— Евро не поменяешь?
— Разве начали крутиться? — уставился я на Колю. — По моему, с две тысячи первого года.
— С девяносто девятого, — пояснил плотный крепыш, занимающийся обувью. — Неподотчетные, ну… нелегальные. Неофициальные… хрен их, как назвать.
— Если неучтенные, где гарантия, что настоящие? И что делать, когда в оборот выкинут основную партию?
— Вольются в общий поток и будут вертеться вместе со всеми, — сгреб с губ шелуху Коля. — Первый день на рынке? Валютчики давно работают по ним.
— Покажи, рассмотрю. На плакатах лишь видел.
Коля вытащил пачку евро. Она состояла из пятерок, десяток и полтинников. Мелочь я пробежал мельком, подделывать не будут. На полтинниках заострил внимание. Купюры были песочного цвета со вставленной тонкой полоской, с серебряным, играющим под наклоном, пятном, с тиснениями, водяными знаками, голограммой, без портретов. На одной стороне как бы спаренная каменная беседка, на другой верхи виадуков без колонн. Или известный в Европе мост, повторенный позади первого как мираж. Синие звезды в полете, затемненная карта Старого Света. Вид невзрачный, простенький. С долларами освоились, с марками, которые эффектнее, тоже. Будем привыкать к евро, несмотря на то, что мочат как отбившихся от дома толстых уток.
— По какой цене желаешь сдать? — посмотрел я на Колю. — По моему, на них эквивалента еще нет.
— Ребята берут один к десяти, но они химичат, — заявил челнок. — Кто ездил в Германию, выяснил, что рубль к евро идет как пятнадцать к одному. Европейская валюта имеет все шансы расти. Ходят слухи, скоро перегонит и доллар.
— Фунты стерлингов не обскачет? — усмехнулся я. — Вечно у нас глупая привычка преувеличивать. Особенно, если касается чего иностранного.
— Не берешь? — не стал спорить Коля.
— Сначала назови цену.
— По двенадцать рублей за евро.
— Ты объявил, что меняют по десять.
— В прошлом году. Осязаешь бумагу? Не американские хлопчато — шелковые. Еврики из двух сортов крапивы сварены. Значит, рассчитаны на вырост.
— И кому предложить… крапивные?
— Пойду на рынок, быстрее найду общий язык, — махнул рукой челнок. — Возьми букварь и учи, учи, учи. Иначе, за каким хреном тут отираешься.
— Чтобы меньше впариваться, — огрызнулся я, сбитый с толку Колиным напором.
— Как не заведешь разговор по работе, вечно не слава Богу. На одном влетел, на другом всандолилися.
— Каждому свое, — буркнул я.
Сунув купюры в карман, бывший работяга из Батайска влился в поток, пропал за воротами рынка. Некоторое время я продолжал жевать сопли. Затем повернулся к Андреевне, хотел спросить что-то, но заметил знакомого клиента. Это был невысокий, плотный мужчина под тридцать лет, занимающийся перепродажей привозимой из дешевой Белоруссии теле-радиоаппаратуры. Он почти проскочил мимо, но я знал его приемы приманивать валютчиков. Они заключались в том, что если я окликну дельца, значит, затарен под завязку. Имеет смысл поторговаться, сбить потолок минимум на червонец. С тысячи баксов набегало сто рублей. Торгаш всегда начинал выкупать с такой суммы. Если подходил он, валютчик мог продать доллары по потолку. Суммы у меня не было, капуста не кончилась. Я демонстративно отвернулся в сторону.
Прием сработал безотказно. Крутые ребята разошлись, кто остался, держал масть до конца. Впрочем, денежные мешки тоже уступали в случаях редких. Я почувствовал толчок под локоть.
— Баксы есть, писатель?
— Много надо? — завел я волынку.
— Сколько есть, все заберу.
— Пять соток, две из них девяностых годов.
— Возьму, но ценой ниже, — начал водить обезьянку и торгаш.
— На червонец, — отрезал я. — Сотки как новые. Это мы придумали уценять купюры с маленьким портретом, чтобы раскрутить несведущего клиента. Какая разница, какого года выпуска. Доллар — он и в Недвиговке доллар.
— Никто не спорит, — согласился аппаратурщик. — Но где покупаю товар я, расклады одинаковые со здешними, потому что у бакса с маленьким портретом защитных средств меньше, значит, больше подделок. Поэтому цена ниже.
— На символический червонец цену сбиваю, — хлопнул по плечу клиента я. — Если бы сотки оказались до девяностого года, разговор был бы иной.
— Там нет даже защитной полосы, — дернул греческим носом торгаш. — Семидесятых, восьмидесятых годов выпуска проверялись прощупыванием выбитых по верху букв, да цифры «сто» с правой стороны банкноты.
— Или на шершавость воротника президента, — добавил я. — Или сгибом купюры посередине с протаскиванием между пальцами. Если бумага не треснула, значит, нормальная. Бывали случаи, поджигали края соток, терли по шероховатой поверхности. На дураков Бог Россию не обидел. Как и на раздолбанные дороги.
— Такая страна, — вздохнул придирчиво пунктуальный начинающий коммерсант, снимающий торговую площадь в рыбном «Океане» на углу Садовой и Семашко. — Не слышно ничего нового?
