я ему приказал. Дело в форс-мажорных обстоятельствах, чувствуете запах, чувствуете?! (Милицейский послушно и вдумчиво принюхался). Это я метеоризмом страдаю. Сейчас, если меня до унитаза не довести, я всё тут веснушками забрызжу, я всю экологию до тотал крэша доведу, потому что я мужчина крупный и если возьмусь за дело, то ни как не менее полведра, и это, представьте, с давлением и сероводородом…
Московского гайца невозможно вывести из себя, после того, как он пару раз штрафовал за превышение совершенно голых девиц на «Бентли», всё остальное для него стало суетой московской жизни. Он всунул голову в приоткрытое окно и депрессивно уставился в моё лицо, которое, сообразно истории, изображало мину титанического засранца.
– А я вас знаю, вы – этот…
– …Кочергин, – застенчиво поправил водитель.
– Да, Кочергин. Проезжайте, Андрей Николаевич, счастливого пути!
Около часа в машине задыхались в ржании три человека, я же грустно смотрел на осеннюю Москву и в который раз говорил себе, какой же это противный и НЕ мой город. Впрочем, мнение моё и не обязательно правильное.
Людмила Степановна Кочергина
Моя Мама это очень специально сделанный Человек, аналогов которому я не видел ни разу.
Она никогда не ругалась, не повышала голос и не истерила, как это делают дамы – сообразно женской природе. Она была какая-то даже суровая и крайне тяжелая в суждениях и поступках.
Сижу однажды лет 15–16 от роду за столом и поедаю мамин борщ, а прямо перед окном маминой кухни растет яблоня, с густой кроной и наливающимися спелостью яблоками.
Людмила Степановна, мама моя, поворачивается от плиты и смотрит в окно таким взглядом, как будто увидела там Старуху Шапокляк ну или хотя бы её крысу Лариску.
– Тень!
– Хрум-хрум, чафф-чафф, чего?
– Темно от яблони в кухне…
– И чо?
– Надо убрать.
– Чафф-чафф, хрум-хрум, надо – убери.
Мама
Автор в 15 лет
Мама поворачивается к плите, вытирает руки об кухонную тряпицу и неспешно поворачивается куда-то.
Я не успел доесть тарелку супа, как раздался визг пилы, потом – удары топора, обрубающего ветки. Через пятнадцать минут голый ствол яблони уже ехал по улице Пушкина на мусорку. У меня, как и у моей мамы, никогда нет и не было сомнений практически ни в каких вопросах. Это, наверное, странно звучит, но меня поражают люди, мнущиеся в решениях. Все вопросы мне видятся очевидными, а это порождает очевидные ответы. Скорость принятия решения при этом – слегка сверхзвуковая.
В той же кухне Людмила Степановна схватилась за зуб и сообщила:
– По-моему, у меня кариес.
– Да-а-а, незадача! Лечи – не запускай, кускость мясорубки – залог уверенного пищеварения.
Мама не меняя выражения лица выслушала порцию моих острот. Повернулась и вышла будничным шагом. Через час уже вернулась с ватой во рту – она вырвала зуб.
– Зачем рвала-то?
– А ПУСТЬ НЕ СМЕЕТ БОЛЕТЬ!
Я начал жить самостоятельно с 12–14 лет, редко приходя домой, с 14-ти, учась в техникуме, регулярно отрабатывал смены на элеваторе, благо тренер Коля Шеменьов подкидывал работу. Потом я ушел в Армию и вообще пропал, не появляясь у мамы годами.
И было очень странно, когда через несколько лет, заштопанный и не вполне в здравии, я звонил в мамину дверь, она открывала ее и говорила ровным голосом: «Андрюшка приехал, заходи…» Она не была холодной, она не была грубой, моя мама всегда была бронебойной, а этот калибр суету не подразумевал…
Ну и собственно, о чем я:
Как-то между «командировками из Антарктиды в Житомир» заехал к маме, а заодно сходить в любимую синеглазовскую баню, куда хожу с трех лет. Была морозная и тихая погода. Мама открыла дверь, как всегда, без реверансов поздоровалась и спросила, буду ли есть, впрочем, тут же осеклась и сказала: «Сынок, у меня есть разговор».
Надо сказать, она в те времена очень жаловалась на соседку со второй половины ее частного дома, та имела огнедышащее сочетание: национальность – мордва, специальность – продавщица в поселковом магазине, и при этом – просто ядовитое существо преклонных лет. Я несколько раз вполне увесисто просил ее не доводить мать истериками. Она отпрыгивала на безопасное расстояние и начинала токсично бурчать, как попа под водой. Причем разобрать смысл ее аудиоканала не представлялось возможным, и выходило, что счёт всё-таки «1:1».
Сажает меня мать, и я в смятении опасаюсь услышать нечто «не вывозимое».
– Сынок, меня соседка на всю улицу матом полоскала и уняться не могла чуть не час, такого позора я еще не хлебала, поговори с ней, а то я прямо с давлением слегла…
Я ничего не ответил, но клык языком нащупал…
Сходил в баню, иду домой разомлевший, розовый, как купидон, даром что без парашюта, глядь, а мордовская Баба Яга во дворе шарагатится. «Упс, на ловца и рыбка раком летит», – бравурно подумал я.
– Алё, чудо поношенное, ты чего мне нерв оголяешь который год, до твоего сухого орешка в погремушке не доходит, что мать трогать нельзя, а уж тем более матом ее полоскать?
– Чо это, кого это, не было такого, гонит она, – вполне по фене огрызнулась бывалая работница вино-водки.
