Вместо того, чтобы ответить Сторми, мистер Пресли проделал небольшую пантомиму, сначала энергично просверлил ноздрю пальцем, затем притворился, что намотал из неё несколько ярдов соплей.
— Как он это воспринимает? — спросила Строми.
— Не по-взрослому.
Мистер Пресли скатал воображаемые сопли в шарик размером с бейсбольный мяч и кинул в меня.
Сзади посигналили. Светофор сменил цвет. Несмотря на это, я задержался достаточно для того, чтобы перед тем, как пересечь перекрёсток, притвориться, что поймал отвратительный, но несуществующий мяч из слизи и кинул его через плечо ему обратно.
— Что это было?
— Соплебол.
— Снова?
— Он всегда был в душе большим ребёнком.
Вы можете подумать, что присутствие в моей жизни задержавшихся умерших должно было сделать мою жизнь мрачной, если не несчастной штукой, жестокой, тёмной и в постоянном страхе. Она такая и есть, временами жестокая, тёмная и наполненная страхом — и при этом не ничтожная, забавная и наполнена безрассудством.
Мы проехали несколько миль и находились в том месте, где Марикопа Лэйн сменила окрестности пригорода полусельским пейзажем, когда мужчина с мясницким ножом, застрявшем в его шее, вышел из ниоткуда и бросился под машину. Даже если бы я вёл Бэтмобиль, способный остановиться на десятицентовике и дать шесть центов сдачи, то не смог бы избежать столкновения с парнем. В любом случае, тормоза не потребовались, что я понял это по тому, что Сторми не стала кричать в тревоге. Я проехал сквозь призрака, когда он указал на меня. С лёгкой грацией задержавшегося умершего он прошёл сквозь переднюю часть машины, забравшись в автомобиль на скорости пятьдесят миль в час, сложился в сидячую позу и устроился на заднем сиденье рядом с мистером Пресли — законы физики больше его не касались.
Когда я замедлился и съехал на обочину, Сторми спросила:
— Что происходит?
— Только что к нам присоединился мёртвый парень.
— Какой мёртвый парень?
— Не знаю. Никогда не видел его прежде. Залитый кровью, с мясницким ножом в шее, выглядит немного взволнованным.
— Возможно, он фанат Элвиса.
Я остановился на обочине дороги и повернулся на сидении, чтобы рассмотреть нашего нового пассажира. Он выглядел на сорок. Бритоголовый. Голубые глаза. Без бороды. Без татуировок. На нём были брюки хаки и красно-белая клетчатая рубашка, выглядевшая, как будто сделана из скатерти итальянского ресторана, но пятна по всей её поверхности не были соусом для спагетти.
— Расскажи, — попросила Сторми, потому что не могла видеть нового парня так же, как и мистера Пресли.
— Ну, — сказал я, — его частично отрезанная голова болтается как у куклы, голова которой может качаться горизонтально. Глаза у него настолько широко открыты, что кажется, у него нет век, как у рыбы, и он кричит на меня так, как будто ещё не осознал, что мёртвых никто не слышит, даже я.
— Ясно, — сказала Сторми.
Несмотря на то, что мог быть напыщенным на сцене, мистер Пресли выглядел потрясённым гротескным спектаклем только что скончавшегося пассажира. Он похлопал вновь прибывшего по плечу (духи могут чувствовать друг друга) и помахал указательным пальцем правой руки.
— Думаю, он был убит всего несколько минут назад, — сказал я. — Поэтому он так взволнован.
Сторми вздохнула.
— Я думала, мы едем на ярмарку.
— Едем.
— Едем, да? То есть ты говоришь, что иногда мёртвые парни не хотят отомстить?
— Он бы, возможно, назвал это правосудием.
— И, я полагаю, он хочет, чтобы мы его ему предоставили.
— Не мы. Я. И после этого мы отправимся на ярмарку.
Дух, недавно освободившийся от своего тела, внял совету мистера Пресли и предстал в том виде, в каком был при жизни. Без крови. Без мясницкого ножа в шее. Он энергично кивал, подтверждая, что хочет правосудия.
Мгновением позже он уже находился вне машины, бежал перед ней, его ноги даже не касались земли.
Я поехал в погоне за призраком, свернув налево, на узкую просёлочную дорогу, и сказал Сторми:
— Он ведёт нас к убийце.
— Я надеялась на стаканчик льда с апельсиновым сиропом.
— На стаканчик со льдом ещё уйма времени, — заверил я её.
— И чизбургер, и халапеньо с жареной картошкой, и поездка на «Наклонись и вертись».
— У нас будет множество времени на всё это, даже на то, чтобы ты после этого проблевалась, но сначала мы предоставим немножечко правосудия.
— Это как быть замужем за каким-нибудь адвокатом Перри Мейсоном[4] с суперспособностями.
— У меня нет суперспособностей.
— А как ты их называешь?
— Причудами.
Двухполосный асфальт был настолько узким, что если бы нам навстречу ехала машина, мне пришлось бы частично ехать по гравийной обочине дороги. Следуя за спринтующим духом в хаки и клетчатой рубашке, мы оставили позади несколько простеньких домов с кактусами, которые выполняли роль кустов на газоне, а вместо травы там была галька, в условиях пустыни, в этих пригородах Пико Мундо, бороться с видом этого пейзажа было сложнее, чем в центре города.
