Янос Д.: Я опекал его и помог добыть некоторые весьма важные материалы. Все — с согласия нашей организации.
Фон Гота: Хорстман был арестован. Почему?
Янос Д.: Его предали. Причем его же немецкие друзья. Он был им слишком неудобен. Не только потому, что собирал материалы, опасные в политическом плане, но еще и совал нос в личную жизнь своего прямого начальника и работодателя.
Фон Гота: Могу ли я толковать ваши слова так, что человеком, донесшим о его деятельности в афинскую полицию и тем самым вызвавшим его арест, был доктор Шмельц?
Янос Д.: Я не могу утверждать этого на сто процентов, но и не исключаю. Знаю точно, что Хорстмана арестовали, когда он пытался проникнуть на виллу актрисы Марии К., где, как обычно, пребывал доктор Шмельц. Там же находился и его шофер Хесслер.
Фон Гота: Греческая полиция подвергала Хорстмана интенсивным допросам?
Янос Д.: Вы имеете в виду, пытали ли его? Да, всю ночь. Поэтому он так выглядел наутро — едва мог говорить. Так вышло, что к самолету его доставил я. И вот тогда он сказал: «Я у этой сволочи в долгу не останусь!»
Из отчета инспектора Фельдера о беседе с фрау Хельгой Хорстман, проведенной в присутствии ассистентки Ханнелоры Дрейер:
«Место: квартира супругов Хорстман на Максимилианштрассе.
Время: воскресенье, 19.30–20.00.
Мы были приглашены в квартиру. Коллега Дрейер представила меня фрау Хорстман. Та настаивала, что желает говорить со мной наедине. По совету коллеги Дрейер я согласился, но она находилась в прихожей и оставила двери в гостиную приоткрытыми».
— Наконец-то в криминальной полиции нашелся порядочный мужчина! — приветствовала Фельдера Хельга Хорстман. Как обычно, на ней был лишь легкий халатик. На диван не села, а почти легла.
— Слава Богу, это не старая перечница вроде Циммермана или напомаженный пижон вроде фон Готы. Мужчину с первого взгляда видно!
Фельдера такое начало не смутило. Ко всему, что можно было ожидать от хозяйки, его по дороге подготовила Ханнелора Дрейер. И она не преувеличивала.
— Могу я вас просить ответить на пару вопросов? — вежливо спросил он.
— Вначале я у вас кое-что спрошу, — перебила Хельга. — Вы по работе часто вплотную имеете дело с женщинами, вот как со мной, например. Дрожи в коленках никогда не бывает?
— Нет, — честно ответил Фельдер. — В нашей работе обычно видишь столько грязи, крови и мерзости, что на близость женщины, даже хорошенькой, просто нет сил реагировать. И настроения тоже!
Продолжение отчета инспектора Фельдера:
«Фрау Хорстман еще несколько раз пыталась перевести разговор на меня. Поэтому я попросил ее подтвердить, что во время убийства Хайнца Хорстмана она находилась в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. Она невозмутимо подтвердила это в полном соответствии с тем, что мы уже знали».
— Но Господи, герр Фельдер, — весело заметила Хельга Хорстман, — что вы строите из себя святого? Что плохого, если двое, которые нравятся друг другу, окажутся вместе в постели? По вам не скажешь!
— Ну тут все дело в том, где, как и когда, — задумчиво произнес Фельдер.
Хельга с улыбкой склонилась к нему, так, что Фельдер не мог не оценить все содержимое ее глубокого декольте.
— Милый инспектор, вы же не думаете, что нормальный человек занимается любовью, только когда испытывает возвышенные чувства или когда его совесть чиста? Я — человек нормальный, поэтому проделываю это охотно и удовольствием всегда и всюду. И представьте себе, бедолага Хайнц так и не сумел оценить мои способности. Особенно в последнее время. Это вам о чем-нибудь говорит?
Продолжение отчета инспектора Фельдера:
«Мои попытки узнать о судьбе оставшихся после Хорстмана бумаг не дали никаких результатов. Фрау Хорстман сказала лишь, что будь у нее эти бумаги, она сумела бы ими воспользоваться с толком для себя».
— Что вы все ходите вокруг да около? — спросила Хельга Хорстман, поджав ноги и кокетливо потянувшись. — Я женщина добрая и понимающая, не хотите этим воспользоваться?
— Я на службе, — вяло оборонялся Фельдер.
— Это ничего не меняет, — не отставала Хельга. — Не хотите попробовать вести себя как герой крутого детектива? Вы постараетесь удовлетворить меня, а я вам за это предоставлю кое-какую информацию. Возможно, и какие-нибудь бумаги найдутся. Что вы на это скажете?
— Большое спасибо за беседу, — Фельдер торопливо поднялся и вылетел, минуя ассистентку Дрейер, за дверь.
— Ах, как тебе это идет! — восторженно воскликнул доктор Шлоссер, когда зашел за Маргот Циммерман, чтобы отвести ее поужинать и потом — на Бал наций.
Он считал, что Маргот всегда одевается с изысканным вкусом и что ее фигура, несмотря на склонность к полноте, по-прежнему хороша.
А Маргот Шлоссер казался рыцарем, настоящим джентльменом, который ненавязчив, который в ее обществе никогда не позволяет себе быть грубым или циничным и не скупится на знаки внимания. Чаще всего — на цветы, причем в любое время года и по любому поводу.
