— Надо бы узнать, что сейчас на бирже.
— Давай, а я пока умоюсь.
За время ее отсутствия я узнал хоть и не потрясшую, но все же заставившую лихорадочно улыбнуться новость — во всех «магазинах МММ» цены опустились до январского уровня. Другими словами цена на акцию упала в 125 раз! Это был крах финансовой пирамиды, и я мог только радоваться, что не нахожусь среди несчастных людей, собравшихся на Варшавке в последней надежде на чудо. Когда Алиса вернулась, я сказал ей, но по ее лицу понял, что она знала, что это случится. Что, впрочем, имея такого папу, не так чтобы удивительно.
Мы еще немного посидели в кафе, поболтали о каких-то пустяках, а потом, разделив заработанные с риском деньги, расстались. Никто не предложил созвониться, никто ни слова не сказал о том, что нужно встретиться. Просто поцеловались и попрощались так, словно знали, что встретиться вновь нам уже не суждено…
…А вечером, когда довольный жизнью и сверхудачной сделкой, решившей все мои тогдашние проблемы, я смотрел по телевизору репортаж о том, что случилось с МММ и его основателем, ко мне подошла Майя и, присев на краешек кресла, негромко спросила:
— А что же мне теперь делать с моими акциями?
Я посмотрел на нее, не понимая, что она имеет в виду.
— Ты что, забыл? — Майя вскинула одну бровь, и строго посмотрела на меня, — Ты же подарил мне целую пачку этих акций!
И тут я вспомнил! Черт! Я же действительно пару месяцев назад подарил ей акций на сумму… Черт! Как же я мог забыть?! Вот черт…! Это ж сколько…, блин! Блин!
Глава 10
…Все началось с утренней ссоры с Майей. Не могу сказать, что наша жизнь была такой уж безоблачной, и ссоры были прямо редким явлением. Это не так. Были ссоры, даже скандалы, после которых оставался неприятный осадок, мешавший до тех пор, пока мы не мирились, что обычно происходило в постели. В этот раз ссора грозила затянуться до вечера, потому что я спешил в порт — надо было встретить прилетающего во «Внучку» Серегу, и я не мог задерживаться даже ради девушки с зелеными глазами.
Она не вышла проводить меня (несмотря на то что я намеренно громко и долго топтался в прихожей), и я ушел. Броневик приветливо распахнул тяжелую дверь, приглашая в пропахший табаком и перегаром салон «Фольксвагена». Охрана была все та же — Дима, Андрей и Саша. За рулем сидел «Кефир», по опухшему лицу которого я легко вычислил источник витающих в салоне миазмов. Впрочем, это было не впервой…
— Боря, — начал я, раздраженно подумав, что никакие разговоры на «Кефира» не действуют в принципе, — может, хватит перед сменой нажираться?
Сказано было грубо но, учитывая мое состояние, я был еще вполне корректен.
— А?! — «Кефир» повернул ко мне свое опухшее лицо.
— Чего а? Прекрати бухать перед работой! Весь броневик провонял!
— А, это, — пробурчал «Кефир», бросив быстрый взгляд на Сашу, ставшего после увольнения Сени старшим в моей группе, — так это, — «Кефир» почесал затылок, — вчера на поминках был. Ну, и того…
Я смотрел на него, чувствуя, как во мне плещется нерастраченная на Майину выходку обида, и понимал, что этого дядю не изменить. Ни уговоры, ни угроза увольнения не заставили бы его прекратить пить водку, которую, по словам Димона, он мог хлестать ведрами. Насчет ведер были определенные сомнения, но слово «хлестать» подходило как нельзя лучше.
— В общем, так, — я сделал паузу, прогоняя видение рассерженной Майи, — еще одни такие «поминки», и я попрошу заменить тебя. Все понял?!
— Да уж, не дурак, — проворчал «Кефир», и обиженно раздавил педаль газа.
В порт мы ехали в полном молчании, что вполне устраивало. Я думал о Сереге и его странном визите в столицу. Он не очень любил самолеты, страшно боялся высоты, и лишь что-то важное могло заставить его лететь в Москву, выполняя функции курьера. Вспомнив, как он спрашивал о каком-то «карманном банке», где, якобы, можно купить валюту значительно дешевле, чем у армян, я почувствовал раздражение. Я хорошо ориентировался в московских «обменках», и было досадно, что о новоявленном «Клондайке» мне рассказал живущий за тысячи километров от Москвы человек.
С другой стороны, если это действительно так, какого хрена мы должны «затариваться» у армян, ежедневно, как выразился Поляк, теряя на этом тысячи долларов? Бизнес есть бизнес, и никакие дружеские отношения с Арменом не имели, ровным счетом, никакого значения. Дружба дружбой, а денежки врозь. Впрочем, надо было еще проверить, насколько информация о демпингующем банке соответствовала реальности — частенько случалось, что по причине необходимости наличных многие банки дешево сбрасывали валюту, что вызывало резкий ажиотаж, который тут же спадал, как только банк набирал требуемую сумму рублей.
Возможно, находившийся в Сокольниках банк тоже проделывал подобные штуки, но я сомневался, что такое случалось каждый день — ну, какой дурак, без необходимости будет продавать в убыток? Однако проверить не мешало, и именно поэтому, оставив молодую красавицу жену, Серега летел на так нелюбимом им воздушном транспорте…
…Я встретил его у трапа. Подхватив одну из двух набитых рублями сумок, я помог донести их до стоявшего неподалеку броневика, войдя в который Серега сразу с подозрением уставился на меня.
