Опять на танцах в «Клубе после тридцати» довелось познакомиться с женщиной сорока лет. Когда после нескольких постелей разглядела мою лысеющую голову, настроение у нее упало. Но я успел проявить себя с лучшей стороны. Она работала за компьютером в проектном институте, я продолжал отираться на рынке. Когда появлялись в театре музкомедии, редкий мужчина равнодушно проходил мимо. Никто не мешал нам заниматься любовью в полный рост. Встречались в моих хоромах, в которых из живности присутствовала редкая моль, да проникавшие через сетку не частые гости — комары. На старой квартире кровать расшатал так, что не смог дотащить целой до свалки. На новом месте мы прилежно разваливали крепкий, помнящий «совковый» инструмент, диван. Подушки не покупались со времен любовницы, от которой не чаял отвязаться. Когда та взялась их перебирать, нашла в перьях ржавый гвоздь. Дрянь из предыдущих воткнула с целью, чтобы я не достался никому. Так разъяснила смысл находки Андреевна. От каждой женщины прикарманивалось и плохого, и хорошего, не позволяя последним стереться из памяти навсегда.
Почувствовав, что деньги проедаются быстрее, чем удается накопить, начал приезжать к прежнему времени, показывая, что без боя пригретое место уступать не собираюсь. Намерения не прошли незамеченными. Сын перебрался к отцу, застолбил место на центральном проходе и племяш. Василиска, как прозвал я новую валютчицу, при моем появлении старалась не задерживаться, хотя видно было, уходила со скрипом. Помехи уменьшились, навар возрос.
Бочка прогрелась прилично. На нашем участке никого не оказалось. Я подумал, что местные власти опять занялись облавами. Поспрашивал торговый люд. Тот пожал плечами. Из проема в жбане выглянула юная особа, принятая вместо упорхнувшей жены десантника. Студентка.
— Что случилось? — обратился я и к ней.
— Говорили о чем-то, я не прислушалась. — близоруко сощурилась будущая ученая степень. — Запомнила, Склиф мотаться сюда не будет. Эта сфера деятельности не для него.
— Нервы не выдержали, — цокнул я языком. — Не в кабинете сидеть, с автоматчиком на входе в контору.
— Работу друзья ему подыскали. Повеселел, а то трясся каждый день.
— Здесь и нормального заколотит. Еженедельные приключения без последствий для отморозков.
— Подходил к ребятам начальник, говорил, что в этом направлении трудятся, — вздохнула студентка, словно наши проблемы она близко принимала к своему сердцу. — Все равно, сказал, поймаем бригаду грабителей. Дела с контроля не снимаются.
— Одно мое закрыли в сейф с «глухарями», — сплюнул я под стену. — Черт дернул продать квартиру и притащить на рынок три штуки баксов. Чудом на улице не оказался. Если бы не газпромовские акции, рыскал бы сейчас по свалкам.
— Что с вами приключилось?
— Обошлось. Потом позвонил товарищам, пообещали пустить на ночлег. Иначе пришла бы полная хана. Моя подружка отвернулась напрочь.
— Это как всегда, — махнула рукой девушка, будто прошла такую школу паскудства, что самой тошно. — Когда хорошо, они рядом, а как жареным запахло, не знаешь, где искать.
— Я и за собой замечал подобную черту.
— Я тоже, — ободренная откровением, хихикнула студентка. — Наверное, люди одинаковые.
— Единицы не в колее. От общества они удаляются, называются мудрецами.
Из ворот базара показался перекупщик старинного серебра, цепочек, монет, лома, невзрачный рыжеватый Коля. Он сбивал цену до предельно низкой, вымораживая копейки даже на хламе. Обойдя стоявшую с пачкой пакетов Андреевну, направился ко мне:
— Тебе ничего не говорили?
— О чем? — насторожился я, подумав о начавшейся на менял облаве.
— Валютчика грохнули. На Ворошиловском проспекте, в обменном пункте напротив Кировского отделения милиции.
— Когда?
— Вчера днем. Топором зарубили.
— Топором?..
— Топором… — ахнула студентка, прислоняясь плечом к прогретой за день бочке.
— Он банковал в коридорчике старого здания, сразу за отстроенной баней. Через переулок.
— Каждый день проезжал мимо.
— Там обменный пункт. Подошли двое, начали договариваться о сдаче крупной суммы в валюте. Работал Женька. Чтобы не привлекать внимания, мол, напротив милиция, клиенты попросили перейти в проход под довоенным строением в двух шагах. Овальный такой, длинный.
— И он согласился?
— Чего бояться, когда ментовка через дорогу. Зашли в тоннель. Один стал впереди, второй за спиной. Женька расстегнул барсетку с бабками, закопался в ней. Который сзади, рубанул топором по голове. Вырвали кошель. Добили и убрались.
— Не рассмотрел у отморозка топора? — Запротестовал было я, забыв, что дело уже сделано. — Куда тот его спрятал?
— За пиджак, — пояснил перекупщик. — Небольшой топорик для рубки мяса. Подозреваю, Женька не думал ни о чем, работал как всегда.
— Господи! — Опомнилась студентка.
Коля поиграл серыми глазами. Девушка заторопилась вовнутрь бочки. Через минуту послышалось сипение углекислого газа, которым газировали водопроводную воду.
