Дрожащая правая рука Роберты пауком скользнула по её лицу, как будто она ожидала обнаружить кровоточащие раны, и когда ничего не обнаружила, обхватила себя бледными руками с синяками, дрожа так, как будто в Мохаве было так же холодно, как в тундре на Аляске.
— Это он, — сказала она. — Это не может быть никто другой.
— Кто — он? — спросила Кристен. — О чём вы говорите?
— Я зарубила его тесаком, так что он вернулся за реваншем.
— Восстал из мёртвых? — сказала Кристен. — Я не верю в приведения.
— Я верю в то, что видела, — настаивала Роберта.
— Есть слово для разрушительного духа, — сказал я. — Что-то вроде… полиантуса.
— Это цветок, — подсказала Сторми.
— Или, возможно, полтрун.
— Это малодушный трус, — сказала она.
— Полонез?
— Польский танец.
— Ну, я всего лишь повар.
Скандал на втором этаже, казалось, утихал.
— Полтергейст, — сказала Роберта.
— Нет, — ответил я, — не думаю.
— Это так, всё верно, — сказала Сторми.
— Полтергейст, — настаивала Роберта.
Я покачал головой.
— Нет, мне так не кажется.
Кристен посмотрела на меня, как на кандидата в Зал славы идиотов, и это был взгляд, который я видел раньше на лицах множества милых девушек.
— Что с тобой не так? Конечно, это полтергейст.
— Я думал, ты не веришь в приведения, — сказал я.
— Не верю. Мы говорим не о том, что случилось наверху. Мы говорим только о слове.
— Ну, — спросил я, — если то, что было наверху, не поллиноз, то что это было?
— Сенная лихорадка, — произнесла Сторми, определяя слово поллиноз.
— Полтергейст, — повторила Роберта. — Но мы никогда не должны говорить о том, что это было, если хотим, чтобы у нас всё было хорошо.
— Полоний, — предложил я.
Сторми сказала:
— Радиоактивный элемент.
Избитая женщина продолжила:
— Нам лучше сказать, что Курт разнёс комнату, когда был жив. Также побил меня немного, подарив мне все эти синяки, фингал под глазом. Затем попытался отвести Кристен в сарай, в старый холодный подвал глубоко под землёй, где он убил бедную Ханну и повесил её тело, где он бы вскорости убил и подвесил и меня. Мы скажем, как я добралась до него, я вся была без ума от страха, и мой разум переклинило, и я зарубила его, чтобы спасти Кристен.
Начав снова сильно трястись, Роберта разрыдалась.
Кристен обняла её рукой и сказала:
— Ты спасла меня.
В доме всё стихло.
До того, как кто-то из женщин начала интересоваться, как мы со Сторми оказались наверху, моя девушка их опередила и произнесла:
— Теперь всё кончено. Вы двое ждите здесь. Мы выедем на шоссе, где работают сотовые телефоны, и вызовем полицию.
По моему опыту, духи действительно злых людей не задерживаются в этом мире надолго, если вообще задерживаются. Когда они сопротивляются переходу на Другую сторону, то их забирают против их желания, как коллектор у какого-нибудь должника, которому он должен большую сумму денег.
Так как я не мог поделиться этим знанием с теми женщинами, не раскрыв того, что я не просто повар, и беспокоился, что мы оставляли их здесь настолько испуганными.
— С вами здесь всё будет в порядке? Солнце очень жаркое. Вы можете зайти под тень крыльца. На крыльце будет безопасно.
— Я останусь прямо здесь, — сказал Роберта, — и к чёрту крыльцо.
— Всё закончилось, — заверил я её. — На самом деле. Вы можете зайти под тень тополей. В смысле, если вы не считаете, что на крыльце безопасно. Но там безопасно. Крыльцо, в смысле.
Кристи одарила меня смесью жалости и раздражения. У Сторми она спросила:
— Машину обычно водишь ты или он?
— Я поведу, — ответила Сторми. — Пошли, Одди.
Я со Сторми отправился к тополям, но затем мне пришлось сбегать к Роберте и вернуть её скалку. На Кристен я больше не посмотрел.
Пока Сторми везла нас на ярмарочную площадь, я позвонил шефу полиции Уайату Портеру, который был мне как отец, и рассказал о том, что произошло, когда и где. Как обычно, он должен был сделать всё, чтобы исключить меня от официальной версии.
На автостоянке ярмарочной площади Сторми захотела посидеть в тишине с поднятыми стёклами и включённым кондиционером. Мы наблюдали, как вечерний свет темнел от персикового к абрикосовому и затем к вишнёвому, и через несколько минут она закрыла глаза, после чего я посмотрел не на красочное западное небо, а на неё.
В конце концов она сказала:
— Когда мы закончим школу и начнётся реальная жизнь, ты можешь продолжать быть поваром блюд быстрого приготовления?
— Конечно. Почему нет?
— Со всем… со всем остальным в твоей жизни?
— Из-за этого всего остального работа повара позволяет мне сохранять рассудок.
— Раньше или позже это всё тебя погубит — что ты видишь, что ты можешь делать, что ты такое.
— Я постоянно работаю над этим и справляюсь всё лучше, — заверил я её. — Если мои упоротые родители не смогли свести меня с ума, я не слечу с катушек только из-за того, что могу видеть задержавшихся умерших.
— И видеть пророческие сны.
— Подумаешь, большое дело.
— И психический магнетизм, — сказала она, имея в виду ещё один мой дар, который не сыграл свою роль в приключении того дня.
Помолчав, я сказал:
— Возможно, то, чего ты действительно боишься, не погубит ли всё это в конечном счёте тебя.
— Возможно.
— Со мной не легко встречаться.
Она ничего не сказала.
Дальнейшее молчание было мучительным, и я в итоге разорвал его сам.
— Больше всего на свете я хочу не тебя. Больше всего я хочу, чтобы у тебя была счастливая жизнь.
Вдруг её густые ресницы заблестели слезами, которые она сдержала.
— Мне правда хочется собственный магазин мороженого.
— Ставлю, что у тебя будет сеть магазинов мороженого.
— Не так давно я была никем.
— Ты была кем-то для меня. Ты — всё.
— Я хочу быть кем-то, странный мой. Я хочу иметь дело, которым могу гордиться, место, куда людям нравится ходить. Когда люди будут слышать моё имя, я хочу, чтобы они думали о мороженом. Я хочу, чтобы моё имя делало их счастливыми, так же, как их делает счастливыми мороженое.
Если бы я заверил её, что она достигнет своей мечты, я не смог бы дать ей ту единственную вещь, которую она от меня требовала: правду, будь она лёгкая или тяжкая. Я не мог видеть будущее. Если бы я наобещал ей всего в этой ситуации, если бы настоял на том, что мои паранормальные способности могут только улучшить обе наши жизни и чуть ли не гарантировать успех, если бы я минимизировал сложности моей собственной борьбы с моим шестым чувством, я бы ей солгал.
Наконец, я спросил:
— Что ты хочешь делать?
Не открывая глаза, она протянула мне руку, и мы держали руки друг друга, пустыня темнела, а праздник на главной аллее раскрашивал ночь богаче северного сияния.
Через минуту она открыла глаза, улыбнулась мне и ответила на вопрос пятью словами, которые дали приятную передышку.
— Я хочу пойти на карнавал.
Мы ели лёд с апельсиновым сиропом, чизбургеры и острую жареную картошку. Мы проехались не только на «Наклонись и вертись», но также на «Вжике», «Большом Буме» и на «Гусенице». Никого из нас не вырвало.
Время от времени я видел мистера Пресли, бредущего по главной аллее. Он наблюдал за людьми, которые ели хот-доги, бургеры, жареное мороженое, жареные «Олмонд Джой»[13] и картофель-фри, который он сам уже больше съесть не мог.
Через некоторое время мы со Сторми подошли к большой палатке, где надпись причудливыми буквами над входом обещала: «ПРЕДСКАЗЫВАЕМ ВСЁ». Внутри от стены до стены тянулся пол из опилок. В пять рядов стояли тридцать три предсказывающих автомата. Некоторые были старомодными хитроумными изобретениями, которые датировались предыдущими и более магическими эрами карнавальной жизни, но другие были вполне современными, цифровыми.
В затемнённом углу палатки стоял автомат размером со старую телефонную будку. Нижние три фута были закрыты. Верхние четыре были стеклянными с трёх сторон. За этим стеклом сидел — так говорилось на плакате — мумифицированный труп цыганки-карлика, которая в восемнадцатом веке получила известность по всей Европе за свои предсказания.
На мумии цыганки были самые дешёвые драгоценности и цветастая шаль. Её глаза и губы были склеены, а её пятнистая кожа туго натянута на лицо. Для предсказательницы, которая предположительно давала советы троим королям, её ценник на прогнозы был на удивление приемлемым: всего лишь четвертак.
Когда мы подошли к машине, парочка, оба чуть за двадцать лет, возжелала откровения ещё до нас. Женщина прикоснулась губами к круглой сетке в стекле и спросила:
— Мумия цыганки, скажи, будет ли у нас с Джонни долгий и счастливый брак?
Мужчина, Джонни, нажал на кнопку «ОТВЕТ». В латунный лоток выскользнула карточка. Он прочитал сообщение на ней вслух: «ДУЕТ ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕР, И КАЖДАЯ НОЧЬ, КАЖЕТСЯ, ДЛИТСЯ ТЫСЯЧУ ЛЕТ».
Сторми сжала мою руку, и мы улыбнулись друг другу. Джонни со своей подружкой не обрадовались. Они снова пробовали найти подтверждение от давно умершего мудреца.
Безжалостный негатив мумии цыганки поначалу не отпугнула их, и они стали закидывать дополнительные четвертаки в автомат. Они потратили два бакса до того, как с разочарованием кинули все восемь карт на пол с опилками и, споря о значении предсказаний, ретировались из палатки. В ответ на их вопрос о длительном и счастливом браке среди некоторых других предупреждений были: «ГЛУПЕЦ ПРЫГАЕТ С ОБРЫВА, НО ЗИМНЕЕ ОЗЕРО ВНИЗУ ЗАМЁРЗЛО»; и ещё более грозное: «САД ИЗ БОЛЬНЫХ ДЕРЕВЬЕВ ПРИНОСИТ ЯДОВИТЫЕ ПЛОДЫ»; и уж не менее беспокоящее: «КАМЕНЬ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПИЩЕЙ, КАК И ПЕСОК УТОЛИТЬ ЖАЖДУ».
— Может, это не такая хорошая идея, — высказала предположение Сторми, когда мы остались одни с многовековым трупом, который, скорее всего, был фигурой, собранной из гипса, проводов и латекса.