Появись же на сцене “Современника” ангел, появись он перед коридорной дежурной, перед замызганными командированными, появись и протяни деяние, а ему положили бы за это в руку камень, — анекдот стал бы притчей, вампиловский стиль четко продолжил бы ускользающую гоголевскую традицию».
По сути дела, автор заметок, как в те годы и Г. Товстоногов, и А. Эфрос, развенчивает тогдашний театр, который неизменно ориентировался на сиюминутные социальные проблемы, выполнял идеологические задачи и не мог дорасти до Вампилова, открыть глубинную сущность его пьес. Анекдот (а разве в нашей повседневной жизни мало анекдотических положений?), превратившийся в библейскую притчу, обнаживший духовные, нравственные глубины бытия, — такой анекдот, взятый автором в основу комедии, театр низвел до бытового казуса. Весь ход размышлений критика доказывает, как точно понимается человеком, желающим постичь истину, вампиловский творческий «код», его всуе поминающаяся «тайна».
Кстати, И. Вишневская и повесть В. Распутина «Деньги для Марии», перенесенную на подмостки театров страны, рассматривает с той же точки зрения. И это кажется вполне справедливым: два художника, тесно общавшиеся друг с другом и создавшие свои произведения в одно время, могли одинаково понимать традиции русской классики, иметь одних великих учителей. И. Вишневская замечает:
«И если бы “Деньги для Марии” были сыграны в театрах как простая история о казенных деньгах, о ревизии, о добрых и недобрых колхозниках, а не как притча о Марии, раздающей благо, но не всегда получающей благо взамен, — мы бы не имели превосходного писателя Распутина, не только наблюдающего, но и осмысляющего жизнь».
Для лучшего понимания ситуации в театрах стоит привести и тогдашнее мнение Н. Кладо, с симпатией следившего за творчеством Вампилова:
«Почему Вампилов, изобретательный и своеобразно воспринимающий жизнь, проникающий в глубины, до тех пор как бы не материализовался в драматургии? Увы, и тут причины, сковывающие индивидуальность, были тоже общие…
Мне довелось несколько позднее познакомиться с деятелями театра в Иркутске — и теми, кто им руководил, и теми, кто ставил там свои пьесы. И можно понять, что взлеты фантазии Вампилова не находили поддержки, его усиленно толкали на обычный, проторенный путь, пытаясь стереть “лица необщее выраженье”».
В самом деле, хотя альманах «Ангара» еще в первом номере 1966 года напечатал комедию «Прощание в июне», в родном Иркутске не торопились поставить на сцене пьесу своего земляка. И после публикации произведения в столичном журнале «Театр» летом того же года на родине драматурга не заинтересовались необычной комедией.
Это обескураживало Александра. Но не лишало его веры в свою правоту. Это нужно особо подчеркнуть, потому что при тогдашней закаменевшей бюрократии — партийной и чиновничье-театральной — следовало иметь неутомимые молодые силы, чтобы добиваться своего. Изо дня в день обивал Вампилов пороги Министерства культуры, чтобы его руководители дали разрешение на постановку первой пьесы.
Спектакли по этой комедии могли бы дать автору гонорары. Уйдя из газеты, семейный драматург остро нуждался в деньгах. Время от времени небольшая поддержка приходила от друзей-журналистов. Отрывки из пьесы «Прощание в июне», например, им удалось опубликовать накануне Читинского совещания в партийной газете «Восточно-Сибирская правда» и в комсомольской — «Советская молодежь». Тогда же несколько страниц из комедии напечатала и читинская газета «Забайкальский рабочий». Но платили в этих изданиях, конечно, сущие крохи.
Разрешение министерства последовало в конце года. Пьесу «Прощание в июне» отпечатало на множительном аппарате Всесоюзное управление по охране авторских прав. Это ведомство, созданное специально для того, чтобы следить за соблюдением авторских прав писателей, композиторов и других деятелей искусства, выполняло вроде бы совершенно постороннюю для него работу: получив разрешение цензуры и Министерства культуры, оно могло размножить текст пьесы (если речь шла о драматургии) и разослать экземпляры в театры страны. Это походило на своего рода приглашение театрам поставить пьесу на своей сцене. Так нельзя было сказать о журнальной публикации — на нее режиссеры могли и не обратить внимание.
Произошло если не чудо, то редкостное явление: почти десяток театральных коллективов уже в 1966 году начали репетиции вампиловской комедии. В первой половине следующего года, как сообщалось в журнале «Театр» (1968, № 2), спектакли по этой пьесе сыграли 335 раз в тринадцати театрах. О ее новизне, может быть, точнее всего мы скажем словами того же Николая Кладо: драматург допускает «смещение жизни, которое делается не для того, чтобы исказить, а чтобы ярким поворотом открыть в жизни то, что лежит за событиями пьесы… Это редкий талант, который может, обостряя эксцентрическим приемом действительность, выявлять в ней нечто существенное и важное».