— Беспредел, — только и сумел вымолвить я.
Коля пристроился рядом, поддерживая в руке набитую чем-то сумку. Я покачался с пяток на носки, вспомнил, что недавно вслед за кидалой заскочил в пропахший сыростью, такой же вечно полутемный тоннель. Мошенник мог уйти дворами и больше не появляться. Замыслил бы что, остановился посреди прохода, заговорил зубы, поджидая двух товарищей. Когда обернулся бы на звук их шагов, воткнул финку. И все. Я постарался отвлечься от мыслей, утешаясь тем, что после выпуска второй книги делать здесь больше нечего. Перенапряжение нервов начало давать знать о себе вспышками ярости, ответом на любое проявление агрессии, даже брошенного куда угодно кем угодно косого взгляда. Я, мужчина в возрасте, торчу один до позднего вечера за деньги, которые достаются кровавым потом. Оправданием может служить только выпуск всеми способами собственных произведений. Тут я не был похож на коллег по творчеству, предпочитая бездействию активные поиски решения проблемы.
— Слышал, полмесяца назад на Нахичеванском еще валютчика замочили? — нарушил молчание Коля. — За прилавками. Место заранее выбрали.
— Не информировали, — отозвался я. — Наверное, занят был бумажными делами. Досталось по издательствам побегать.
— У каждого свои заботы.
— Снова не поймали?
— Кто станет себя утруждать? Допустим, те и замочили, что убили его предшественников на Западном. Опять подкатили на машине.
— Западный… А кто разрешает менялам застолбляться на том углу? — повернулся я к перекупщику. — Несколько человек на тот свет отправили, и все равно продолжают ставить. Не хуже Паши Мерседеса. Чеченцы уже русских повырезали, он пятьдесят процентов находящегося в республике вооружения отдал горцам, живущим по средневековым законам. Вместе с Ельциным.
— Не знаю, — поднял худые плечи Коля. — Задаром никому не позволят. Ментам, как Мерседесу, лишь бы свое получить, а там хоть трава не расти. На центральном разве не так?
— Страшнее. Бродит слух, что базарные подкармливают бригаду грабителей, науськивая на валютчиков, которых считают нужным нагреть.
— Это не новость. Не только базарные, так делают везде, где крутятся большие деньги.
— Тогда вопрос, в какой стране можно встретить более продажную душу, ради мимолетных благ готовую перерезать горло матери, не то, что родственному по принадлежности к нации, человеку? В каких государствах власть отдают в руки изуверам, не удосужившись поинтересоваться: нормальные ли они?
— В России, — перекидывая сумку в другую руку, произнес Коля перекупщик. Повторил. — В России.
Он ушел. Я молча покачивался на месте без мысли в голове. Спросил о чем-то похожий на клиента мужчина, толкнула высунувшаяся из дупла студентка. Андреевна бросила зазывать алкашей, помахала перед носом ладонью. Собрав лоб в гармошку я попробовал улыбнуться. Получилось не по настоящему, потому что Андреевна взяла за локоть, встряхнула:
— Очнись, казак. Всех клиентов с бабками проспишь.
— Не нужны мне деньги, — улыбнулся я. — Куда бы уехать, да где примут.
— Нигде, — отвернулась старая казачка. — И здесь ты не нужен…
Это я понял без нее. Шевельнув плечами, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам. Значит, пора работать. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Начищенным золотым медальоном солнце продолжало болтаться посреди светло — синего океана, отплывая на закат. Лучи смягчились, не так обжигали кожу на открытых участках тела. Тянуло пропустить холодную струю газированной без сиропа воды через рот до заднего прохода, сбивая температуру разгоряченной плоти. Я успел обменять несколько соток. Пора искать валютчиков, у которых есть заказ на крупную сумму долларов, чтобы сдать баксы с разницей между покупкой и продажей в червонец. Ждать купцов не имело смысла, если подвалит клиент с энным количеством валюты, придется отпускать за неимением налички. Я пристроил барсетку под мышку, заторопился в сторону ворот. Проскочив армяней, в том числе Красномырдина, махнул на другой конец центрального прохода. Накачавшийся пивом под кадык, бывший службист Хряк пока стоял. Рядом тасовались несколько собравшихся в кружок валютчиков.
— Слышал, с новыми чурками неувязочка? — забирая сотки, спросил амбал.
— С молодым, — поморщился я. — Армяне тоже отвязались на него. Оскотинился, щенок.
— В пятак не въехал?
— Спустил на тормозах.
— Я бы всандолил.
— Не надо прощать, — подключились остальные. — Крутятся на бешеных бабках, цены повысили до потолка. Клиенты скоро перестанут нас узнавать. Валят к ним.
— Они придерживаются законов свободного рынка, — не согласился я. — Сколько раз говорил Манекену и толстому Олегу из бригады Меченого, чтобы прибрать процесс к рукам, нужно поднять цены. Я и те, кто на подхвате с небольшими суммами денег, начнут бегать к вам. Как об стенку горох. Драли с клиентов три шкуры и продолжаете сдирать.
— Считаешь, банкуют правильно? — набычился Хряк. — За что тогда тебя отбуцкали?