да книги ощущал повышенный интерес. Но до разборок дело не доходило.
Издание книги, поездка на море истощили бюджет. Пришлось выгрести заначки, пустить в оборот любую мелочь. Продать часть заново собранных томов, в основном, детективного плана из личной библиотеки.
— Опять на бобах? — хамил от природы хам Сникерс. — Пишешь чего, или пустился по пути обогащения?
— Пишу, где покажу тебя в полный рост, какой ты есть идиот, — огрызался я. — В чем, собственно, дело?
— Вспоминаю одну из твоих повестей «Сумасшедший блеск луны сквозь тополиную метель», в которой рассказываешь, как от моря, от лунной дорожки по нему, идет к присевшему на валун парню обнаженная девушка. Она девственница, но знает, что будет жарево. Прижимает ниспадающую греческими, римскими складками одежду. Нимфочка непорочная. И вдруг оказывается… она беременна. Хочу спросить, кто ее успел оприходовать, пока тащилась от моря к парню. Там десяток шагов. Не родила еще? Я не удивлюсь.
— Ты не вдумался в смысл, — осознавая, что Сникерс понял, в который раз объяснял я. — Эпизодом попробовал предположить, что душу людям вкладывает Бог. А грешные тела лепим сами. Не ясно?
— Все ясно, — ухмылялся Сникерс. — Одного не раскумекаю, когда Всевышний успел впереть в бабу душу будущего спиногрыза. Главное, через что. Девственница, блин. Что спереди, что сзади.
— Он Бог. Пройдет как хочется, пронесет что надо. Внедрит как следует. В тебя вот всандолил душу кикиморы, чтобы всю жизнь кривлялся размалеванным Петрушкой.
— Петрушка человек, национальный герой, — не соглашался Сникерс. — А ты дуб дубом, баобаб развесистый. Потащил мымру из конторы, в которой бабки лопатами гребут, на море за личный счет. Я в машине за пару бутылок пива полбазара перетрахал, а тебе кукушечка насрала на макушечку. Совсем чудной.
— Она мне нравится, — чтобы закончить спор, отходил я в сторону.
— Она еще натянет, помянешь мое слово. Запросто можешь оказаться среди бомжей. И десантура не выручит.
— Стрелять еще не разучились. Парни из Чечни начали проповедовать кровную месть.
— А ты каким боком?
— К слову. Человек — существо слабое.
— У тебя какая группа?
— Вторая.
— Стопроцентная скидка, — бывший мент Сникерс обнимал за плечи. — Писатель, я знаю, что гоню. Над кем еще поиздеваться, как не над тобой. Вокруг одни мурые дятлы…
— Ты первый, — разворачивался к нему я.
— Правильно. Разрешаю говорить правду.
— Можно подумать, что спрашивал.
— Молчу.
Сникерс уходил, перемигнувшись с продавщицей газированной воды, повертев перед ее носом ключами от машины Вот порода беспринципных людей, способных оттрахать бабу, и тут-же упечь в «телевизор» за одно неправильное слово. И эта, дура, согласна. Действительно… из ребра Адама.
Научиться бы относиться к женщине не по американски, как к равной, а по кавказски, как к собственной вещи. Отбоя бы не было. Но надо работать. Сутки взялись укорачиваться на глазах. Клиент иссякал, просаженный заработок не восполнялся. Начинали тревожить мысли, что работаешь не в освещенном помещении, а на пронизывающем ветру, под взглядами почувствовавших приближение ненастья отморозков. К чему риск, когда сотню рублей за день можно заработать на чем угодно. Со склада до места торговли подбросил пару ящиков или мешков с товаром, уже полтинник. И время для творчества останется больше. Жаль, что рожаем выводы после того, как…
Когда загорелись фонари, принесли кучу золотого лома, среди которого попадались исправные изделия. Груда была большой, поделки разноцветные. Я не рискнул брать самостоятельно, денег не хватило бы тоже. Поволок клиента в центр, в надежде застать кого из валютчиков. Красномырдина на месте не оказалось. Навстречу попался парень с девичьими глазами. Кто-то просветил, что родственник одного из начальников из городского отдела, что за возможность работать не отстегивает. Кличка была Филин, влился в ряды несколько месяцев назад. Заметив нас, он сам поинтересовался, зачем я пришел.
— Золото. Отдает по лому, попадаются нормальные колечки с сережками, — не стал я секретничать. — Граммов сто пятьдесят.
— Давай посмотрим, — загорелся пацан. — Весы при мне, деньги тоже.
Отведя к палаткам, я предупредил невзрачного клиента, что возьмем чуть дешевле, чем валютчики берут днем.
— Поздно, — пояснил я. — Сам собирался уходить.
— По сколько хотите принять? — переступил с ноги на ногу щупловатый мужичок.
— По сто пятьдесят рублей за грамм. Все подряд и расчет на лапу.
— Согласен.
Я перешел к поджидавшему у начала рядов Филину, сказал на ухо:
— По сто семьдесят. Устроит?
— В такое время не грех раскрутить и по сто шестьдесят, — забурчал было тот. — Ладно, поканали к освещенному прилавку. Он тебе знаком?
— Нет.
— Можно облапошить на энное количество граммов. Про вес не говорил?
— Предложил и все.
— Лады.
— В этом деле принимать участия не буду, — отгородился я. — Когда возьмешь, разницу отстегнешь и разбежались. Договорился по сто пятьдесят за грамм.
