[16]. Иногда я просыпаюсь посреди ночи, а его нет: уехал на работу в два часа ночи. Он стал похож на поганого зомби.
Реджи посмотрела на полки, где стояли школьные фотографии Чарли и моментальные снимки семейных отпусков. У Чарли были глаза матери и ее нос. Она была худощавой женщиной с большими карими глазами, светлыми волосами и белозубой улыбкой. Еще там были фотографии Стю Бэра в полицейской форме и более ранние, когда он служил в армии. Он был медиком во Вьетнаме. По предположению Реджи, тогда он весил на пятьдесят фунтов меньше, чем сейчас. Среди других фотографий был моментальный снимок Стю с группой других людей в мундирах, стоявших перед полевым госпиталем: они держали оловянные кружки и поднимали их в воздух, словно провозглашая тост. Лица под касками выглядели усталыми и изможденными, и все они носили тяжелые бронежилеты, обвешанные всевозможным снаряжением. За что они поднимали тост? Реджи оставалось лишь гадать. За то, чтобы поскорее убраться из Вьетнама? Они пили за свою будущую жизнь, подумала Реджи, разглядывая другие фотографии, – жена, сын, маленький зеленый дом, новый чин в полиции.
– Так у него здесь рабочий кабинет? Можно заглянуть туда? – спросила Тара, стараясь изобразить беспечный тон.
Чарли покачал головой.
– Никаких шансов. Отец убьет меня. Кроме того, он держит дверь запертой.
– Серьезно?
– У него там оружие и патроны. И конфиденциальные документы из полиции. Он обязан держать все это под замком.
Тара скорчила кислую мину.
– Мы могли бы попытаться вскрыть замок. Если механизм простой, я смогу это сделать заколкой для волос. – Она начала рыться в сумочке. – Уверена, она у меня где-то есть.
Реджи подумала о том, как Тара проникла в дом Андреа Макферлин. Была ли задняя дверь действительно открыта, или Тара взломала замок? Порез на ноге отозвался саднящей болью; Реджи потерла его через джинсы и посмотрела на Тару, вспоминая пересекающиеся линии шрамов у нее на икре.
– Ты поэтому пришла? – Чарли осклабился. – Хотела порыться в вещах моего отца?
Тара закрыла сумочку и покачала головой.
– Нет. Мы пришли, потому что скучали по тебе, так что не разыгрывай параноика.
– Тогда забудь о кабинете, – сказал Чарли. – Он повесил на дверь здоровенный замок.
– Но может быть… – начала Тара.
– И думать забудь, – перебил Чарли, и в его глазах блеснул гнев. – Я даже не дам тебе попробовать.
– Ну и отлично, – сказала Тара. – Как пожелаешь.
Они немного помолчали. Тара постукивала неровными ногтями с синим маникюром по своей банке кока-колы и пританцовывала на месте, словно не могла стоять спокойно.
– Я знаю, что надо сделать, – внезапно сказала Тара и на мгновение успокоилась. – Давайте поиграем. Закрой глаза, Чарли.
Он несколько секунд смотрел на нее, потом закрыл глаза.
– Хороший мальчик, – похвалила она. – Держи их крепко закрытыми!
Тара легко соскочила с дивана, подошла к стулу, где сидела Реджи, выразительно приложила палец к губам, а потом оседлала ноги Реджи и наклонилась вперед. На мгновение Реджи показалось, что Тара собирается поцеловать ее. Вместо этого Тара заговорщицки улыбнулась и аккуратно, почти нежно обхватила подругу за шею. Реджи вопросительно взглянула на Тару, и та прошептала одними губами: «Все в порядке. Верь мне».
– Открой глаза, Чарли, – велела Тара.
– Тара, что ты…
– Я – Нептун, – отозвалась она и усилила хватку на шее Реджи. Улыбка пропала, и теперь глаза Тары казались темными и жестокими. Ее руки были холодными и пахли сигаретами. – И я даю тебе одну минуту для спасения моей последней жертвы. Скажи мне, почему я делаю то, что делаю?
– Это глупо, Тара, – сказал Чарли.
– Отвечай на вопрос! – приказала она и снова усилила хватку. Реджи попробовала сглотнуть, но не смогла. Она замерла и даже пыталась не дышать.
– Потому что это как наркотик, – нетерпеливо сказал Чарли.
– И? – Тара нажала немного сильнее. Реджи поперхнулась и потянулась к ее рукам. Она обхватила ее запястья и принялась тянуть и выкручивать, но Тара держала крепко.
– Перестань, Тара! – Чарли вскочил с дивана. – Ты делаешь ей больно!
– Стой спокойно и играй по правилам, или она умрет. Я не Тара, я Нептун, – прошипела Тара глубоким, скрежещущим голосом. Когда она заговорила снова, то сорвалась на крик: – Почему я делаю то, что делаю?
У Реджи кружилась голова. Она впилась ногтями в запястья Тары и попыталась что-то сказать, но слова не выходили наружу. Реджи попала в тоннель, и там, на другом конце, на нее сверху вниз смотрела Тара… только это была не Тара. Она была Нептуном. Человеком с тенью вместо лица и клешнями лобстера вместо рук. Реджи тянула и щипала не кожу на человеческих запястьях, а чудовищный экзоскелет.
– Тара! – Чарли обхватил Тару за талию, оторвал от Реджи и швырнул на пол. Реджи задыхалась, втягивая воздух. Ее руки инстинктивно взметнулись к ноющей шее и помятой гортани.