— Нас уже ждут. — Он предложил ей руку.
Мать Шлоссера, ожидавшая в машине у дома, при виде Маргот обрадовалась, но и забеспокоилась.
— Ну наконец-то, девочка моя! Что-то ты бледная…
— Да это все неоновые лампы, — попытался вмешаться Шлоссер.
— Или жизнь с Мартином, — съязвила фрау коммерц-советница Шлоссер. — Не хочу ничего плохого сказать о Мартине, хотя он навсегда остался грубым мальчишкой… Не то что Тони…
— Ну прошу тебя, мама, — осторожно перебил ее сын. — Ты обещала, что весь вечер будем только отдыхать.
— А я уже отдыхаю, сынок. — Она энергично притянула Маргот к себе. — И Маргот не обижается, она мой характер знает. Ведь я права, моя милая?
На этот раз Бал наций совпал с первенством Европы по бальным танцам среди любителей. Участвовали восемнадцать пар, в основном с Запада.
Бал наций был крупнейшим событием светской жизни. Высокий взнос и вход только для приглашенных делали его типичным смотром мюнхенского высшего света. Здесь собирались хозяева пивоварен, отелей, торговцы недвижимостью, владельцы торговых центров, хозяева доходных домов и строительные подрядчики — все, кто в этом городе наживал миллионы и желал блеснуть в свете.
На балу наряду с земельным министром экономики и мюнхенским бургомистром присутствовали и члены земельного ландтага, торговой палаты, магистрата, союза предпринимателей, а также владельцы и издатели ведущих мюнхенских газет. В этом году среди них не было таких магнатов прессы, как Фридман из «Вечера» и Пробст из «Южнонемецких новостей», которые недавно отошли в мир иной. Не было и влиятельного Феликса Буттердака из «Меркурия» — в зимнюю непогоду он предпочитал солнечное побережье Испании. Зато свое участие подтвердили Бургхаузен и Вардайнер из «Мюнхенских вечерних вестей», а также Шмельц и Тириш из «Мюнхенского утреннего курьера». Правда, все четверо опаздывали. Ведущий чемпионата танцев объявил:
— Начинаем вступительный танец.
Инспектор Михельсдорф в 20.30 явился к шефу, комиссару Кребсу. Коротко доложив о проделанной работе, он заявил, что доказательств достаточно, чтобы заставить Фоглер говорить.
Пролистав бумаги, Кребс сказал:
— В отличие от вас, я думаю, что этого недостаточно.
— Для прокурора — да, допускаю, — не сдавался Михельсдорф. — Но если надавить как следует, ей все-таки придется заговорить.
Кребс поглядел на своего лучшего сотрудника с неудовольствием.
— Вы говорите — надавить?
— Это единственная возможность, — настаивал Михельсдорф. — Вы сами говорили: преступник всегда пытается повторить неудавшееся нападение, пусть даже на другую жертву.
— Тут я с вами полностью согласен.
— Значит, я могу действовать?
— Пожалуй, лучше сделать так, чтобы наши люди следили за Фоглер и при необходимости обеспечили ей охрану, — заметил Кребс.
— А лучше всего сделать и то и другое, — предложил Михельсдорф. — Будем следить за ней — и допрашивать тоже.
— Ну ладно, — сдался Кребс — Действуйте!
— Слушаюсь! — Михельсдорф был полон энергии. — Отправлюсь за Фоглер немедленно!
— Разумеется, не один.
— Вы хотите пойти со мной?
— Нет, с вами пойдет коллега Браш.
— Опять она… — кисло протянул Михельсдорф. — Ну ладно, если иначе никак…
Результаты предварительного этапа соревнований танцоров были очевидны. Югославы отпали после слоуфокса, швейцарцы сорвались на медленном вальсе, а французской паре не удался квикстеп. Остальные вышли в следующий круг.
Лотар из «Мюнхенского утреннего курьера», который должен был написать репортаж о чемпионате и которого якобы с санкции руководства откомандировал сюда Вольрих, кисло помечал что-то в блокноте. Эти вещи обычно поручались новичкам, но его откровенно провоцировали, и приходилось держать себя в руках.
Карл Гольднер представлявший «Мюнхенские вечерние вести», никаких заметок не делал. Репортаж такого рода он может написать хоть во сне. Начнет так: «Опять великолепный праздник!» Далее пойдет перечень всех собравшихся шишек — от федерального министра до владельца обувной торговли. Этого нужно помянуть — все же постоянный поставщик рекламы.
Гольднер имел свою точку зрения на всю эту показуху, но никогда ее не высказывал. Лишняя потеря времени — все равно никто не напечатает. Лениво и равнодушно следил он за суетой вокруг себя, но тут заметил, что появился Вардайнер.
Сев вместе с Сузанной за столик, Петер Вардайнер отметил, что Шмельца еще нет. Зато Тириш уже восседал в ложе, хмуро поглядывая вокруг. Недоставало также банкира Шрейфогеля, не видно было и его приближенных. Мюнхенский бургомистр, как всегда, сдержанно кивнул ему в знак приветствия. Увидел он и адвоката Шлоссера в компании двух дам. Ничего существенного, просто толпа публики на балу…