Не пытаются поднять меня в воздух и отнести в дом. Не злорадствуют: «Завтра увидишь, какой у Даиза роскошный этот… ну как его?» А когда я, не дождавшись ответа, пытаюсь узнать, что именно, не интересуются удивленно: «А хто такой Даиз?»
На это способны только пьяные вампиры.
А потом они не запускают в дом сторожков и не скармливают им все попавшиеся под руку продукты…
Уложить хозяина удалось только с третьей попытки. Первая оказалась неудачной в абсолюте, потому что собственная постель Джано не устроила, а вот компания ящерки и ее ящик невесть с чего показались идеальными для здорового сна. Вторая попытка тоже была не блеск, потому что вампир отвлекся на Алишера и долго рассказывал, как он расстраивался, когда Шер сбежал, и как рад сейчас…
Третья удалась, и, покидая комнату, мы слушали, как затихающий голос вампира бормотал что-то о замечательной компании в постели, а рука нежно гладила притихшего сторожка…
Джано
Я в пыточной камере… или в аду…
Голова-а-а… болит… невыносимо… значит, жив… жжет горло, пить… хочется, пить… надо встать…
Мм.
— Джано, живой?
Ох, тише… умоляю… Никогда не просил пощады у аргентумов, а тут…
— Пить хочешь?
Дарья… солнцеглазый мой Дар, неужели ты …принесла воды? Как же мне несказанно повезло с Даром… а до сих пор я полагал везение уделом бесплодных мечтателей.
— Ты глаза открой…
— Мм…
— Ладно, пей так, потом откроешь.
Воистину понятно теперь, отчего вода названа животворящей влагой!
— Дарья, хвост спрячь, — донеслось до моего слуха. Алишер! Вернулся… мне не привиделось, как иногда казалось в бреду!
— Он же не смотрит, — отмахнулся мой Подарок.
Хвост?! Какой хвост?
Глава 10
Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей,
Только помню, что стены с обоями.
Джано
Попытка рассмотреть хвост окончилась полной неудачей: по приоткрытым глазам бил свет и отзывался вспышкой нестерпимой боли в глазах. Какой странный эффект, ведь согласно трудам мудрейшего Игназио зрачок вампира приспособлен к свету намного лучше, чем… ох, отец карбонадо-о… Последствия вспышки не ограничились глазами, а расползлись по черепной коробке и даже пробрались в полость жизни, обернувшись приступом тошноты. Да, тошноты! По правде сказать, в эту секунду я вряд ли в силах был назвать данное состояние точным научным термином. Как и вспомнить, что именно мне в настоящий момент нужней всего. Но мой Дар в очередной раз показал свою исключительную полезность, подсунув необходимую емкость, а потом снова принес воды и прохладный компресс…
Мысли о хвосте бесследно растворились.
Что происходит? Я болен?
— Дарья, тут посыльный явился… — громыхнул шепот Алишера.
Посыльный? Недобрый знак… но прежде, чем я смог что-то сказать, судьба посыльного уже была решена.
— Посыльный — так пошли его, — без тени сомнения ответил Дар.
— Куда?
— Куда-куда… Ну что тебе, все словами объяснять надо?
Мальчишка хихикнул и пропал, видимо, отправился посылать гонца… любопытно, кстати, куда. Хотя… нет, не любопытно. Отец карбонадо, что же со мной такое?
— Дарья, он не посылается! — снова ударил по голове шепот от двери. — Говорит, у него письмо к нашему хозяину и он не может уйти, пока не получит ответа.
— Щас я его сама пошлю.
Пол затрясся. Постель тоже.
— Может, лучше прочитаем? — прервал землетрясение Шер. — Вдруг там что-то нужное для Джа… для хозяина?
Здравая мысль…
— «Драгоценнейший и мудрейший друг мой!» — торжественно провозгласил Алишер.
Это мне? Маловероятно…
— «Вчерашний твой, о досточтимый орихальти Джано, приход в скромное жилище Рашида аль-Визида…»
— Кого?!
— Рашида аль-Визида, — удивленно повторил Шер. — А что?
— Нет-нет… ничего. Дальше…
Ничего, за исключением того, что к этому бесчестному купцу я уже год ни ногой, с тех пор, как он не заплатил мне за работу, да еще и обвинил в присвоении части ингредиентов. И как я мог там быть, если… если я ничего не помню?..
— Хм… так, вот… «…записан серебряными буквами в свитке досточтимых гостей и будет семь и семь раз передаваться из уст в уста детьми моими и детьми моих детей…».
У меня воистину пропал дар речи. К счастью, остальные были менее восприимчивы.
— Во завернул… — пробормотал мой Подарочек.
— «…но, увы! Обуреваемый горем, вынужден сознаться в таком недуге, как неподобающая моему возрасту забывчивость, в силу коей недостойный — о горе! — забыл о долге перед светлоглазым, затмевающим разум…»
— Он сам-то понял, что сказал?
— «…в раскаянии и унижении семь раз припадая к стопам твоим, недостойный Рашид аль-Визид смиренно надеется, что деньги его не будут отвергнуты…»
— Не будут, не будут, — буркнул Подарочек. — Эй, ты, гони баб… деньги! Сколько он там тебе должен, а, хозяин? Джано? Хозяин!
Меня подергали за плечо. Снова вернулись боль и тошнота, но изумление оказалось сильнее.
— Он вернул мне деньги?!
— Вернул-вернул, вон мешок, закорючка на нем какая-то.
— Не закорючка, а число, — поправил точный Алишер. — Триста орлов, не видишь?
