— Восьмая аномалия за три часа. Так бывает только вблизи от гарнизона.
— Ну а вторая новость?
— Твои родители, Лайнеты и спасенные маги уже в крепости.
— Уверен?! — Я не радуюсь, боясь поверить окончательно.
Аестас подворачивает рукав рубашки, демонстрируя браслет с ярким, мерно пульсирующим камнем:
— Каррай идет нам навстречу. Он телепортируется на небольшие расстояния, а это в аномальной зоне серьезный риск, значит, сильно спешит.
Парень раздраженно отводит черные пряди, упавшие на лицо. Да он нервничает! С чего бы это? И совсем не радуется, что Каррай возвращается за нами.
— Спешит, потому что отвечает за тебя перед герцогом? — И чтобы кое-что прояснить для себя, подкалываю: — А ты не очень-то рад скорой встрече с нянькой.
Граф искренне удивляется:
— Каррай торопится уж точно не из-за герцога, потому что отвечает только перед императором, как и всякий универсал… И да, он присматривал за мной, но никогда не был нянькой, свои ошибки я исправляю сам.
— Извини.
— Не за что извинять, пойдем, Соннэя.
Ближе к полудню Аестас, сбросив куртку, вскарабкивается на дерево, чтобы понять, куда мы забрели, отклонившись от перевала из-за очередного «окна». Я остаюсь возле неглубокого ручья, теряющегося в зарослях осоки.
Опускаюсь на поваленное, поросшее зеленовато-бурым мхом дерево, и машу парню рукой. Надеюсь, с высоты шести метров ему удастся увидеть нужный ориентир.
Выводящая звонкую трель птичка затыкается.
— Соня, щит! — страшным голосом кричит граф.
Вскочив, озираюсь в поисках угрозы. И когда вижу — щетинник веером вскидывает иглы на спине, — в испуге швыряю мощным «sectis». Невидимое лезвие разрезает тварь пополам. Да только иглы уже выпущены…
Граф возникает прямо передо мной. Толкнув, накрывает собой.
И вздрагивает, когда острые щетинки втыкаются в плоть.
— Зачем?! — кричу я из-под живого щита.
— Потому что люблю тебя…
От боли, жгущей огнем, Аестас издает стон. Один-единственный…
А я стараюсь позабыть на время о признании, чтобы сосредоточиться на том, что сейчас важнее.
— Не шевелись, иначе вырублю снотворным заклинанием.
— Хорошо… — Он подчиняется не споря.
Мне стоит больших усилий выбраться из-под неподвижного тела, чтобы не потревожить иглы паразита.
— Пока на кончиках щетин капсулы с ядом не раскрыты, есть шанс не допустить паралича.
— До паралича у меня около часа, нужно проверить, нет ли поблизости второго щетинника.
— Еще чего! — Окрик подкрепляю заклинанием обездвиживания.
Боевики такие упрямые… считают себя сверхсуществами… особенно этот.
Вначале проверяю щетинника — некоторые виды паразитов, рассеченные пополам, неплохо функционируют уже в двойном количестве, быстро отращивая недостающие органы. Но нет, этот любитель устраивать из человека колыбельку для своих детишек точно мертв…
Возвращаюсь к графу. Слезы мешают, и я успокаиваю себя заклинанием.
Семь — счастливое число, но не сегодня. Именно столько ядовитых щетин торчит в спине парня. Не толще гитарной струны, цвета старого серебра, они кажутся не слишком опасными, но это не так.
— Аестас, на первом курсе не изучают, как выводить яд щетинника…
— Я понимаю и не виню тебя, — перебивает граф.
И голос у него такой… как у человека, который смирился со своей участью, но ни о чем не жалеет. Мое сердце переполняют одновременно грусть и восхищение.
— Дай договорить! Мы не учили, как оказывать первую помощь при отравлении ядом щетинника, но меня заинтересовал случай вашего декана. И я нашла неклассический способ избавления от яда в книжке учителя моей мамы. Искуснику Орашу повезло немного больше, чем тебе, у него пострадала только рука. В тебе же семь игл, Аестас. Семь! Даже если не выдергивать, капсулы сами раскроются приблизительно через полчаса. И это много яда, очень…
— Говори прямо: я скорее всего умру?
— Прости… Поэтому предлагаю рискнуть, доверившись мне.
Граф глухо смеется:
— Какой риск, если выбора нет? Паралич и смерть или хоть призрачный шанс? Действуй.
Кусаю губы.
— Дело в том, что будет очень больно. И обезболивать нельзя — заклинание очищения плохо взаимодействует с другими.
— Я потерплю.
— Хорошо, тогда я снимаю обездвиживание. И прости, испорчу твою последнюю рубашку.
Получив разрешение, испытываю громадное облегчение. Как вдруг парень просит:
— Подожди, я должен кое-что тебе сказать.
— Давай чуть позже?
— Нет, этого «позже» может и не быть. — Аестас настроен решительно. — Соня, если не получится, заберешь мой браслет — по двум Каррай быстрее тебя найдет.
— Что ты мелешь?..
Он перебивает:
— Знай, я ни о чем не жалею. И снова бы закрыл тебя от щетинника.
— Глупый… — стону я. — Разве так можно?..
Я утаиваю, что целителю неизвестный ему яд легче вывести из собственного организма, нежели из чужого. Не говорю, потому что подобное признание приуменьшит благородный поступок Фрайда.
Руки дрожат, когда я разрезаю ткань заклинанием: ничто не должно мешать вытаскиванию игл и дальнейшим манипуляциям.
— Мамин научный руководитель Тилло Янкейль выпустил книгу по ядам с интересными и порой уникальными наблюдениями. — Я откровенно пытаюсь заговорить зубы Аестасу, чтобы хоть чем-то отвлечь от неприятных ощущений. — Он в зоне без магии спас от паралича двух боевиков, раненных щетинником. Любопытно, что способ лечения он придумал благодаря иномирцу, поведавшему, как у него дома справляются с укусами паука каракурта. Янкейль даже оставил чужое название метода — метод Мариковского… Хотя ученые так любят что-либо называть своими именами.
Рассказ сопровождается действиями. Подпалив комок сухого мха, по одной выдергиваю щетинки и быстро прижигаю ранки огнем. От нагревания высвободившийся из капсулы яд не всасывается, а разрушается.
Аестас неподвижен. Ни один мускул на спине не реагирует на боль от яда и ожогов. И мои руки перестают дрожать. Когда пациент уверен в целителе, новичку это придает сил.
— Легче вылечить ожог, чем разрушенный нерв… И если что-то останется в ране, оно гарантированно уберется заклинанием-антидотом широкого спектра действия.
Через четверть часа работа закончена. Остается ждать. Запретив парню подниматься, разрешаю только перевернуться на бок и кладу его голову себе на колени.
— С верхушки дерева ты ведь переместился ко мне с помощью амулета телепортации? — даю волю любопытству.
— Нет, в долине большинство артефактов не действует. Разве ты не заметила, что твоя магисса постоянно спит?
— Думала, она впала в спячку после «гостеприимства» орохоро… — И решаюсь предположить: — Раз это не амулет, выходит, ты универсал? И демоны искали и убивали в благословенных родах именно универсалов?
Я спрашиваю спокойно, устав поражаться. Да и куда уж больше удивляться?
— Ты такая любопытная… Но мне это нравится. Я не универсал, но могу им стать. Перемещения пока спонтанны и на небольшие дистанции. И да, древними артефактами может управлять только тот, у кого способности к разным видам магии.
Перемещения спонтанны? И все же ему удается закрыть меня собой…
— Раз я посвящена в тайну универсалов, поклясться о ее неразглашении? — предлагаю с готовностью.
Это уже рефлекс — давать зароки хранить чужие секреты.
Парень тихо смеется, и оттого, что повернут он ко мне лицом, по моему животу разбегаются мурашки щекотки. Вообще держать его голову на коленях так необычно и волнительно, что забываю, где мы, почему так сижу, а он лежит. Глупости, знаю…
— Не надо клятв, я уверен, ты умеешь хранить секреты.
Проходит час, и я разрешаю графу двигаться. Не дышу, пока он медленно переворачивается и наконец встает на ноги. Да! Он не парализован!
Я плачу от облегчения и счастья. Как же много я плачу в Туманной долине… Наверное, из-за близости женских дней.
— Соня, успокойся, все хорошо. — Граф обнимает меня и гладит по спине и плечам. — Все обошлось…
Когда я перестаю всхлипывать, он вдруг опускается на колено:
— Мэрайя Соннэя Бладриз, я, Аестас Эйлерт Фрайд из рода Монтэм, люблю вас всем сердцем и душой и прошу стать моей женой.
Испуганные мысли устраивают хаос в моей голове.
А если это не любовь, а благодарность за спасение? Что, если одумается потом? А что скажут знакомые в академии, которые записали мне в женихи Гардена? А если меня не примет герцог? Так же сильно я люблю Аестаса, как он меня, что смогу выдержать осуждение его рода? Ох, а я люблю Аестаса?..
Прислушиваюсь к тому, что говорит сердце. Да, я люблю!
Тогда к шэйшу все сомнения!
— Аестас Эйлерт Фрайд, я согласна.
Чернильно-черные глаза моего боевика вспыхивают радостью:
— Я могу поцеловать невесту?..
Не говорю «да». Я просто делаю шаг вперед.
Под рукою ошалело бьется сердце Аестаса в унисон с моим. Самый нежный и самый нетерпеливый, самый бережный и самый страстный поцелуй кружит голову и подкашивает ноги.
Ради этих минут стоит потеряться в Туманной долине.
Глава 25Брачная ночь
Губами касаясь волос над моим ухом, Аестас спрашивает заботливо:
— Соня, замерзла?
От волнительно-щекотных ощущений щурюсь, как довольная кошка:
— С чего бы мне замерзнуть? Ты отдал мне свою куртку, вдобавок обнимаешь. Это ты скорее всего замерз.
— Нет, кровь гайрусов горяча.
— Это хорошо, должны же быть от нее плюсы, а не только минусы.
Граф со всей серьезностью признается:
— С твоим появлением в моей жизни как раз одни плюсы и остались.
Вскоре после возвращения из Туманной долины мне была доверена страшная тайна полукровок. По-настоящему страшная, без преувеличений. Когда я ее узнала, долго не могла уснуть, все представляла неприятности, которые могли произойти с Аестасом.
Странный выверт природы: дети гайруса и человека зачастую не могут обращаться в зверей, сохраняя при этом быструю регенерацию, силу и скорость первого, но зато получают одну неприятную слабость: капелька меда улирских пчел действует на них, как приворотное зелье. Слава святым покровителя, что хоть временно! А так как ароматный мед часто используют в десертах, полукровкам приходится туго. Единственное спасение, кроме диеты, — это подлинная любовь. Полукровка, у