— Писатель, ты обскакал даже меня.
Выставив японские весы на доске, Филин забрал у мужика золото, настроился изучать пробу, места соединений, заводские именинники. Я суетился рядом, заглядывая через плечо. Цепочек оказалось много, они переплелись в узел, который не распутывался. Филин сопел, выдирая перстеньки с сережками, похожие на турецкие браслетики «черепашки» изделия светло — желтого цвета. Вещи складывал на мигающие электроникой весы. Попадались цепочки темного или светлого золота. Перебравшиеся в Турцию кавказцы смешивали русский благородный металл с османской медью или латунью — чего больше нащупывалось под рукой — отливали из сплава «коброчки», «кортье», «черепашки», и отправляли на историческую родину, где они раскупались русскими же модницами с модниками, не смыслящими в пробе ни бельмеса. Лишь бы красовалась на месте, где должна маячить. Наконец, Филин вздохнул, повертел оставшийся клубок в руках:
— Затрахался, — признался он. Мужичок забегал глазами по опустевшей площади — Попробуешь?
— Вообще ничего не увижу. Даже с очками на плюс три, — отказался я. — Золото какое-то разноцветное.
— Первый раз берешь? Или носят одно фабричное, — усмехнулся пацан, снова утыкаясь в моток. — Его и тащат со всех концов, искренне веруя, что изделия отливали на Колымских приисках. Народу невдомек, что это туретчина, главное, проба стоит. Впаяют на лапоть — лапоть засияет золотом.
— Согласен, — усмехнулся я. — Иной раз предлагают медяшку. Пойдешь проверять к Красномырдину — золото. Черножопое, но оно.
— Не могу, — оторвался от клубка Филин. — Хочется просмотреть до конца, но туго накрутили. Откуда оно? — повернулся он к мужичку. — Не ворованное?
— У челноков перехваченное, — зачастил тот. — Рассчитывали на подъем в цене, не получилось.
— Поверим на слово, — Филин подкинул комочек на руке. — Сколько, говоришь, было граммов?
— Не помню, — задумался клиент. — Жена занималась.
— А ты решил приправить нам, — подмигнув, пацан опустил клубок на весы. — Сейчас определим.
Помельтешив, цифры замерли на ста тридцати граммах. Клиент сунулся взглянуть, но Филин смахнул горку с чашечки на доски прилавка. Мужичок пожал плечами. Я подумал, что золото или ворованное, или фраеру действительно до лампочки. Тем временем, Филин собрал концы цепочек в кулак, перевел цифры на табло на нули, положил кучу снова в углубление. Концы незаметно перекинул на другой край аппарата, они остались лежать на прилавке. Со стороны казалось, клубок уместился весь. Мужичку было до фонаря, он сучил руками в карманах штанов.
— Сто десять граммов, — объявил Филин. — Перевешивать не будем?
— Не надо, — отозвался клиент. — Какая сумма получается.
— Шестнадцать тысяч пятьсот рублей, — откликнулся я. — Согласен?
— Давайте деньги.
— Расплачивайся, — обернулся ко мне Филин.
— Потому и привел, что снова на перекидках, — наклонился я к его уху. — Было бы по другому, взял бы сам. Я не претендую на полный вес.
Филин извлек пачку пятисотенных купюр, отлистал нужную сумму. Мужичок пересчитал, растворился в серой мгле, слабо освещаемой ртутными «кобрами».
— Короче, — выставляя пакет с золотом на прилавок, развернулся ко мне Филин. — Сейчас ни копейки дать не могу, потому что металл не проверен до конца. Хочешь, можешь забрать себе по сто пятьдесят за грамм. Ни рубля не накину, вес застолблю, какой огласил. Не сможешь — жди до утра, пока не разгляжу.
— С чего ты расщедрился? — не понял я. — По сто пятьдесят, вес с кидаловом. Зачем тогда брал?
— Думал, бабки у тебя найдутся, за обвес получу, — пустился в странноватые рассуждения Филин. — С золотом возни не на один день, шестнадцать тонн заморожены. А мне с утра каждый рваный будет нужнен.
— Я сказал, что выкупить не в состоянии. Только с моря. Работать не на чем.
— Тогда до завтра. Ты закончил?
— Делать больше нечего.
— Если желаешь, подкину.
— Я своими ногами.
На другой день я выскочил на центральный пролет, к палатке Филина. Сумма навара вырисовывалась приличной. На базаре ловили ворон разве что кресты на соборе, и то потому, что те сами садились. Многотысячная масса людей трудилась в поте лица, используя минуту времени в полную меру. Филин стоял перед входом в ларек, облокотившись о прилавок зажатой под мышкой барсеткой.
— Пойдем, — завидев меня, позвал он.
Несмотря на горевшую под потолком лампочку, в заставленном товаром крохотном помещении висел полусумрак. Сунув руку под одну из полок, Филин выудил кулек с золотом, бросил на стойку:
— Это фальшак.
— Не понял, — оторопел я, рассчитывавший на другое.
— Золото фальшивое. Изделия из рандоли, бериллиевой бронзы, или с покрытием, а внутри цинк, алюминий, что угодно.
— Как ты проверял? — расстреливая знакомую и не знакомую кучу, промямлил я. — Почему не воспользовался надфилем, ляписом?