— Бухаете, что ли? — спросил он, глядя на меня, словно это мои похмельные пары отравили атмосферу салона броневика.
Я не собирался «закладывать» «Кефира» и поэтому просто пожал плечами. Пусть думает, что ему показалось. «Кефира» за рулем не было, и я посмотрел на Диму.
— Где Боря?
— Живот прихватило, — усмехнулся Димон и, взглянув в маленькое окошко, добавил, — вон он, бежит уже.
Я увидел, ковыляющего к машине «Кефира» — на бег это походило с большой натяжкой но, так или иначе, вскоре «Кефир» уже сидел за рулем. С мученическим выражением он закрыл дверь, и мы поехали, держа направление в центр.
Помолчав некоторое время (видимо, отходя от полетных перегрузок и привыкая к московскому, далекому от сибирского воздуха смогу), Серега повернулся ко мне.
— Узнал что-нибудь?
Я понял, что он имеет в виду тот самый «банчок», но ответить было нечего — никто из тех, кого я спрашивал, ничего о нем не знал. Ни армяне, ни татары (одни из самых крупных валютчиков), ни «студенты» (валютчики из МГУ) ничего нового мне не сообщили. Армен слышал, но он работал только с проверенными банками, «студенты» сказали, что им плевать, кто и как продает, Искандер ответил, что «банков много, а он один». Возможно, он был обижен за то, что я предпочитал покупать у армян, и поэтому не захотел со мной откровенничать, может, по другой причине, так или иначе, я ничего не узнал.
— А сам-то, от кого слышал?
— «Кореец» там берет, — Серега нахмурился и добавил, — вчера на 20 рублей дешевле банковал, скотина! Зря ты с него не взял тогда больше! Надо было разорить козла!
Мне показалось, что-то не стыкуется. «Кореец» наш конкурент, и я сомневался, что он стал бы делиться такой выгодной точкой.
— И зачем он рассказал тебе о «рыбном» месте?
Серега хитро подмигнул мне.
— А он и не рассказывал.
— Как же ты узнал?
— Промышленный шпионаж, — таинственно ответил бывший учитель истории в колонии для несовершеннолетних.
Шпионаж! Мы следили за конкурентами, они следили за нами, мы мечтали избавиться от них и захватить монополию в сибирском регионе, они мечтали о том же. При этом никакой вражды (по крайней мере откровенной) не было, и случалось, мне даже приходилось везти в порт и своего курьера, и посыльного Хвана, когда у них случались проблемы с охраной. Я не говорю уже о том случае с МММ, когда мог просто отказать «Корейцу», избавив тем самым нашу компанию от главного конкурента. Можно долго перечислять все странности нашей дружбы, но главным было то, что никто никогда не пытался подставить другого, а шпионаж считался самым обычным делом.
— А твой шпик не сказал, кто там заправляет? К кому обращаться?
— Нет, — Серега помолчал, глядя в узкое окошко маленького броневика, и сказал, — но у нас есть номер телефона.
— Рано еще, — сказал я, посмотрев на подаренные Майей часы, которые показывали начало девятого, — может, заедем куда-нибудь перекусим?
— Можно, — кивнул Поляк, — а то после самолетной еды…
Он не договорил, но это было ни к чему — я прекрасно знал, что за «корм» разносят милые барышни в синей униформе. Проблема была в том, что по причине раннего утра рестораны еще не работали и поесть можно было только в круглосуточных американских барах. Один из таких баров находился недалеко от армянского обменника, и я назвал «Кефиру» адрес. Серега молча кивнул, посмотрел в узкое, защищенное многослойным стеклом окошко и, повернувшись ко мне, произнес:
— Как там твоя королева? Все нормально?
Я пожал плечами:
— Нормально, — подумал и немного разбавил правдой, — как у всех.
— Это хорошо, — ответил Серега, и мне вдруг показалось, что он вздохнул.
Не откровенно, а так, незаметно.
— Как Таня?
Серега посмотрел так, словно я спросил его о подробностях высадки на Марс, покачал головой и, не ответив, вновь отвернулся к окну. Что-то в его молчании показалось мне знакомым, и я подумал об утренней ссоре с зеленоглазой.
— Что-то случилось, Серега?
Он повернулся ко мне, помолчал, глядя мне в глаза, и сказал:
— Потом поговорим.
Я кивнул и до самого бара больше никто не произнес ни слова. Не считая тихо матерящегося «Кефира»…
…Серега отодвинул большую тарелку и посмотрел на меня.
— Хорошее место. Надо бы и у нас открыть такой же ресторанчик.
Он с удовлетворением оглядел стилизованный под автобус ресторан и повторил:
— Хорошее место.
Честно говоря, место было так себе, на троечку. Мне не нравились крутые автобусные сидения из какой-то сверхтвердой клеенки, по которой зад скользил, как на льду, но Серега выглядел довольным, и я не стал критиковать. Он посмотрел через огромное окно на броневик, где охрана, наверное, уже покончила с едой, которую мы заказали для них (чем вызвали немалое удивление официантки), и спросил: