Для того чтобы стать летчиком реактивной авиации ты же об этом мечтаешь, — надо начинать с простого «Як-18». И не только потому, что летать на нем легче, чем на любом другом самолете. Узнать учебно-тренировочную машину до самой сокровенной ее глубины во много раз проще, чем разобраться, например, в устройстве такого воздушного корабля, как «Ту-104».
Хорошо освоенный «Як-18» откроет тебе прямую дорогу в большое, высокое, «скоростное» небо.
Мне довелось обучить довольно много летчиков полетам на реактивных машинах, и я не помню случая, чтобы кто-нибудь из моих учеников, надежно овладевших учебным «Яком», затруднялся пилотировать реактивную машину. Конечно, это при обязательном условии: «летчик-реактивщик» должен быть достаточно образован и правильно воспитан. Словом, приступать к полетам на реактивном самолете должен человек-птица, а не желторотый птенец.
Не будет ничего удивительного, если ты спросишь меня после этих слов, а когда же, на каком полете птенец превращается в птицу?
Что это случается не в день первого самостоятельного полета, ты, Алеша, вероятно, уже и сам понял. Так когда же?
Сто аэродромных полетов — не мало, но все же это не больше, чем предисловие к приключенческому роману; не больше, чем увертюра к опере… И двадцать маршрутных полетов, хотя и продвигают человека далеко вперед на пути завоевания воздушных просторов, все же не дают ему права (разумеется, если человек не хвастун!) называть себя бывалым авиатором.
Только опыт, только преодоление разнообразных, неожиданных сложностей превращают курсанта в настоящего летчика.
Первый признак того, что ты становишься именно таким летчиком, приходит не вдруг, и ты его не сразу даже заметишь. Но в тот день, когда ты в полете перестанешь думать о том, что у тебя есть руки и ноги, когда ты перестанешь диктовать себе: «Левый разворот — даю ручку влево, отклоняю левую педаль, смотрю на прибор скорости…» — знай: ты перестал быть учеником.
О рулях настоящий летчик думает не больше, чем пешеход о своих пятках.
Мне посчастливилось встречаться с многими настоящими летчиками и на земле и в воздухе. К сожалению, в этой книге я не смогу, Алеша, познакомить тебя со всеми отличными пилотами, с которыми меня сводила жизнь (для этого нужно написать отдельную толстую книжку!), но о нескольких настоящих летчиках я расскажу.
ЧКАЛОВ ЖИВ
Идет усиленная подготовка к очередному авиационному празднику. Праздник обещает быть большим, разнообразным и интересным. На подмосковных аэродромах тренируется множество экипажей. В небе стало тесно. С первого числа введено даже специальное расписание пользования пилотажными зонами. Пять минут отводят отдельному экипажу, десять — тренирующейся группе…
К бетонированной дорожке подруливает дымчато-серый остроносый «Як-3». Старт просит Иван Юркевич.
Короткий разбег — машина в воздухе.
Набирая высоту, летчик выходит на центр аэродрома. На светло-голубом небе четко нарисован темный крестик — самолет. Вот он замедляет полет, кажется, Юркевич примеривается, выжидает мгновение, другое. И вдруг пилот делает первый росчерк: опрокидывает машину на спину, отвесно валится к земле. Выравнивается самолет очень низко, над самой стартовой дорожкой и тут же снова идет вверх. Вот машина оборачивается в восходящей бочке, вот замыкает петлю. Наращивая темп, летчик выполняет фигуру за фигурой. Двойной иммельман, переворот, серия восходящих бочек, и снова вниз — к земле.
Земля близко, ошибка в полсекунды — всё…
Но фигуры делаются все сложнее, темп пилотажа все выше. Белые струи, спутницы огромных перегрузок, срываются с кончиков крыльев. Перегрузка вдавливает летчика в сиденье, наваливается на плечи, слепит, мешает дышать, но фигурный каскад не убывает, напротив, он растет и ширится…
Наконец дымчато-серый «Як», исчерпав свои пять минут, приземляется и заруливает на стоянку. Юркевич вылезает из кабины измученный, красный, счастливый. И сразу же начинается тот обыкновенный разговор после полета, в котором язык и руки, изображающие маневрирующий самолет, пользуются совершенно равными правами…
Чуть в стороне стоит седой авиатехник. В полку он славится золотыми руками и злым, острым как бритва языком. Вряд ли кто-нибудь из летчиков может похвастаться признанием старика. Его любимая присказка звучит приблизительно так: «Кто летчик? Ты летчик? Чкалов — летчик. А ты…»
Неожиданно старик решительным шагом направляется к Юркевичу. Подходит и говорит: «До сих пор думал: один на свете пилотажник. Теперь вижу: двое есть — Чкалов и ты».
Так и сказал «есть», как будто мы не собирались в тот год отметить десятую годовщину со дня гибели Валерия Павловича…
ЦЕНА СЕКУНДЫ
Аэродром замер в ожидании. Акимов и Волков расходились для лобовой атаки.
Чтобы понять и по достоинству оценить происшедшее минутой позже, надобно знать, что старший лейтенант Акимов давно служил в полку, успел повоевать еще в 1939 году, славился огромной физической силой, наблюдательностью и крепкой истребительской хваткой.
Лейтенанта Волкова совсем недавно перестали числить в новичках. Этот молодой летчик был упрям и своей неистощимой изобретательностью в полетах успел завоевать всеобщее признание. Кроме того, все знали, что Волков и Акимов недолюбливали друг друга. Словом, учебно-показательный воздушный «бой» обещал быть напряженным и острым.
Каждый из «противников» имел своих болельщиков. Трудно даже сказать, у кого их было больше…
Машины сближались с сумасшедшей скоростью.
Неожиданно Волков накренил свой самолет влево. И сразу же закричали болельщики Акимова:
— Сворачивает! Не выдержал! Теперь крышка!
Акимов немедленно начал правый боевой разворот. Это был испытанный прием при уклонении противника от лобовой атаки, уже не раз проверенный Акимовым. Ему, как правило, удавалось вытягивать свою машину выше противника: он легко переносил перегрузки и превосходно умел взять от самолета все, и даже чуточку больше, чем все. Выиграв высоту, Акимов уже без труда «садился» на хвост противнику, после чего деваться тому бывало решительно некуда.
Так случалось много раз, но в «бою» с Волковым все вышло иначе.
Накренив машину, Волков резко метнулся ввысь, но он не стал завершать боевой разворот, как было принято, а неожиданно опрокинулся вверх колесами и так, в перевернутом положении, атаковал Акимова. Он произвел только одну атаку и сразу резким пикированием вышел из «боя».
На земле между болельщиками разгорелся отчаянный спор.
— Это просто трюк, — говорили одни.
— Отличный маневр, — возражали другие.
— А что за смысл в такой акробатике? — упорствовали первые. — Много ли со спины настреляешь?
— Это уж, извините, от тренировки, только от тренировки зависит, и ничего тут невозможного нет, а почему бы и не стрелять со спины?
В учебном бою «противники» стреляют друг в друга, разумеется, не из настоящих пушек, а из фотокинопулеметов.
Пленка схватывает положение атакованного самолета и момент открытия «огня». Учитывается каждая секунда.
У фотокинопулемета не бывает любимчиков — он совершенно беспристрастен и идеально точен.
Конец спору положил фототехник: он принес срочно проявленные пленки обоих «противников». Акимов был «убит» на три секунды раньше, чем Волков. Фотокадры не оставляли в этом никакого сомнения…
ЗА ЖИЗНЬ МАШИНЫ
Самолет снижался к земле с одной выпущенной ногой шасси. Другая даже не показалась из своего купола. Самолет был большой, и летчик не мог, набрав высоту, хорошенько тряхнуть машину на пилотаже, чтобы заставить невышедшую ногу пробкой вылететь из купола…
Самолет шел к земле. Руководитель полетов на аэродроме связался с командиром корабля по радио.
— У вас не выпущена правая нога шасси, сказал руководитель полетов с земли.
— Знаю, ответил командир корабля с воздуха.
— Аварийную систему выпуска использовали? спросил руководитель.
— Использовал. Система не срабатывает, ответил летчик.
Земля была совсем близко. Вот уже одиноко торчавшее колесо коснулось бетонированной полосы. Но летчик не дал самолету покатиться по аэродрому. Он осторожно поддернул свой корабль вверх и снова пристукнул здоровой ногой о землю. И так раз, и два, и десять раз пока хватало посадочной полосы. Потом он прибавил обороты моторам, набрал высоту и повторил заход на посадку. Он стучал многотонной машиной о землю расчетливо и очень осторожно. Он стучал до тех пор, пока застрявшая нога шасси не выскочила из купола и не встала на положенное ей место.
Потом он сделал еще один заход над аэродромом и сел так, как садился не одну тысячу раз до этого.
«Задание выполнено. Все в порядке», — записал летчик в полетном листе. Указания механику относительно проверки шасси он дал устно.
Мне доводилось видеть стрелков-виртуозов — снайперов, которые умеют вбивать в центр черного яблочка мишени всю обойму. У командира корабля было что-то общее с этими мастерами.
Выдержка? Глазомер? Уверенность?
Скорее всего и то, и другое, и третье…
"ПРИЧАЛ ВИДНО"
Над Архангельском висел туман, плотный, серый и скользкий. На ближайшие двенадцать часов синоптики не обещали просветления. Толкаться на аэродроме дольше не имело никакого смысла. В те пятиминутные разрывы облаков, которые все же появлялись раз в час-полтора, рассчитывать на вылет не приходилось. Никакой дежурный аэропорта не разрешит стартовать в такую погоду. Мы с командиром эскадрильи собрались уже уходить из диспетчерской, когда динамик, тоненько свистнув, заговорил вдруг совсем по-домашнему, без позывных, без всяких официальностей.
— Привет, Гоша, как у тебя видимость?.. Что обстановка неважная — это я знаю. Ты мне конкретно скажи — причал из окна виден или не виден? Только не ври.
Вздрогнув от неожиданности, диспетчер отвечал своему воздушному корреспонденту:
— Причал чуточку виден, но, пожалуйста, не вздумайте садиться. Я за вашу посадку отвечать не буду. Разрешения не даю. Имейте в виду, ничего не видно. Понимаете — туман!..