соперниками при помощи гнусных измышлений?
— Нет, — уже довольно твердо возразил Шикан. — Я хочу выиграть в честной борьбе. Но я не верю в справедливость, когда в состязаниях участвуют близкие друзья короля. Кто из судей осмелится зачесть им поражение? Кто из прислуги откажется подсыпать мне дурмана перед поединком с ними? Кто из зрителей решится приветствовать меня, а не их? А я сам? Разве не появится у меня соблазн поддаться и проиграть соратнику Кулла? Да как я вообще посмею поднять на него руку? Древний закон мудр — он строго запрещает воинам короля выходить на Арену. Вы пренебрегли им, Ваше Величество.
Несмотря на то что к концу тирады голос Шикана ослабел и задрожал от волнения, его слова были услышаны всеми и прозвучали как грозное обвинение. Король невольно положил руку на рукоять меча. Атлеты стояли не шелохнувшись, но теперь в их глазах помимо страха Кулл читал еще и разочарование.
— Ваше Величество говорили на открытии, — бесстрастно, будто бы лишь озвучивая собственную мысль, проговорил кто-то в углу, — что каждого из нас любит и каждому желает победы. Нас это очень вдохновило…
Не известно, как и чем закончилось бы это молчаливое противостояние, если бы за дверями вдруг не раздался крик:
— Бздельники! Только бы трепать языками! — воскликнул ворвавшийся в зал хранитель Арены. — А там такие дела творятся! Король ушел из ложи! Ему скучно смотреть на вас! Даже побить друг друга как следует не можете! Лентяи! Без-дель-ни-ки!
При виде короля с уст хранителя стали срываться лишь бессвязные звуки, однако многолетняя служба при дворе приучила его быстро находить выход из любой ситуации.
— Ваше Величество здесь?… Ах, вот оно что… Мы глубоко обязаны Вашему высочайшему вниманию. Тут, Ваше Величество, отдыхают атлеты. Условия созданы неплохие, жалоб нет. Все согласно смете Главного советника Ту… А что здесь происходит?
Вопрос был задан скорее для порядка — чиновник успел сообразить, что происходит неладное. И тут хранитель Арены совершил, быть может, единственный подвиг в своей жизни. Короткими, но быстрыми шагами пройдя по комнате, он встал между королем и Шиканом и, обращаясь к бородачу, требовательно повторил вопрос. Контраст между гигантом и орущим на него тщедушным человечком с покрытым испариной лицом был настолько велик и комичен, что Кулл и атлеты безудержно захохотали.
— Мы просто беседовали об условиях отдыха, — ответил за Шикана король. — Жалоб нет.
…В ложе Ту поделился с Куллом приятной новостью: Парафт, к которому советник тоже стал относиться с искренней симпатией, вошел в число соискателей главного приза. Попал туда и Воин-тайна, который, как сказал Ту, «только что разделал под орех» очередного соперника.
* * *
Над серебряными крышами Хрустального города грустила в одиночестве желтая луна. Торопливый ручей ублажал слух мелодичным журчанием. Парафт и Сэла сидели в заветной беседке, увитой диким плющом.
После страстных поцелуев и долгожданных объятий влюбленные принялись искать на небосводе свою счастливую звезду, но никак не могли прийти к согласию. То девушке не нравилось ее сияние, то юноша не одобрял созвездия, в котором находилась общая избранница, то сама звездочка, вроде бы устраивавшая обоих, таинственным образом пропадала. В перерывах между этим глубокомысленным и увлекательным занятием Сэла в который раз с веселым смехом рассказывала о том, как быстро она подружилась с новой служанкой, толстушкой Тирой, и как хитро они усыпили бдительность отца, чтобы ускользнуть на свидание с любимым. А Парафт посвящал подругу в подробности Больших Валузийских Боев, с увлечением описывал особенности противоборств у разных племен и народов и, наконец, поведал о визите в королевскую ложу. А еще они вновь и вновь целовались.
— Моя бедная Сэла, — сказал юноша, задумчиво глядя в бездонные глаза красавицы. — Ты измучилась от переживаний. Наверное, тебе становится страшно, когда ты видишь меня на арене. Не бойся — я многому научился за эти дни. Никто не причинит мне боль.