— Почему?.. — только и смог проговорить я. Чтобы заносчивый купец написал такое письмо мне?! Что случилось? Нейгэллах и Шергэллах поменялись местами, и рай с гуриями переместился под землю?
— Потому что должен? — не поняла Дарья.
— Почему триста! Он мне двести должен… был.
— А… а… а тут приписка! — нашелся зоркий Шер. — Вот… «недостойный Рашид аль-Визид посылает сто золотых как возмещение своей забывчивости и выражает надежду на то, что сверкающий мудростью осияет своим присутствием его дом в ближайшее время.
Лицезрение паука-птицежора действительно способствует мыслям о ничтожности денег и хрупкости жизни, а следовательно, духовному совершенству, и недостойный был бы и дальше счастлив хранить это свидетельство дружбы светлоглазого… но покупатели люди нервные и обременены многими предрассудками, так что… не мог бы сиятельный его забрать?» Паука? — изумился Алишер.
— Сто золотых? — пробормотал мой практичный Дар. — Джано?
Повисло молчание. Я всеми кожными покровами ощущал на себе заинтересованные взгляды Дари и Шера, но сказать что бы то ни было и разъяснить недоразумение было невозможно! Хотя бы потому, что никакого паука-птицежора у меня нет и не было. И уж тем более я не мог оставить это драгоценное существо мерзавцу Рашиду…
Бред какой-то. Абсурд. Да что же вчера произошло? Даиз опять опробовал на мне дурманное зелье?
С улицы тем временем донеслись стук щеколды и нерешительный голос, призывающий хозяев.
— Хозяйка, тут еще…
— Дарья.
— Дарья, тут еще один. И тоже со свитком!
— Милое утречко, — вздохнула Дарья. — Сейчас я…
Тишина. Легкий шорох. Тихий вопрос:
— Еще воды дать?
Шер… Всемилостивый Нейгэллах, что я положил на чашу весов, если ты одарил меня возвращением Шера? Пусть он не верит мне больше — и он прав, я не смог уберечь единственное существо, к которому посмел привязаться. Пусть… Главное, он живой. Остальное поправимо. Надеюсь…
— Нет. Ты… Алишер, с тобой все хорошо? То есть… тебя не надо осмотреть?
— Все нормально.
— Шер…
— Не надо меня смотреть! Хозяин… вы давайте сначала сами на ноги встаньте, хорошо? Вон Дарья еще одно письмо несет.
— А три не хочешь? — с порога вопросила письмоносительница. — Сегодня че, день почтового работника? Читай, Алишер, чего им всем надо. А то они во дворе стоят, ответа ждут, как тополя на Плющихе. Или как у вас там… Как пальмы у фонтана. А сторожки к ним принюхиваются. С интересом… надо этих работников сумки и чернил скорей выпроваживать, а то сторожки, не дай бог, кусанут кого да траванутся?
— А покусанных тебе не жалко? — заинтересовался Шер.
— Жалко-жалко. Но их-то любой врач вылечит, а малышам кто «скорая помощь»? Таких больше нет. Читай давай.
— «О, мудрый над мудрыми!» — вдохновенно начал Шер.
— Тише, о боги…
— О? Ладно. «О, мудрый над мудрыми, — значительно тише повторил паренек. — Семь и семь раз шлет привет тебе Джафар ибн Сулим, а также пожелания здравия, долголетия и…»
— Что?!
— Долголетия и процветания… — повторил мальчишка. — А что?
Я промолчал. Этот-то по какой причине про меня вспомнил? Он мне вообще никогда не платил, предпочитал слать Подарки аргентумам. А те просто приказывали пойти и вылечить этого поедателя пахлавы и наказание собственного гарема. Нехорошее предчувствие зашевелилось в сердце. Уже два из тех, кто забывал обо мне сразу, как только отпадала нужда в лечении, сейчас вспомнили и, более того, позаботились о достойном обращении… Почему, во имя Нейгэллаха? И как это связано с моим плачевным состоянием?
— Дальше читать? — отчаялся дождаться моего ответа Шер.
— А… да.
— «Дар, посланный тебе, надеюсь, смягчит твой гнев, о достойнейший? Молю снять заклинание с верблюдов еще сегодня, ибо дела неотложно призывают меня, и…»
Джано, ты что?
…Я вспомнил…
Вспомнил, когда услышал про верблюдов. Кусок воспоминания выплыл из ниоткуда и с размаху ударил по непониманию. Я вспомнил, вспомнил!..
…Двор в качающихся тенях и почему-то качающихся деревьях. Разъяренное лицо Джафара. И собственное заковыристое проклятье, которое заканчивалось словами: «Чтоб на тебя верблюд плюнул». И реакцию ближайшего верблюда. А если принять во внимание письмо, то одним верблюдом не обошлось? Но ведь я не аргентум? Почему сработало так… А что я делал у Джафара? О боги, да что же вчера со мной было?!
И, кажется, эти письма — лишь начало.
— Читай следующее… — обреченно проговорил я.
— «О, мудрейший из мудрейших, превзошедший своей мудростью…»
На этот раз лесть уже не оказала прежнего воздействия. Эффект привыкания даже яды лишает убийственной силы.
— Пропусти это…
— «О, драгоценный…» Ну ладно. Это пишет раб уважаемого Ийгура, торговца живностью. Он от имени хозяина шлет клятвенный отказ от любых претензий на возмещение ущерба и дарственную на паука-птицежора, который приглянулся солнцеглазому.