– Ты, гребаная идиотка! – крикнул Чарли, пригвоздив к полу запястья Тары и усевшись ей на ноги, так что она не могла двинуться с места.
Тара улыбнулась.
– Теперь ты чувствуешь это, верно? – спросила она. – Это власть, чистая власть. Девушка лежит под тобой, и ее жизнь в твоих руках. У тебя от этого громадный стояк, и есть только одно избавление. Ты должен убить ее. А когда ты сделаешь это, вся вселенная будет у твоих ног. Ты станешь Богом.
17 октября 2010 года. Брайтон-Фоллс, штат Коннектикут
Реджи проснулась в холодном поту, с сильно бьющимся сердцем. Ей приснилось, что она лежит связанная в темной пещере и кто-то надевает ей на палец кольцо. А потом отрубает ей руку.
«Пока смерть не разлучит нас».
– Вот дерьмо, – пробормотала Реджи, сидя на своей детской кровати, под тем же лоскутным одеялом, которым она пользовалась раньше, сшитым ее бабушкой из неровных полосок ткани красного и белого цвета. Реджи не знала свою бабушку, которая умерла при рождении Веры. Реджи слышала эту историю в раннем детстве и воображала, как ее мать вылетает из бабушкиного живота, словно жизненная сила Веры каким-то образом убила Монику.
Реджи смотрела на узор и вспоминала, как мать, спотыкаясь, вошла в комнату, легла рядом и свернулась калачиком вокруг нее, бормоча под одеялом пропитанные джином секреты. Под бабушкиным одеялом.
Лоскутное одело, когда-то ярко-красное и белое, выцвело до пятнисто-розового и желтоватого. Реджи видела маленькие стежки, сделанные рукой, сшивавшей отдельные кусочки и образующей причудливые извилистые формы.
Реджи посмотрела на потолок с осыпающейся штукатуркой и пятнами от сырости. Должно быть, уже какое-то время протекает крыша. Некоторые пятна состояли из многочисленных неровных колец, напоминавших топографическую карту. Реджи изучила воображаемый ландшафт, представляя горы и долины и гадая, каково было бы жить там.
Дверь ее спальни скрипнула. Реджи присмотрелась и увидела, как медленно закрывается створка. Кто-то был за дверью, в коридоре.
– Эй, Лорен! Мама?
Послышался шаркающий звук: шаги удалялись по коридору. Зазвонил мобильный телефон. Реджи перекатилась набок, нащупала его на прикроватном столике и увидела светящиеся цифры: 7.32. Проклятье. Она редко просыпалась после шести утра. Телефон вибрировал в ее руке, на экране высветилось имя Лена.
– Привет, – сонно сказала она, одним глазом приглядывая за дверью.
– Я тебя разбудил, да?
– Нет. Ты знаешь меня, королеву ранних пташек.
– Как дела в Уорчестере? – спросил он почти насмешливым тоном, словно подозревал, что она находится в другом месте.
– Не так, как я ожидала, – ответила Реджи, упрекнув себя в паранойе. Лен просто придуривался. Он никак не мог узнать, что она лжет ему. Тем не менее в ней тяжело шевельнулось чувство вины, и, как ни приятно было разговаривать с Леном, Реджи не терпелось прекратить разговор, пока он не почувствовал это.
– Это хорошо или плохо? – спросил Лен.
– Трудно сказать.
– М-м-м… – протянул он и ненадолго замолчал. Она услышала, как мяукнула одна из его кошек и как он делает глоток утреннего кофе из чашки. Извернувшись, Реджи поднесла телефон к другому уху.
– Я позвоню тебе, когда вернусь в город, – сказала она. – Тогда и устроим пикник.
– Неплохой план, – согласился Лен.
– Тогда до скорого…
– Редж?
– Да?
– Так, ничего, – вздохнул он. – Поговорим, когда вернешься.
Реджи встала с кровати и потянулась. Комната осталась такой же, как во время ее отъезда, то есть довольно мрачной. Над постелью висела литография гравюры Эшера: трехмерные руки, рисующие друг друга. Некоторые ее эскизы до сих пор висели на доске объявлений, включая угольный автопортрет: размытые черты, глаза, как два темных провала, – призрачная девочка-енот, безмолвно вопрошающая свою будущую версию, зачем она вернулась сюда.
Реджи отвернулась от рисунка, открыла дверцу шкафа и обнаружила несколько предметов одежды, которые оставила здесь перед отъездом в колледж. На верхней полке, как она и ожидала, лежала «коробка памяти».
Через месяц после того, как нашли руку ее матери, Реджи направили к психологу, который специализировался на моральных травмах. Это был молодой человек с одутловатым лицом и печальными глазами, любивший свитера с узором из разноцветных ромбов. Одним из упражнений, которое он назначил, было завести «коробку памяти»: специальную шкатулку с памятными вещами, оставшимися от Веры. Реджи воспользовалась старой деревянной коробкой из-под сигар, оставшейся от ее деда. Следуя инструкциям бледного юноши, Реджи наполнила ее вещами, которые всегда будут напоминать ей о матери. Потом она спрятала коробку в глубине шкафа и оставила ее здесь, когда устремилась к началу новой жизни. Это было совсем не то, что предполагал психолог, но Реджи так было легче.
Она сняла коробку с полки и сдула слой пыли на крышке. На этикетке красовалась полногрудая полуобнаженная женщина, опиравшаяся на большой глобус. Дрожащими пальцами Реджи откинула крышку на петлях и увидела мешанину записок, картонных спичечных коробок и сложенную страницу, вырванную из старого журнала: ее мать, девушка с рекламы кольдкрема «Афродита». «