Первым в стране спектакль показал Клайпедский драматический театр на литовском языке. Перевод пьесы осуществил драматург Ю. Балтушис. Александр побывал на одном из премьерных спектаклей в декабре 1966 года. Судя по интервью Вампилова, данному корреспонденту газеты «Советская Клайпеда», — в названии публикации уже содержалась оценка: «Драматург говорит: “Хорошо!”» — постановка комедии его удовлетворила. В комсомольской газете Литвы появилась рецензия Р. Паурайте о премьере, заголовок ее был информационным: «О молодежи, но не только для молодежи».
Конечно, профессиональной остроты и точности взгляда на пьесу, понимания ее своеобразия трудно было ожидать после первой же премьеры. Слава богу, что комедией заинтересовались театры, что на ее сценическое появление откликнулись!
Двадцать восьмого мая 1966 года у Ольги и Александра Вампиловых родилась дочь, которую назвали Еленой. Сохранилась телеграмма отца из Москвы в Иркутск: «Рад! Слава богу. Поздравляю бабушек, прабабушек, дедушек, теть, дядь. Целую Ольгу и дочь. Жду известий. Александр».
Кто-то из иркутских приятелей припомнил счастливо-ироническое выражение, оброненное драматургом после рождения малютки: «Мой единственный незаимствованный сюжет».
Благородная, нежная душа Вампилова особенно проявлялась в его отношении к женщинам и детям. Несколько мемуаристов передают его фразу: «Никогда не отталкивай женщин и детей». Сам он придерживался этого правила неукоснительно. Женщинам он служил рыцарски, с детьми разговаривал по-взрослому, сдабривая серьезные слова неизменной шуткой.
А в семье, для близких, он был и слугой, и защитником. Сколько просьб посоветовать хорошее лекарство для бабушки или матери, прислать для них редкое столичное средство от болезни сохранили его письма! А сколько сердечных слов, поздравляющих, утешающих, ободряющих, содержали его письма родным и друзьям, его необыкновенные автографы!
К дочери он относился с неубывающей нежностью. Спустя менее года после ее рождения Саша с юмором спрашивал в письме жене: «Как Ленка, что она поделывает?» Чуть позже: «Скажи Ленке, что кукла ей будет и толстая красивая книжка». В каждом письме в Иркутск он напоминает Ольге: «Пришли мне фотографии Ленки», «Нет ли новых фотографий?», «Ленку обязательно водите гулять…», «Я скучаю по тебе, по Ленке, по всем вам…».
А когда Вампилов бывал дома, в Иркутске, он нередко предпочитал встречам и беседам со взрослыми общение с дочерью. И неизменно это общение было окрашено красотой и поэзией жизни. Иркутский прозаик Владимир Жемчужников вспомнил характерную сценку:
«В один из первых августовских дней (время было под вечер) пришли в мой байкальский домишко гости — Вампиловы всей семьей… Долго сидели за столом, чаевничали, угощались свежим вареньем, разговаривали о том о сем. Потом, оставив женщин судачить о своих проблемах, мы пошли покурить во двор. Отправилась с нами и Леночка — нюхать ночную фиалку маттиолу и звезды смотреть.
К тому часу уже вызвездило. Все небо лучилось, мерцало.
Саня, принагнувшись к дочери и вытянув правую руку, показывал ей, где Большая Медведица, где Малая. Вдруг ребенок задал вопрос:
— Папа, а у тебя есть своя звезда?
И он сказал так, как мог сказать только он:
— Не располагаю, доча».
Неудивительно, что и чудо театра (которое с восхищением открыл для себя юный герой рассказа «Солнце в аистовом гнезде») маленькой Лене показал отец. Журналист Владимир Ивашковский писал:
«Помню, как Саня с гордостью сообщил:
— Вчера Ленку сводил на “Старшего сына”.
— Так она же крохотная!
— Ничего. Мы в ложе потихоньку устроились, поиграли в прятки, посмотрели пьесу… Мне кажется, ей понравилось…»
Итак, премьеры спектаклей по пьесе «Прощание в июне» до июня 1967 года — месяца, когда закончилась учеба Вампилова на ВЛК, состоялись во многих провинциальных театрах страны. В одном из них — Таганрогском автор побывал в феврале. Вероятно, на выбор города повлияло то, что он связан с именем Чехова. В начале марта Вампилов писал жене: «Принимали меня там нормально, пьеса прошла уже двадцать раз и с успехом, словом, всё ничего. Я купил машинку, “Эрику”, немецкую (170 р.), учусь теперь, как видишь, печатать. Дошла моя очередь в магазине, так что покупать надо было срочно. Деньги на твою поездку получу, повторяю, 13–14 марта. Если в это время тебя почему-либо не отпустят, приедешь в начале апреля, это тоже неплохое время.
Ну ладно, печатать для меня пока большая морока, закругляюсь. Ты должна печатать научиться классно — сама понимаешь.
Всем большой привет, напиши мне немедленно. Целуй Ленку, обнимаю тебя. Александр».
Думается, читателю будут интересны строки из записной книжки драматурга об этой поездке. Как всегда, они, юмористически окрашенные, хорошо передают своеобразный взгляд Вампилова на всё и вся:
«Я пользовался успехом в городе Таганроге. Длинная комната двойного номера, окно в главную улицу. Серые деревья, забор, длинная синяя афиша моей пьесы, рубаха оказалась велика, резинок для рукавов не оказалось.