Мы вошли следом. Пономарь попытался вытолкать нас, но Сеня не позволил, влепив ему звонкую пощечину. Пономарь сел на пол, ошарашено глядя на нас. Я присел на корточки и, глядя в глаза испуганного хозяина, негромко спросил:
— Где деньги, мужик?
Пономарь затряс головой.
— Какие… деньги?!
Я посмотрел на Сеню, и тот отмерил еще одну пощечину, но уже с другой стороны. Для симметрии.
— А-аа! — взвыл Пономарь. — Какие деньги?! Ничего не знаю!
Сеня вновь занес руку, но я жестом остановил его.
— Слушай сюда, мурло! Ты украл из номера сто тысяч баксов и думаешь, что я уйду раньше, чем ты сознаешься?!
Пономарь продолжал трясти головой, но это было не отрицание, а последствия мощной Сенинской пощечины.
— Ну, скажешь или мне попросить его, — говоря, я указал на Сеню, — поговорить с тобой по-другому?
Жалобно взглянув на меня, Пономарь тем не менее продолжал молчать, и я дал знак Сене. От звука очередной пощечины мне стало нехорошо — никогда не слышал таких смачных ударов. После третьей или четвертой пощечины подряд Пономарь умоляюще поднял руку. Я кивнул.
— Ну, говори.
— Что…?! Что вам от меня нужно?! — неожиданно громко выкрикнул любитель подглядывать в чужие окна, и я вновь посмотрел на Сеню.
Тот уже готов был продолжить экзекуцию, и Пономарь понял это.
— Нет! Стойте! Х… с вами! Забирайте ваши бабки! Там они! — Он указал на дверь в темную комнату.
— Показывай!
Сеня резко сграбастал его за шиворот, вздернул кверху, вынуждая едва не задохнувшегося мужика вскочить на ноги, и легонько подтолкнул его в спину, отчего Пономарь пулей влетел в дверной проем. Мы быстро вошли следом и увидели, что он указывает на шкаф.
— Там, в шкафу, в обувной коробке… — произнес Пономарь, стирая выступившую на губах кровь.
Михаил бросился к шкафу, вывалил оттуда все коробки и начал методично опорожнять их. Вскоре на полу валялась сношенная обувь, а Михаил держал в руках тот самый «кирпич» и, скривив избитое лицо, изображал что-то похожее на улыбку.
— Все, Миша, пошли, — я взял протянутый Мишей «денежный кирпич» и добавил, — кстати, мы нашли твою шапку.
Никогда, ни до, ни после я не видел таких благодарных глаз…
…Сергей молча выслушал мой рассказ, который иногда, редкими репликами дополнял Михаил, затушил сигарету и, взглянув на меня, сказал:
— Везучий ты. Я-то был уверен, что ты не брал денег, а вот Улан (наш третий компаньон, Сергей Уланов, для краткости называемый Улан) уже хотел посылать сюда бригаду, — помолчал и добавил, — к тебе посылать.
Я промолчал и не стал говорить, что плевать я хотел на Улановскую бригаду — вчерашние события если и не изменили меня, то заставили по-иному взглянуть на многое. В том числе и на себя самого.
— Одного не пойму, — Сергей закурил еще одну сигарету, — как он узнал, что ты заперт?
Сергей смотрел на Михаила, но ответил я.
— Он бывший учитель в школе глухонемых и умеет читать по губам. Вот и «прочитал», о чем мы говорили. А Миша поверил, что он от меня.
— Я сначала подумал, шутка какая-то, а он сказал, что от Дена, мол, решил мне водки послать, знал, что я без денег, — Миша виновато опустил голову и добавил, — ну, я и выпил немного. Всего-то полста грамм. А потом меня срубило…
— Он подмешал снотворное, но оно не подействовало, — перебил я Михаила, — срок годности вышел.
— Он думал, что я уснул, а я видел, как он взял деньги, — Миша глубоко вздохнул, — только ничего сделать не мог.
Сергей выпустил струю дыма, прищурился и медленно произнес:
— Надо же, какие таланты пропадают. Надеюсь, вы его не убили?
Я указал рукой на окно.
— Наверняка, сейчас стоит у окна и смотрит сюда. Правда, уже без бинокля.
И, не сговариваясь, все посмотрели на лежащий на тумбочке полевой бинокль, который я отобрал у Пономаря перед тем, как покинуть расстроенного неудачей бывшего учителя глухонемых…
Оставив Сергея с Михаилом в номере, я спустился в вестибюль, прошел мимо смирно сидящей за стойкой Ирины Васильевны и вышел на улицу. Мороз бил все рекорды, и я подумал, что, если не остановлю какую-нибудь тачку в ближайшие три минуты, придется вернуться и попросить у Михаила ту самую мурмолку.
Но мне повезло. В очередной раз. Не успев поднять руку, я увидел остановившийся на другой стороне дороги «Жигуль» и услышал, как высунувшийся из салона водитель, ежась от лютого холода, с сильным акцентом спросил:
— Куда, земляк?!
