Короткие гудки в трубке быстро оборвались.
«Вот же, сука!» — Подумал я в сердцах и быстро пошел к двери. Не хватало еще, чтобы она привела свою угрозу в исполнение.
Я уже схватился за дверную ручку, когда в голову пришла мысль, заставившая резко притормозить. У меня с собой были деньги, сто тысяч американских долларов, которые я не имел права доверять никому, даже своей охране. Утренний случай был из разряда тех, когда бросок сумки с миллионами выглядел единственным решением и вряд ли кто осудил бы меня за это. Но сейчас был другой случай. Брать с собой неразумно — предстояло куда-то пристроить свои вещи, и хоть и небольшой «кирпич» американских денег, без сомнения, мешал бы при переносе вещей и техники. Везти к Майе, значило потерять время — съемная квартира находилась в Новогиреево, и я боялся, что мне потом и в самом деле придется собирать вещи по помойкам. Оставлять «кирпич» в броневике тоже не хотелось — деньги имеют свойство сводить людей с ума, и не стоило подвергать ребят такому соблазну.
Взглянув на дверь, за которой раздавались звуки сливаемого бачка, я окинул номер быстрым взглядом, прикидывая, куда можно спрятать не очень большой «кирпич», стоивший тогда как две, не самые плохие квартиры в центре. Номер был пустоват, но пришедшая в голову мысль заставила подойти к креслу. Я наклонил его и, всунув под него «кирпич», отошел, чтобы оценить сделанное.
Кресло стояло ровно, словно его и не трогали, что немного успокоило. Подумав, что лучше места здесь не найти, я пошел к двери и едва не столкнулся с выходящим из туалета Михаилом. Он с удивлением посмотрел на меня.
— Все, до вечера!
— Не забудь запереть, — махнул рукой Михаил, и пошел в комнату…
…Договориться не удалось — едва завидев вызвавшегося помочь с переносом вещей в броневик Сеню, Ульяна Валерьевна заперлась на кухне, откуда сразу же стали доноситься ненормальные вопли о спасении. Подозреваю, вопила она не просто, а в телефонную трубку, но приехал ли кто-нибудь (милиция, Скорая или из дурки) так и осталось загадкой. Покинув квартиру с последней сумкой, я никогда больше не слышал противного голоса истеричной хозяйки, и это была по-настоящему хорошая новость.
Запрыгнув в броневик, я посмотрел на качающего головой Сеню.
— Ну и стерва, — констатировал гигант, и добавил, — я даже испугался, что она сейчас сойдет с ума от собственного крика!
— Да хрен с ней! — Мне не хотелось это обсуждать и, взглянув на ожидающего моих распоряжений «Кефира», я кивнул: — Поехали на Цветной.
На Цветном Сеню ждало еще одно потрясение, в этот раз намного более приятного характера — вид Майи в халатике, который ничего не скрывал, а лишь усиливал убойное впечатление от ее точеной фигурки, мог потрясти не только добродушного гиганта, но сами основы государства. Не обращая внимания на распахнувшийся халатик, на замершего при виде ее прелестей Сеню, Майя мило зевнула и спросила, указывая на многочисленные сумки и пакеты:
— Решился, наконец?
Это была наша самая болезненная тема. Майя давно настаивала на моем переезде к ней, но, стараясь не потерять последние остатки мужской свободы, я сопротивлялся давлению, как мог, выдумывая причины, по которым сделать это было невозможно. И вчера, перед тем как уснуть на моем плече, она несколько раз повторила, что я должен уже на что-то решиться, после чего отключилась, избавив меня от необходимости придумывать и врать.
— Ну…, да, — ответил я с некоторой заминкой и посмотрел на Сеню.
Гигант продолжал стоять с разинутым ртом, глядя на почти открытую грудь моей девушки. Что-то кольнуло в сердце, и я добавил:
— Все, Сеня, спасибо. Вы можете ехать. Жду в семь.
Сеня нервно кивнул пару раз, с трудом отвел глаза от завораживающего зрелища и, посмотрев на меня, кивнул еще раз.
— В семь, да? — спросил он, но в глазах у него читался совсем другой вопрос.
— Да, — сказал я, отбирая у него зажатый в огромной ладони пакет, — все. Пока.
Не удержавшись, чтобы еще раз не взглянуть на пригнувшуюся за сумкой Майю, отчего ее почти обнаженная грудь окончательно оголилась, Сеня шумно сглотнул и побежал вниз по лестнице. Я взглянул на Майю.
— Ты специально так делаешь?
— Что? — с самым невинным видом спросила Майя, решившая, что как раз передо мной она просто обязана запахнуться.
Я не стал продолжать, чтобы вновь не услышать обвинений в необоснованной ревности, и схватил попавшиеся под руки сумки…
…Время пролетело незаметно. Сначала Майя с ребячьим восторгом раскладывала по полкам, ящикам и вешалкам мои вещи, комментируя каждую на предмет «модности», а точнее «отстоя». Потом мы завтракали, после чего, не сговариваясь, запрыгнули в постель, где и провели время до самого вечера. Объятия сменяли разговоры о будущем, поцелуи — воспоминания о прошлом. В конце она завела любимую пластинку об отъезде в Штаты, куда ее так настойчиво звала старшая сестра, живущая там еще с советских времен, но я был не готов покинуть страну. Майя успела обидеться, простить, а вскоре наступил вечер, время, когда нужно ехать за Михаилом, чтобы отправить его назад в родную Сибирь.
Пробило семь, и я услышал тонкий зуммер моего мобильника. Это был Сеня.
— Мы приехали, Ден. За тобой зайти? — Раздался в трубке характерный бас, и я подумал, что образ полуголой Майи, наверное, по-прежнему будоражит воображение гиганта.
— По-твоему, сам я не выйду? — ответил я, вложив в свой вопрос как можно больше ехидства, и услышал тяжкий вздох разочарования. — Скоро выйду.
Выключив телефон, я посмотрел на Майю.
— Уже? — спросила она чуть обижено.
Впрочем, ей было позволительно спрашивать в любом тоне — Майя выглядела так соблазнительно, что у меня мелькнула шальная мысль отправить броневик за Михаилом, а освободившееся время провести с ней. Но следующая мысль заставила натянуть штаны — я вспомнил о деньгах, которые оставил под креслом. Самое удивительное, я ни разу не вспомнил о них — сначала истеричная хозяйка, пробудившая во мне инстинкты, с которыми я едва справился, затем Майя, возбудившая такие инстинкты, с которыми я уже совладать не мог. Когда было думать о деньгах?
Майя сползла с кровати, обвила руки вокруг меня и, глядя снизу вверх, томно спросила:
— Ты же недолго, правда?
— Два часа, не больше, — я наклонился, чтобы поцеловать ее.
Наши губы встретились, заставив обоих замереть так, словно это не мы только что лежали на кровати утомленные любовью.
— Все, я скоро, — сказал я слегка обиженной девушке, еще раз поцеловал ее (в этот раз в щечку, что окончательно не зависнуть в долгом поцелуе) и пошел в прихожую…
…В броневике Сеня несколько раз посматривал на меня, но ничего не спрашивал, за что я был ему благодарен. Он был неплохим парнем, но я не люблю делиться своими женщинами, поэтому любой разговор о Майе мог изменить мое мнение об этом добродушном, в сущности, гиганте на прямо противоположное. Так и промолчали до самой гостиницы, а потом начались такие события, что всем стало не до женщин.
В гостинице меня встретила уже другая администраторша, Ирина Васильевна. С ней я тоже был знаком, хотя не могу сказать, что наше знакомство было таким уж приятным. Ирина Васильевна была из породы сварливых, скандальных теток, которых хлебом не корми, дай с кем-нибудь полаяться. И в этот раз, едва увидев меня, она встала и, возвышаясь над своей стойкой, мрачно ожидала, пока я не подойду ближе.
Мне не хотелось с ней разговаривать и я надеялся пройти мимо, ограничившись коротким «здрасьте», но у нее были иные планы.
— Денис! — Ее закаленный в перепалках голос прогремел под сводами пустого вестибюля.
Я повернул к ней голову, кивнул и продолжал идти к лестнице, до которой оставалось шагов пять.
— Что вы себе позволяете?! — Ирина Васильевна откинула полку и вышла из-за стойки, перегораживая мне путь, совсем как утренняя троица неудачливых грабителей.
— В чем дело, Ирина Васильевна? — Я неприязненно посмотрел на нее, не понимая, что ей от меня нужно.
— И он еще спрашивает?! — Возмущенно и немного в сторону сказала администраторша, словно в полутемном вестибюле дешевой гостиницы притаились невидимые зрители. — И ты еще спрашиваешь?!
— Я спрашиваю, потому что не знаю, о чем вы говорите, — холодно ответил я, вынужденный остановиться перед раскинутыми в стороны пухлыми руками администраторши.
— Ах, ты не знаешь?! — Она продолжала «играть на публику», которой не было. — Значит, ты ни в чем не виноват?!
— Послушайте, — меня распирало от желания ответить ей словами из лексикона матерого сапожника, но сдержался, — я только вошел и не понимаю, о чем вы.
— Ну, так я скажу! — Она демонстративно уперла свои короткие руки в полные бока и тоном, каким, наверное, обличали врагов народа, произнесла: — Все! Наше терпение лопнуло! Больше мы не сдадим тебе ни одного номера! Так и знай!
Я уже давно чувствовал какую-то неясную тревогу, очертания которой были так размыты, что она казалась естественным последствием моей всегдашней подозрительности. Но после слова «номер» я понял, что не ошибся в своих предчувствиях и, подняв руку, чтобы остановить разогнавшуюся администраторшу, быстро спросил:
— Что с моим человеком?
Но Ирина Васильевна продолжала гнуть свое:
— Нет, вы только посмотрите на него! — Она театрально взмахнула руками, посмотрела в невидимые глаза, несомненно, восхищенных ее игрой зрителей и смерила меня надменным взглядом. — Вашего человека здесь больше нет и никогда не будет! Это я вам говорю!
Дальше я не слушал. Просто сдвинул ее в сторону и быстро пошел…, нет, побежал к лестнице, не отвечая на выкрики администраторши, которым позавидовал бы тот самый сапожник…
Глава 6
…Номер был пуст. Ни Михаила, ни сумки, ни денег. Я проверил под креслом, кроватью, в санузле, шкафу, тумбочке, на подоконнике. Больше смотреть было негде. Я сел на заправленную кровать, пытаясь собраться с мыслями, но в голове билась всего одна — «гаденыш нашел деньги и сбежал!». Другого объяснения не было, да и быть не могло. Ответ на вопрос, как он их нашел, всплыл сам собой — Михаил видел, как я что-то спрятал под кресло. Найдя после моего ухода сто тысяч долларов, он подумал, что жизнь удалась и, плюнув на все — жену, квартиру, долги, бросился получать удовольствия, которых был лишен всю свою предыдущую жизнь.