— Черт!
Я посмотрел на сумку, затем на Серегу, снова на сумку. В голове царил кавардак, что было совсем неудивительно! Нервно закурив сигарету, я посмотрел на выглядящего безмерно усталым Поляка.
— А… наши?!
— Здесь твоя сотня и мои две, — устало проговорил Поляк, — все в рублях. Надо купить баксы и положить их куда-нибудь в банк или ячейку, пока я не разберусь с Уланом. Какой у армян курс?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Я вообще не думал, что ты…
— Ясно, — Серега протянул мне свой телефон, — звони им.
Взяв телефон, я набрал семь цифр и вновь посмотрел на Поляка.
— Серега, а сколько он сжег?
— Точно не знаю. Может два или чуть больше. Часть денег у спекулянтов, но, думаю, там не больше полтинника.
Два миллиона долларов! Это были почти все деньги нашей компании, большую часть которой составляли деньги самого Улана, плюс миллион долларов спекулянтов, работавших под той же крышей и платящих тем же людям, что и сам Улан. Даже новость, что моя жалкая сотня тысяч не пострадала от рук тронувшегося умом Улана (спасибо Поляку), не могла заглушить грустных мыслей о потерянном валютном рынке. Теперь наши исконные конкуренты во главе с небезызвестным «Корейцем» могли не беспокоиться, что мы отберем у них клиентов, потому что нам просто нечего было им предложить! Следующая иглой пронзившая мысль была неожиданной, но такой же безрадостной, как и все предыдущие.
— А ты уверен, что он…, — я выдохнул дым и продолжил, — сжег их? Может…
— Уверен, — глухо ответил Поляк, — я сам это видел! Сначала он разделся и бегал по дому, как дикарь! Вопил, что деньги сделали из него чудовище, а потом прибежал с канистрой, облил и поджег! И натравил на меня своего ротвейлера, ублюдок!
Я помнил собаку Улана — это был даже не пес, а небольшой конь с огромной головой, чудовищными зубами и ужасным характером.
— Пришлось прыгать в окно, — Серега закатал рукав, и я увидел огромную, иссиня-черную гематому от плеча до локтя.
Я не знал что сказать. Так бывает, когда много мыслей и ты просто не знаешь, за какую ухватиться. И сожаление, и надежда как-то исправить чудовищную несправедливость, и злость. Растерялся я.
Первым молчание нарушил Поляк.
— Ладно, звони армянам, а я в гостиницу. Сутки уже не спал…, измотан, как….
— А ты не собираешься сегодня обратно?
— Нет, — Поляк ответил так быстро, что могло показаться, он ждал этого вопроса, — никто не знает, что я в Москве, — помолчав, он глухо добавил, — и пусть не знают. Сначала разберемся с Уланом, а там посмотрим…
…Оказавшийся на работе Армен (вот это, я понимаю, трудоголик — ни праздников, ни выходных) сразу уловил мою подавленность, хотя я старался выглядеть, как обычно, шутил и улыбался в ответ на его не самые смешные шутки. С чуйкой у него, как я уже говорил, было хорошо, да и с тактом, надо признаться, тоже — Армен ни разу не спросил, все ли у меня в порядке и не заболела ли моя несуществующая теща или что-то в этом роде. Единственный вопрос, от которого он не смог удержаться, прозвучал так:
— А чё так мало денег привез?
Ну, да, кто о чем. Рассказывать про самый дорогой поджог я не стал — ни к чему это.
— Армен, я не буду сегодня забирать деньги. Пусть они пока у тебя останутся, — заметив его удивленный взгляд, я быстро добавил, — надеюсь, ты не против?
— Сколько? — В глазах валютчика уже мелькали цифры прибыли с наших денег.
— Пару дней, — ответил я и, чтобы не углубляться в неприятную тему, сказал, — ладно, мне пора….
Выйдя из обменника, я решил прогуляться по пустующему бульвару — надо было привести в порядок мысли, да и с чувствами не мешало разобраться. Словом, наплевав на крепчающий с каждым часом мороз, я брел по Рождественскому бульвару весь во власти сумбурных мыслей и столь же сумбурных эмоций.
Что случилось с Уланом, с чего он сбрендил, оставалось загадкой. По-крайней мере, для меня. Я допускал, что Поляк рассказал далеко не все, но спрашивать отчего-то не хотелось. Думы об Улане перемежались с мыслями о Майе, ее ультиматуме и моем будущем, которое сейчас уже не казалось таким безоблачным, как еще пару часов назад, а переезд в Штаты пугающим шагом в безвестность.
Я подумал, что сумасшествие компаньона на руку только одному человеку — Майе, и поймал себя на мысли, что это обстоятельство злит меня. Это было неправильно, но поделать с собой ничего не мог.
Дойдя до Чистых Прудов, я почувствовал, что замерз, и подумал, что неплохо зайти куда-нибудь перекусить и заодно погреться. Домой возвращаться не хотелось, я не знал, что скажу Майе, в гостиницу к Поляку ехать не было никакого смысла — наверняка он уже спал, поэтому я осчастливил своим приходом ближайшее кафе. Из десяти столиков недорогого заведения занят был всего один и то присевшей на краешек стула официанткой, которая, завидев меня, тут же вскочила на ноги.
Пролистав меню, я понял, что есть мне совершенно не хочется, и заказал двойную порцию кофе. Вздохнув, рассчитывавшая на чаевые официантка медленно побрела к стойке, а я достал телефон. Никаких особых дел не было, но мне требовался собеседник, чтобы хоть на время избавиться от гнетущих сознание мыслей.