— На Цветной, — ответил я, и громко произнесенный адрес подсказал, как извиниться перед обиженной на меня девушкой с весенним именем, но по дороге еще нужно купить цветы…
Глава 8
…Что бы мы делали без милиции? Говоря мы, я имею в виду людей, занятых в нелегком и опасном валютном бизнесе, говоря о милиции, подразумеваю внуковское, тогда еще 115-е отделение и одного из главных действующих лиц следующей истории — сержанта Енакова…
…Март в Москве всегда разный. В иной год морозный, ветреный, и поневоле вспоминаешь январскую оттепель, мечтаешь о лете где-нибудь в Сочах, на худой конец в Турции. Но бывает теплый март, обманом раздевающий уставших от шуб и тяжелых дубленок людей. Хорошо в такую погоду накинуть легкую куртку, идти мимо покрывшихся первыми почками деревьев, молодой нежно-зеленой травы, девушек, в спешке доставших прошлогодние мини-юбки. Хорошо, чего уж…
Этот март не был теплым. Не было почек, молодой травы, мини-юбок. Это был обычный, холодный, снежно-дождливый март, с резким колючим ветром, от которого не спасал ни поднятый воротник, ни обмотанный вокруг лица шарф. Словом, март, который хочется пережить и желательно побыстрее.
В то утро мне, как обычно, нужно было ехать во «Внучку» встречать прилетающего утренним рейсом Антона. Проснувшись около шести (от какого-то внутреннего толчка — будильник стоял на 5:30), я со скоростью бегущего за страусом гепарда совершил утренний моцион и, по-польски заварив бразильский кофе, набрал номер запаздывающего броневика.
— Алло, — недовольно пробасила трубка голосом Сени, — кто это?
— Это Ден, — ответил я, — где вы?
— А-а-а, Ден, мать его! — с чувством произнес Сеня. — Да мы тут, блин, сломались на хрен!
Если я и почувствовал в тот момент беду, то просто не распознал ее в охватившем меня смешении разных чувств — от досады до злости.
— То есть, как сломались?! Резервный броневик вызвали?!
Трубка помолчала, видимо, обдумывая оказавшийся (почему-то) неожиданным вопрос, и прогудела:
— Ден, мы это, стоим тут…, — пара секунд молчания и конец фразы, — на хрен!
— Это я понял, — мне удалось удержаться от связующих слов, — другая машина, когда будет?
— Другая?! — Сеня явно тянул время.
— Да, другая, — мне все труднее становилось сдерживать растущее беспокойство.
— Так это, Ден, нет другой-то!
В голосе Сени было столько печали, что я может и прослезился бы, но не в этот раз.
— Это что, шутка?! Звони в банк, пусть найдут броневик!
— Уже звонил! Блин! — Даже по телефону чувствовалось, как напряжен знакомый гигант. — Две машины на «ТО», еще две на ремонте. Остальные по клиентам!
— Черт!
Надо было что-то придумать — не везти же через полгорода почти полмиллиона баксов, причем не компактные пять «кирпичей», а огромную массу рублей, которая была уже где-то на подлете к Москве! То ли март был виноват, то ли вчерашний поход с Майей в стриптиз-бар, где мы умудрились так напиться, что я никак не мог вспомнить, кто кого тащил домой, но мысли в лихорадочных попытках что-то придумать не было. Какие-то обрывки, типа «что делать…, О, Господи…, вызвать такси…, как бы чего с Антоном…».
— Ясно, — сказал я в трубку, хотя ясно было только одно — у нас, точнее у меня, проблемы.
Видимо, Сеня был того же мнения.
— А чего ясно-то?! — спросил он с секундной задержкой.
— Ден, закрой форточку, холодно! — раздался сонный голос Майи.
— Это Майя, да? — В вопросе Сени я услышал нездоровый интерес.
— Ацтеки! — бросил я с ехидством, с удивлением понимая, что могу одновременно переживать за Антона, досадовать на сломавшийся броневик и ревновать к Майе.
— Кто?! — удивленно переспросил Сеня.
— Неважно! — грубо ответил я, но, похоже, Сеня все еще находился под впечатлением голоса Майи, потому что ответ его был, мягко говоря, глуп.
— А-а-а, это которые индейцы, да?
— Значит, так, — я решил не продолжать тему коренных народов Америки, — найди машину…
— Где?! Я же гово…, — перебил меня Сеня, но я ответил тем же:
— Где хочешь! И дуйте во «Внучку»! Через час чтоб были там!
Я бросил трубку, раздраженно думая о том, что ревную Майю ко всем. Даже к охранникам. И вчера (после эмоциональной встряски память начала выдавать некоторые подробности стриптиза) был какой-то конфликт, хотя лицо клеящегося к Майе чувака, пока я ходил в туалет, никак не желало обретать человеческие черты, представляясь уродливой маской. А может, просто запомнилось последнее. Взглянув на слегка распухший кулак, я понял, что недалек от истины, хотя память упорно не желала включаться…
Ну, да, я ревнив, черт подери, а что делать?! По данным известных своей дотошностью британских ученых, ревность есть не что иное, как химический процесс человеческого организма. У кого-то он протекает вяло, и таким людям неведомы муки ревнивца, а у кого-то бурно. Я, по всей видимости, отношусь к последним. Не Отелло, конечно, но что-то нас с мавром определенно роднило.
С силой захлопнув форточку, словно это она была виновата в том, что Сеня так реагирует даже на голос Майи, я прошел в комнату и посмотрел на раскинувшуюся на постели девушку. И поймал себя на том, что помимо ревности и дум об Антоне в голову лезут мысли о… сексе. Решительно отбросив (ну, может, не совсем решительно) ненужные сейчас мысли, я подошел к кровати.
— Закрыл? — спросила Майя, не открывая глаз, и я вновь подумал о сексе.
— Да, — помолчал, и добавил, — мне нужно ехать.