Задача Голливуда заключается в том, чтобы создать иллюзию, будто Америка так же совершенна, как закат солнца в Калифорнии, с красивыми, спортивными, загорелыми людьми, которые наслаждаются раем.
Однако за кулисами творится совершенно другая история. Я должна выглядеть как настоящая американка, потому что мне всегда достаются эти заказы.
Мой рекламный ролик бренда Sprite снимался в бассейне в Беверли-Хиллз. Атлетичные, с точеными телами актеры и я играем в водное поло, жадно глотаем этот напиток, чтобы утолить жажду. Бедный парень, выбранный для крупного плана, выпил его так много, что его рвало между дублями. В конце концов они использовали меня в финальном дубле, и мне пришлось пить дважды.
Еще один рекламный ролик, для немецкого универмага, снимали в парке развлечений Magic Mountain («Волшебная гора»). Тематический парк закрыт для съемок, и мы катаемся на каждом головокружительном аттракционе, от огромных американских горок до трубы, которая вращается так быстро, что, когда пол опускается, вы прилипаете к стенам. Спускаемся с больших горок снова и снова, несколько дублей. Половину актеров тошнит, и по ходу дела все меньше и меньше людей участвуют в съемке.
Я снимаюсь в Санта-Барбаре в японском рекламном ролике йогурта с моделью по имени Кэнди, чье изображение на обложке студийного альбома Candy-O рок-группы Cars. Она встречалась с барабанщиком Cars и даже дружила (и ходила по клубам) с Фредди Меркьюри! Я так завидовала ей! Нас наняли благодаря нашим фигурам и, как мы узнаем позже, нашему умению нырять. Агенты спросили нас, можем ли мы нырнуть в бассейн, и, конечно, мы ответили «да». Кто не может?
Когда вся японскоговорящая команда, Кэнди и я добираемся до Санта-Барбары, клиенты показывают нам, чтобы мы нырнули с олимпийской вышки для прыжков в воду – высотой тридцать три фута – вращаясь в прыжке как олимпийские прыгуны в воду, подражая взбалтыванию кружки с йогуртом. Это сообщается жестами, потому что, разумеется, они не говорят по-английски. Мне страшно. Пытаюсь представить, что прыгаю со скал в реку Колорадо, поэтому могу заставить себя нырнуть несколько раз – просто прямо вниз, никаких переворотов, поворотов или вращений. Клиенты недовольны. Они хотят, чтобы я вращалась и крутилась в воздухе, подобно тому, как перемешивается этот проклятый йогурт с фруктами на дне. Кэнди вообще не стала прыгать. Не думаю, что нам за это заплатят.
Меня просматривают для французского ролика Coca-Cola, причем требуется, чтобы я выполнила скимбординг – серфинг по мелководью или по откатывающейся волне, чего никогда прежде не делала. Еду в Ньюпорт-бич на известный серфспот под названием Wedge, одалживаю доску у своей подруги Фрэнки и пытаюсь научиться. Сразу после того, как волна набегает на берег, нужно бросить тонкую деревянную мини-доску на гладкий мокрый песок, вскочить на нее, пока она движется в тонком слое воды, и серфить на песке, скользя по мокрой поверхности.
После нескольких попыток начинаю приобретать сноровку и чувствую себя более уверенно, но в последний раз забыла рассчитать волну. Именно во время большого свелла в Уэдже бодибордисты обычно погибают от перелома шеи. Когда я лечу на скимборде по песку к воде, поднимаю голову и вижу массивную волну, готовую сокрушить меня, поэтому выпускаю доску из-под ног, избегая волны, и приземляюсь в груду разбитых ракушек, которые впиваются мне в правое бедро. Кровь стекает по моей ноге. Я, хромая по песку, отхожу в безопасное место и вытаскиваю большую часть ракушек, не ощущая боли. Теперь я могу кататься на скимборде, но меня исключают из кастинга, когда режиссер видит отвратительную ссадину у меня на ноге.
Был еще один рекламный ролик, который никогда не забуду, – немецкая косметика для волос. Им требовалась модель, которая умеет кататься на водных лыжах, – ну, это уж я могу сделать. Мне казалось, что они представляют себе девушку, одетую в бикини, которая катается на лыжах у побережья Малибу на калифорнийском солнце, и ее волосы развеваются на ветру. Это будет полностью представлять продукт и вызовет у всех в Германии желание его купить. Но в день съемок солнце прячется в тучах – холодно, серо и штормит.
Мы поднимаемся на борт пятидесятифутовой яхты с видеокамерой, прикрепленной к палубе. Эти немцы, очевидно, никогда не катались на водных лыжах. Нужен глиссер, а не яхта. Пытаюсь им объяснить, но они не говорят по-английски. Будь что будет. Насколько плохо это может быть?
Мы выходим из Марина-дель-Рей, подпрыгивая на огромных волнах и замерзая всю дорогу до Малибу. Бесполезное упражнение с волосами и макияжем выполняется на борту, и я прыгаю в океан со своими лыжами и фалом. Они разгоняются медленно, как это свойственно яхте. Вот фал окончательно натянут, и я задерживаю дыхание, когда меня тащат под водой, пока яхта не наберет достаточной скорости, чтобы поднять меня на поверхность. Лыжник-любитель не справился бы с этим заданием. Я не хвастаюсь – рисковать жизнью невежественно. Когда я наконец появляюсь на поверхности и качусь на лыжах, то оказываюсь полностью промокшей. Поэтому они останавливают яхту, и я снова погружаюсь в океан. Я держусь в воде вертикально и жду целую вечность, пока яхта развернется и найдет меня.
Качаться в океане ужасно; вода леденящая, а крошечный спасательный пояс, который они дали мне, почти не помогает держаться на плаву. Огромные волны обрушиваются на мою голову. Я ныряю под них, чтобы они не сталкивали меня на глубину. Это похоже на бодисерфинг посреди океана. Я совершенно одна. Не вижу земли. Не вижу яхты. Есть только я, в середине Тихого океана. Интересно, могу ли я утонуть?
Плыву стоя, держа лыжи и пытаясь сохранять спокойствие, иначе акулы могут учуять мой страх и съесть меня. Наконец дурацкая большая яхта делает свой широкий разворот и каким-то образом обнаруживает меня среди шестифутовых волн.
Когда они в конце концов появляются, я поднимаюсь на борт, дрожа всем телом. Губы приобрели фиолетовый оттенок. Я покрыта мурашками. Они высушивают феном мои волосы и снова делают прическу, говоря мне языком жестов, чтобы я не мочила ее в океане. После того как эта бесполезная затея повторяется еще три раза, я поднимаюсь, дрожа, на капитанский мостик, и мы возвращаемся. Капитан – американец, единственный на борту, кто говорит по-английски. Он сообщает: «Не хотел вам это рассказывать, но на прошлой неделе мы снимали здесь сериал «Остров Гиллигана» и заметили стаю акул». Спасибо за предупреждение, козел.
Мы пробиваемся по большим волнам, вверх и вниз. Волны бьют о корпус, переливаются через палубу яхты, вымачивая нас насквозь, вплоть до Марина-дель-Рей. Эта сцена прекрасно иллюстрирует то, что происходит в моей жизни. Я брошена посреди океана и болтаюсь в волнах, ожидая помощи. Однако помощь не идет. Никто не собирается вмешаться и спасти меня. Никто не оберегает меня. Все просто берут то, что им нужно от меня, не заботясь о том, каково мне – а мне не по себе.
Средиземное море, лето 1980 года
Сомневаясь во всем
Миллиардное состояние – это заноза в заднице, по крайней мере в половине случаев. Странно. Пища свежая, здоровая и красивее, чем цветочная композиция. Одежда в основном изготовлена вручную из качественных натуральных материалов – без пластика, полиэстера или винила. Виды на океан, море или городские огни божественны и могут успокоить любого. И, наняв помощников, вы можете позволить себе неспешно подумать, расставить приоритеты относительно предстоящих задач и наметить план действий.
Но как только вы окунетесь в такой образ жизни, он становится обыденной реальностью. Тогда нормальные вещи, которые, как правило, были прекрасны, уже не кажутся достаточно хорошими. И самое страшное состоит в том, что вся эта роскошь может образовать нездоровый вакуум пространства и времени, а в нем прорастают чувства тревоги и вины, в которых можно увязнуть.
Никогда не чувствовала себя комфортно в изоляции, которую порождают экстремальное богатство и роскошь. Сверхбогатые люди живут в изолированном пузыре шампанского, поваров, интимных вечеринок, горничных, массажистов, парикмахеров, специалистов по уходу за кожей, нянь, водителей и частных самолетов. Они обсуждают друг с другом свои коллекции столетних вин, длину своих яхт или как они оформили интерьер своего частного самолета – нечто такое, о чем невозможно поговорить с другими. Как и на очень красивых людей, на богачей смотрят как на уродов, фриков.
Доверие – важная проблема для богачей, так как многие из них страдают паранойей по поводу намерений людей, всегда задаваясь вопросом, нравятся ли они другим людям, кто эти люди и не покушаются ли они на их деньги. Их потребность защитить свое состояние и статус заставляет их быть подозрительными. Зависть уродлива. Люди все видят. Ты оглядываешься назад, пытаясь вспомнить, как это было – радость по поводу выигрыша пятидесяти баксов в игровом автомате или мексиканского пива, хранящегося в дешевом холодильнике из пенопласта и выпитого на пляже с друзьями. К счастью для меня, я жила в обоих мирах одновременно и могла сравнивать их.
Порой я спрашивала у Аднана, как он может оправдать такое богатство и что делает для бедных или раздираемых войной регионов мира.
– Я загружаю свои самолеты лекарствами и одеялами и отправляю их в нужные места, – говорил он.
Я напираю:
– А как насчет всех твоих дорогих автомобилей, одежды и домов? Разве ты не испытываешь вины за то, что у тебя всего так много?
Я точно испытывала.
– Когда трачу деньги, я создаю рабочие места. Люди, которые покупают лучшие вещи в мире, стимулируют рост экономики в конкретной отрасли. Например, я заказываю специальный автомобиль, самолет или корабль, который нужно сконструировать. Высокие стандарты качества заставляют всю отрасль совершенствоваться, что повышает качество, дизайн и технологии продуктов во всех ценовых категориях.
Против этого возразить нечем.
– О, это как дома моды couture. Они устанавливают для мира моды стандарт, которому все подражают, – добавляю я.