Пролистав «записную книжку», я наткнулся на номер Антона — нашего близорукого курьера, и сразу припомнился давний разговор. Антон как-то спросил меня, не было ли у меня искушения «слинять» с деньгами, на что я, если не ошибаюсь, посоветовал ему выбросить эти мысли из головы, если он не хочет нажить себе проблем. Мне вдруг стало интересно, как бы я ответил, знай, что Улан сотворит с нашими деньгами. И понял (чего перед собой-то ломаться?!), что сейчас я не был бы таким категоричным.
Действительно, чего ради стараться, рисковать, причем не только деньгами, а порой и своей собственной шкурой, чтобы в какой-то момент остаться у разбитого корыта? Ну, может, не так чтобы разбитого и не совсем корыта, но я не собирался всю жизнь оставаться младшим партнером. У меня были планы, для осуществления которых мне нужен был собственный миллион, а лучше два! И я рассчитывал заработать эти деньги в ближайшие год-другой — дела нашей компании процветали, и, как я уже говорил, у меня не было дурацкой привычки думать о плохом.
Поступок Улана идиотский, другого слова я придумать не мог, поставил все с ног на голову. Вряд ли Восточная компания в лице Поляка и меня смогла бы скоро подняться на свой былой уровень, когда мелкие и не очень спекулянты просто несли нам свои деньги, с которых мы снимали немало сливок в виде комиссий и «дорожных». Стоило лишь появиться слуху о сумасшествии Улана, как все наши бывшие друзья тут же понесут свои денежки «Корейцу», который точно никогда бы не стал их жечь.
«Американо» оказался горьким, что окончательно испортило настроение. Демонстративно отодвинув от себя чашку, я снова взял в руки мобильник, на узком дисплее которого, как по заказу, высветился номер Поляка. Я нажал на кнопку.
— Алло…
— Ден, это я.
Голос Поляка был таким далеким, что у меня мелькнула шальная мысль, что он улетел домой.
— Ты где?
— В гостинице. Ты купил баксы?
— Да, — я закурил сигарету.
— Деньги у тебя?
— Нет, оставил в обменнике.
Поляк молчал так долго, что я подумал, что он отключился.
— Хорошо, — донеслось в трубке, — приезжай в гостиницу.
— Ты же спать собирался?
— Да как тут уснешь?
Действительно, как?!
— Скоро буду.
Я отключился, расплатился за почти нетронутый кофе и вышел на бульвар. Такси остановил, не успев даже поднять руки, и пожилой азербайджанец домчал меня до «Космоса» минут за пятнадцать. Узнав, в каком номере остановился Поляк, я поднялся на девятый этаж и постучал в номер 905. На стук никто не ответил, и я подумал, что приехал быстрее, чем планировал, а Серега мог выйти в ресторан или кафе. На всякий случай я постучал еще раз и даже надавил на дверную ручку.
К моему удивлению, дверь приоткрылась, и я вошел в номер. Обувь и одежда в прихожей свидетельствовали, что Поляк в номере. Пройдя в комнату, я понял, что не ошибся — он лежал на кровати одетый. В первый момент я подумал, что Поляк просто вырубился, и хотел уже уйти (не ждать же пока он проснется?!), но что-то остановило меня. Я снова посмотрел на неподвижно лежащего компаньона и только сейчас заметил неестественность его позы.
Что-то кольнуло в сердце, и я торопливо подошел к изголовью кровати — глаза Поляка были полуприкрыты. Грудь не вздымалась, что могло означать только одно. Не веря, точнее, не желая верить в худшее, я наклонился к нему и осторожно потрогал шею. Не обнаружив никакого пульса, я нервно потряс его. От тряски Серегина голова упала на бок, и из уголка раскрывшегося рта показалась тоненькая струйка слюны.
Я отпрянул! Нет, не может быть! Он не мог умереть, ведь я с ним только что разговаривал! Я снова склонился, пытаясь нащупать пульс на руке. Пульс, которого не было. Следующее открытие и вовсе повергло меня в панику — руки Поляка были холодными. Еще не лед, но заметно холоднее моих. Я заметался по номеру, пытаясь найти книжку с телефонными номерами. Налетев на столик, я перевернул его, но не стал подбирать выпавшие журналы и, шипя от боли в колене, достал свой мобильник.
Набрал номер «Скорой», отчаянно пытаясь понять, что могло случиться. Со здоровьем у Поляка было в порядке, если не считать больную печень, на лечение которой он не жалел никаких денег, но о проблемах с сердцем он не говорил ни разу. В голове мелькнула мысль об убийстве, которое мог заказать сошедший с ума Улан, но я вовремя изгнал их из головы — не хватало, чтобы и я сошел с ума! Никто, кроме меня не знал, где остановился Поляк, следовательно, если это убийство, то наводчиком мог быть только я! А это было не так!
В трубке что-то захрипело, заскрипело, и я услышал резкий голос оператора:
— «Скорая помощь». Что у вас случилось?
Я открыл рот и вдруг подумал, что если он умер (в чем у меня почти не было сомнений), то я становлюсь свидетелем, которые при нашей судебной системе зачастую превращались в подозреваемых, а там и до обвинения недалеко! Конечно, я никого не убивал и мог сказать, что пришел в гостиницу уже после смерти Поляка, но как это доказать?! Да, девушка на ресепшен скажет, что я спрашивал, в каком номере остановился Сергей Поляков, наверное, вспомнит и время, когда я подошел к стойке, но разве это доказательство моей невиновности?! Скорее, наоборот! Ведь если я друг и приехал по приглашению, почему не знал, где он поселился?! Мысли были настолько пугающими, что я совершенно забыл о трубке, которую продолжал прижимать к уху. Голос оператора встряхнул меня.