— Позвони шефу Портеру, — сказал я, — и дай мне телефон, когда он возьмёт трубку.
Сторми раскрыла мобильный телефон и ввела продиктованный мной номер.
Дорога шла под уклон больше мили, через необитаемую область с мескитовыми деревьями и пурпурным шалфеем в полном весеннем цвету, к ложбине, в которой ветвилась роща дельтовидных тополей, поскольку водоносный слой находился в досягаемости их корней. У деревьев мощёная дорога оканчивалась тупиком.
— Мобильник здесь не ловит, — сообщила Сторми, положив телефон в карман. — Нет сотовых, вероятно, нет кабельного телевидения, нет централизованной канализации, скорее всего, нет хорошей воды, водопровода, но ставлю на то, что у них в достатке бензопил.
Испачканный машинным маслом проезд петлял среди деревьев. Через ширму веток виднелся двухэтажный дом. Скользя к этому зданию, дух умершего мужчины растворился в тенях тополей.
Припарковавшись поперёк узкой грязной дороги, дабы предотвратить чей-либо побег из дома на транспорте, я сказал:
— Лучше останься здесь, пока я осмотрюсь.
— Я не изящный цветок, — заявила Сторми. — Так как я достаточно взрослая, чтобы купить пистолет, я собираюсь оформить лицензию на скрытое ношение оружия.
Из-за проблем в детстве она знала, что настоящее Зло шагает по планете.
— Но ты ещё недостаточно взрослая, — сказал я.
— И поэтому я взяла это.
Она вытащила из сумочки трубку длиной шесть дюймов из нержавеющей стали, около двух дюймов диаметром, со штриховкой для захвата. Сверху был набалдашник из нержавейки, сияющий как зеркало. Она нажала на кнопку, и трубка мгновенно выдвинулась до восемнадцати дюймов, зафиксировавшись на этой длине. Улыбнувшись мне, она слегка постучала набалдашником дубинки по ладони левой руки.
— Заказала её по рекламе в журнале по боевым искусствам, — сказала она. — Она может раскрошить колено или даже череп.
Меня это не убедило, и я ответил:
— Ты всё равно должна остаться в машине.
— О, мой милый повар, я или иду с тобой, или пойду туда одна.
— Что это значит? Ты собираешься протестировать эту штуку на моей голове?
— Мне бы не хотелось тестировать её на твоей голове, — заверила она меня. — Но в этом деле мы или вместе, или нет, и я исхожу из предположения что мы вместе.
— В каком деле?
— В жизни.
Эти её тёмные глаза глубокие как галактики. В них легко утонуть.
Я сказал:
— Ну… смотри… это просто как… ещё у пещерных людей это было мужской работой…
— Ты не пещерный человек.
— Нет. Но традиционно…
— Бьюсь об заклад, что некоторые из пещерных женщин были ещё теми упрямыми мамашами. — Она открыла пассажирскую дверь и вышла из машины. — Элвис идёт с нами?
Мистера Пресли больше не было на заднем сидении. Я не знаю, куда он уходит, когда не со мной. Будучи призраком, он не может петь или играть на гитаре, и не может есть свой любимый сильно прожаренный сэндвич с арахисовым маслом и бананом, даже если бы мог кого-нибудь попросить сделать его для него.
— Он нас покинул, — сказал я, — издухарился куда-то, — и вышел из машины.
Присоединившись ко мне у входа на подъездную дорожку, Сторми спросила:
— Почему Элвис, а не Бадди Холли[5]?
— Не знаю.
— Бадди Холли умер в двадцать три. Такой молодой. Можно предположить, что он больше бы сопротивлялся переходу, чем Элвис.
Я ответил:
— Бадди Холли разбился в авиакатастрофе одной зимней ночью. С другой стороны, Элвис сидел во время смерти на унитазе, возможно, из-за передозировки, и упал в лужу собственной блевотины.
— То есть ты хочешь сказать, что он задерживается здесь, спасаясь от унижения?
— Не совсем так. Но это вероятный фактор.
Когда мы шли по тополиной роще, она сказала:
— Я сомневаюсь, что кому-то на Другой стороне есть дело до того, как мы умерли, только как мы жили. Скажи ему это. В смысле, если он появится снова.
— Появится. Даже если он не хотел получить от меня помощь в переходе, он появится, чтобы уставиться на тебя рыбьими глазами.
Она удивилась.
— Он смотрит на меня рыбьими глазами?
— Думаю, он в тебя влюбился.
— Это немного странно.
— Несмотря на другие его недостатки, при жизни он всегда был джентльменом. Он не материализуется в твоей ванной и не будет смотреть на тебя голую в душе или что-то подобное. В любом случае, думаю, я рад, что он мёртв, и поэтому мне не придётся соперничать с ним.
— Если бы он был жив, ему было бы где-то шестьдесят пять. Тебе в четыре раза меньше, вряд ли он составил бы тебе сильную конкуренцию.
— Хотелось бы, чтобы ты сказала какую-либо, а не сильную.
Она улыбнулась и ущипнула меня за щёку.
— Да, мой сладкий сковородочный мальчик, уверена, что хотелось бы.