Заостряя эту мысль, сам драматург отметил в записной книжке: «У художника стог сена — автопортрет. Стог только предлог для самовыражения».
Ну, разве не представляете вы вампиловский взгляд на жизнь, его духовные предпочтения во всей цельности, читая рассуждения и реплики Сарафанова или Золотуева, Шаманова или Зилова, Галины или Валентины, Сашины рассказы, очерки и фельетоны, зарисовки из записной книжки?
Он удивлялся наглости, хамству, пошлости, себялюбию людей всегда и всюду. Нет, не удивлялся, а застывал, будто при ударе. Он рассказывал потом об этом, подбирая такие слова, что ты чувствовал: это запомнилось ему навсегда, это он пережил как личное оскорбление. Вот образчик, из записной книжки:
«Еврейка Белла. Хорошие, умные, интересные люди. Один играл Шопена, читал Блока, говорил: “Такие, как вы, встречаются так редко…” и проч. Ночью, когда провожал, в пустом сквере, осенью (было холодно), вдруг повалил ее на скамейку. Она едва вырвалась. Он на ее глазах остановил такси и укатил, оставив ее в два часа ночи (осенью, без плаща) в трех километрах от дома.
Второй тоже очень умный, интересный, чуткий, из Ленинграда (она была знакома с ним давно). Иногда они встречались. Она считала его настоящим. Последний раз встретились в Москве, на Казанском вокзале. Белла была со своим знакомым, другом этого самого, тоже умным и интересным. Тот первый подошел к ним и увел товарища искать женщин на ночь:
— Вдвоем легче, — сказал он и извинился…»
А этот монолог подростка с отмороженной жалостью, атрофированной душой — не предупреждение ли о том, что идут поколения, которым не нужны будут ни литература, ни музыка, ни театр:
«— Да какие там беспорядки? Ребята, правда, разыгрались малость. Васька взял графин и ударил Витю по голове. Осколки рассыпались по всем койкам. Витя упал, но не совсем, а поднялся и посредством стула уложил Ваську минут на десять. И тут Витя стал нервничать и хотел Ваську лежачего пнуть сапогом в личность. Но мы этого не позволили. Ничего страшного не было. Всем было очень весело. Все смеялись».
Среди воспоминаний о Сергее Есенине я прочел рассказ одного его товарища. Современник поэта, поведав о многих встречах с ним, очень естественно, без натяжки заключил: многие, мол, толкуют о трудном характере Сергея Александровича, а вот Айседора Дункан, видевшая немало проявлений такого характера, называла поэта уже после их разрыва ангелом; Есенин и был ангелом, повторил автор мемуаров. Ангелом в душе.
Вампилов не казался ангелом. Об этом уже говорилось выше. С годами, при той жизни, что выпала ему, — нервной, обманывающей на каждом шагу, жестоко бьющей, — трудно было оставаться ангелом, каким каждый из нас приходит в мир. Но он сумел сохранить ангела в своей душе.
Известно, что мужские качества нагляднее всего проявляются в отношениях с женщинами. Нам, его студенческим товарищам, знавшим Саню в годы ранней юности, может быть, в самые чистые, непорочные дни жизни, хорошо помнится, с какой застенчивой теплотой, неубывающей нежностью относился он к тем однокурсницам, которых выделял. Да и тех, кого не выделял, не обходил заботливым вниманием. Служить женщине было, кажется, добровольно взятой на себя пожизненной обязанностью его светлой и доброй натуры. Он не был ловеласом — и был притягательным человеком для всякой молодой женщины. Поклонниц можно было понять. Его тонкая, деликатная душа обнаруживалась во всем: в разговоре, в поступке, в набросанных им строках. Было от чего терять голову.
Пронзительно отзовется в сердце читателя одно признание из коротких, скромных воспоминаний его жены Ольги Михайловны:
«Среди его бумаг я нашла нарисованный кем-то на маленьком клочке кальки тушью его портрет и надпись почему-то на английском: “Я всегда буду помнить ваши глаза”. Что-то из студенческих времен. Он учил немецкий. Почему меня это так трогает? Наверное, потому что и я помню его глаза, и они смотрят на меня сегодня глазами нашей дочери и нашей внучки Маши».
Один молодой критик еще в 1970-х годах замечательно сказал о героине драмы «Прошлым летом в Чулимске» — пусть слова его завершат нашу книгу:
«Валентина — это завещание Вампилова, его надежда, что “венец творения” останется человеком, найдет силы помочь себе и другим людям. Валентина — это неумирающая, вечно возрождающаяся для счастья жизнь. Мы воспринимаем этот светлый образ как добрую, поддерживающую человека в трудные мгновения жизни улыбку Александра Вампилова».