— Мой храбрый Парафт. — Девушка порывисто прильнула к нему. — Я так волнуюсь за тебя. Каждый раз, когда ты выходишь на бой, мое сердце готово разорваться. Знаешь, я и боюсь, и любуюсь тобой. Ты такой смелый, сильный и красивый! Правда, иногда я от страха закрываю глаза и молюсь за наше счастье. Открываю — и вижу, что боги нам помогают: ты всегда побеждаешь… А еще я скоро научусь свистеть. Важная дама, которая сидит справа от меня, уже научилась. Представляешь, она кладет два пальчика в рот и так громко-громко свистит! А та, что слева, возмущается и бранит ту, что справа. Они ругаются долго-долго… А я сижу между ними, глаза зажмурю и молюсь за тебя… Правда, смешно?
Сэла вдруг всхлипнула, а затем и вовсе разразилась безудержными рыданиями. Парафт нежно обнял ее за плечи.
— Любимая, что ж ты плачешь? Ведь осталось совсем немного. Завтра я выиграю состязания, и потом мы будем вместе. Всегда. Всю жизнь! Будет так, как мы мечтали. А сейчас все идет лучше некуда, Сэла. Потерпи последний день.
Но девушка продолжала рыдать:
— Ах, Парафт! Не надо больше этих ужасных боев! Я не перенесу этого… Ведь ты уже и так сделал достаточно. Отец видел тебя на Арене, и ты ему понравился. Он мне сам сказал: «Твой жених бьется, как настоящий мужчина». Теперь он тебя уважает. Зачем обязательно побеждать? Я могу сегодня привести тебя в наш дом и сказать отцу, что ты просишь ночлега. Он все поймет, он у меня добрый. Вы с ним славно побеседуете у очага. Зачем ждать, когда придет завтра? Только не возражай, слышишь?
Парафт хотел было что-то сказать, но Сэла приложила палец к его губам, сверкнула белоснежной улыбкой и восторженно прощебетала:
— Ты видел Кулла… Неужели он предлагал тебе службу во дворце?
— Не надо сейчас об этом, — нахмурился юноша. — Я же тебе объяснял: сейчас у меня полно своих дел. Пока я не смогу перейти на королевскую службу, даже если Кулл меня позовет.
— А я все равно буду говорить подружкам, что мой муж служит при правительстве и выполняет личные поручения короля, — упрямо стояла на своем Сэла.
Напустив на себя строгость, Парафт погрозил ей пальцем:
— Никогда не надо врать. Говори, что я путешественник, обещаешь?
— Обещаю. Ах, Парафт! Не ходи завтра на Арену. Лучше возьми меня в путешествие… далеко-далеко, в волшебную страну.
Красавица опять зарыдала. Напрасно Парафт убеждал ее не расстраиваться — глаза Сэлы оставались полными слез до самого прощания. Она еще не раз пыталась отговорить своего кавалера от участия в последних поединках, но, столкнувшись с решительным сопротивлением, смирилась и притихла. Последние минуты их свидания прошли в полном молчании.
Расставшись с любимой, Парафт неспешно шел по главной улице. На перекрестках горели костры ночной стражи, прохладный ветерок шелестел листвой в окружавших богатые особняки садах. Над столицей по-прежнему висела одинокая луна.
На душе у юноши было светло и тихо. Его не пугал завтрашний день. Он знал, что выиграет Большие Бои, и поэтому не думал о них. Сейчас Парафта беспокоило лишь то, что они с Сэлой так и не смогли отыскать свою счастливую звезду.
* * *
— Брул совершил дерзкий и возмутительный поступок! — кричал разгневанный Ту. — Он бросил вызов не только королю. Он посягнул на большее — на государственный закон! На наши традиции! На священные устои предков! На народ Валузии, в конце концов!
Когда Главный советник узнал, кто скрывается под зеленой маской, он испугался — но не настолько, чтобы в присутствии Кулла метать громы и молнии в адрес Брула. В ярость Ту приводило то обстоятельство, что секрет Воина-тайны стал известен не одному королю, а многим, как выразился советник, «совсем посторонним» людям. Старик был вне себя от возмущения. С трясущимися руками, бледный и взъерошенный, он метался из угла в угол, продолжая ругать пикта на чем свет стоит.