Меня ее шипение как-то неожиданно газануло, я (заметьте) аккуратно взял ее за воротник и не спеша, осторожно ступая, направился домой. Открыл дверь, стою в коридоре, сам весь розовый, а в руке сверкает глазами и скрипит зубным протезом записная поселковая ведьма.
– Мам, уточни, пожалуйста, что тебе это чудо прошамкало и в каких объёмах.
Маме после моего прихода, очевидно стало и спокойнее, и лучше, она явно спала. Выйдя с заспанным лицом из своей комнаты, она с невозмутимостью диктора Левитана сообщила ровным голосом:
– Не, не эта соседка, а та, что через дорогу, – развернулась и ушла досыпать.
Я продолжал держать в руках злобную фурию, но после этих слов мы удивленно встретились глазами и как-то даже смутились на пару.
– Виноват, – сказал я детским писклявым голосом.
– Да ладно уж, разобраться надо было, а не газить, – покровительственно уточнила представитель гордой мордовской нации и, поправив телогрейку, шмыгнула от греха на улицу.
Я стоял еще минут семь с половиной, глотая липкую слюну и оттаивая от позора. Мама продолжала тихо спать, ни что ей не помешало.
Укрепи Господи, нашу Бабу Люсю и даруй ей многия и благая лета. Аминь.
Никто, кроме нас, ну и слава ВДВ!
Есть у меня товарищ-друг-и-брат – Сергей Салимович, успешный бизнесмен из Барнаула. Он служил в ВДВ лет сорок назад, но как все «воины дяди Васи», так и не «демобилизовался», ловил по своей инициативе вооруженных браконьеров, лез в чужие драки и так далее…
В общем, этот самый Салимыч взял свою дражайшую половину и повез ее в променад по Паттайе и окрестностям Таиланда. Отдых подходил к своему завершению, когда супруга решила погулять «в том самом платье», которое ни разу так и не надевала… Гуляют, вдруг сзади на приличной скорости проносится байк с пассажиркой. Мотоциклёр вырывает у Салимовичихи сумку и мчит в злачные глубины и клоаки Юго-Восточной Азии.
«По-го-ня! – подумал Салимович и мысленно поправил голубой тельник, ну или берет. Подбегает к таксисту и на чистом иностранном орет ему в узкоглазое лицо: «Комарад-хелп-твоюмать-мне ща!» (Дальше бравурно на литлрашнвульгарис).
Таксист проявляет преступную солидарность с байкером и что-то там про «Куда и сколь?», явно не понимая огнедышащей важности момента. Но он не знал Салимыча в деталях…
Салимыч вырывает у таксёра ключи, садится в тарантас и мчит в непролазную тайскую ночь, четко видя мелькающий «красный анус» мотопедки.
Байкер сдуру убавил скорость… причем совершенно зря – такси садануло его прямо в багажник, байкер в канаву, его спутница на асфальт – делать себе открытый перелом ноги.
А Салимыч ныряет в канаву за «вероятным противником». Последний уже оценил новизну сюжета и, не отряхая собачьих какашек, уже выскочил из клоаки и вскочил в ближайший бар, крича на тайском: «Этот неприличный человек изнасиловал мою сиамскую кошку, только что убил мою жену об стену и о всех вас выражался, не стесняясь в эпитетах, спасайте меня, желтоватые бразеры!»
Бразеры, надо сказать, бодро вскочили и вспомнили, что они муай-тайцы – встали во вполне приличные стойки…
«Ах так!» – коротко, как выстрел, подумал Салимыч (185 см – 95 кг) и разрушил постройку 18 века, уничтожив крышу из профнастила до тотального урона.
Виновник торжества оказался вообще запредельно оригинальным – вместо того чтобы понять, что перед ним озверевший десант и поднять руки в «хенде хохе», он сдуру пнул Салимыча в буденовку. Уже через пару минут все как-то затихли и оцепенели, потому что озябший в удушающем таец стал пускать пену из порванного рта, что не смутило, в общем, Салимыча, но душить его он перестал, по рациональным соображениям.
Ремарка: по решению Принца Таиланда, все, абсолютно все суды в Таиланде выигрывают… только тайцы! Самая страшная тюрьма мира – это тайская тюрьма, пожизненные сроки это стопроцентная реальность каждого дня.
Примчала полиция. Налицо: разбойное нападение на таксиста; разбитое в мясо такси; тяжкие телесные соучастнице, с открытым переломом ноги; разрушенный архитектурный памятник тайского «постмодернизма»; легкие телесные повреждения сборной команды района по муай тай; тяжкие телесные «виновнику торжества», при этом… да нет у него никакой «типа сумочки» – выкинул, скунс неприятный, по дороге выкинул… Наш консул, услышав рапорт Салимыча о выполнении боевой задачи, ответил поэтически:
– Не смейте! Мне! Звонить! Среди! Ночи! (Точка.)
Спас, как ни странно, «вероятный противник» из туристической полиции, англичанин. Он что-то вжарил на родном языке, и вдруг «нашлась сумочка», вдруг, потупив голову, тайцы что-то стали рассказывать с пантомимой из серии «Чингачгук рассказал о своей охоте». Таксист просил 5 000 дол ларей на восстановления своего «бентли», но согласился и на 100$. Спасенного скорой бандоса скрутили и отправили куда-то в ночь… Салимыч пошел искать жену, гордо неся перед собой белоснежную местами сумочку как подтверждение «спасения мира», «чести семьи» и сохранения семейного бюджета.