— Про курс? — переспросил я.
— Про курс в первую очередь. Что задумал Путин? Какие перемены готовит?
— Изменений не предвидится. Это ФСБэшник, с момента переступания порога подобного заведения нацеленный на одно — любыми средствами добыть информацию, передать по назначению. В случае провала — самоуничтожение. Помнишь Андропова? Как затаилась страна, каких нововведений ждали люди. В результате гайки были закручены только по линии дисциплины. Не могут разведчики управлять страной, как и военные. Необходимо иметь широкий ум, а не узко направленный на одну цель. Так что, порядок в стране наведен будет. Не скоро. По части других государственных действий можешь не волноваться.
— Бакс останется на месте?
— И неуклонно будет расти. Для того, чтобы поднять экономику огромной страны, необходим головастый экономист, а не дзюдоист, имеющий «черный пояс». Если у Путина хватит ума привязаться к развитым странам, станцевать перед ними русского, лишь бы дали возможность расправить экономические плечи, лет через десять сумеем вздохнуть с облегчением. Если Америка поможет не как во Вторую мировую по лэнд-лизу, а стоящими проектами с поставками совершенных машин, освоением на нашей территории современных производств в обмен на моря нефти с газом, на лес, тогда поднимем головы раньше. Но, видишь ли, есть одно «но». Куда сбрасывать отходы невостребованного перепроизводства? Территория, заселенная дураками с неправильными дорогами — лакомый кусок не только для Америки — всего мира. Ни одна национальность не захочет заваливать свою страну ненужным, кормить народ вредными продуктами. Все национальности мечтали бы иметь непритязательный рынок сбыта с неприхотливыми потребителями. Таким рынком являемся мы со времен Великой Социалистической. И так далее. Ты зачем подошел?
— За баксами.
— Забирай. Кажется, вижу еще одного клиента.
— Я с тобой договорился, — зашевелился аппаратчик, доставая из кармана москвички пачку денег. После того, как расчет был произведен, поднял голову. — Тебе евро не подносят?
Я чуть не поперхнулся. Когда есть, днем с огнем никого не найдешь, когда в рот запихивают, сам отказываешься.
— По какой цене берешь? — высморкавшись, натужно спросил я. — Наверное, связываться не стоит.
— Брал бы по семнадцать рублей. Не дороже.
— Сколько надо?
— Ну… с тысячу на первый раз. Надо попробовать, как в Белоруссии пойдут. Если нормально, будем переходить.
— Перед тобой приносил. Постой минуту, посмотрю, должно, еще не продал.
Засунув барсетку под мышку, рванул в глубь рынка. Возле прилавков с корейскими приправами нос к носу столкнулся с Колей — челноком.
— От евро не избавился? — без обиняков спросил я.
— Опоздал, — показал тот пасть вставных зубов. — По тринадцать Красномырдин выгреб. Наказал приносить еще. У Ромы, татарина из Узбекистана, кажется, есть.
— Он еще работает?
— Наши только начали собираться.
Подхватив ноги в руки, я помчался в крытый павильон, заполненный висевшей на крючках одеждой, заваленный на любой фасон обувью. Рому нашел быстро. С молоденькой девочкой упитанный татарин нацелился отваливать в сауну. Место с порядковым номером было пустым.
— Евро есть? — подскочил я к нему.
— Продал, — заинтересованно повернулся татарин. — Зачем? Вы его не меняли.
— Пришел один, — переведя дыхание, с сожалением причмокнул я. — Желаю удачно провести время.
— С нами не хочешь?
— С выпуском книги связался. Везде нужны бабки.
— Хозяин — барин. Желаю больших денег.
— Пусть будет так.
— Подожди, — когда направлялся к выходу из громадного павильона, остановил Рома. — Слышал, ваших опять начали мочить? На Западном двоих застрелили.
— Пока существует бизнес, в котором держат деньги не в сбербанке, убийства с грабежами не прекратятся. Даже интеллигентный человек оглянется при виде крупных сумм. Что говорить о людях из подворотни.
— Ты прав. Пусть общий бог пошлет удачу.
— Будем надеяться.
Придя на место, я отправил продавца к Красномырдину, посоветовав поторговаться. Он понятливо кивнул, рассудив, что евро заинтересовались максимум несколько человек. Время подкатывало к половине восьмого вечера, оживленный для работы отрезок ушел на разговоры. Зажглись фонари на столбах, перестали ходить трамваи, в застои гремевшие до утра. Экономика наглядно вступала в права. Но прожекторы на крыше детского садика напротив нашего дома не выключались круглосуточно. Так же в коридорах учреждений, на территориях неработающих заводов. За все платили бытовыми неудобствами жители, исправно перечисляющие деньги на счета энергосбытчиков.
Когда до ухода с поста осталось минут двадцать, подвалил поддатый Красномырдин. Он редко покидал место, дожидаясь хозяина в ларьке.
— Прохладно, — поделился он ощущениями.
— Сбагрил евро? Я клиента посылал. Наказал поторговаться, чтобы из тебя не получилось миллионера.
— Подбегал. Но валюту я не сдал.
— Почему?
— Ничего не слышал?
— А что?
— Она и бакс за пояс заткнет.