Молчание длилось довольно долго.
– Расскажи мне побольше об этом Луи, – наконец попросил он.
Непрошеные слезы навернулись мне на глаза. Я вновь начал твердить что-то о неистребимой человечности Луи, о его способности воспринимать и понимать то, что не в силах понять другие бессмертные. Забыв об осторожности, я проболтался о том, о чем собирался промолчать, – о том, что напал на меня вовсе не Луи. Это была Клодия…
Я заметил, что он несколько оживился и щеки его вспыхнули.
– Их видели здесь, в Париже, – мягко произнес он. – И она вовсе не женщина. Это вампир-дитя.
Я плохо помню, что говорил потом. Возможно, пытался объяснить свою ошибку. Может, признавал, что мне нет оправдания в этом поступке. А быть может, я вновь попытался вернуться к разговору о цели моего прихода, о том, в чем я так нуждался и что жаждал получить… Помню только, что чувствовал себя чрезвычайно униженным, когда он вновь провел меня по дому и усадил в ожидавший снаружи экипаж, объяснив, что я должен немедленно поехать вместе с ним в Театр вампиров.
– Ну как ты не понимаешь, – сопротивлялся я, – я не могу туда ехать. Я не хочу встречаться в таком виде с остальными. Ты должен остановить экипаж. Должен сделать то, о чем я прошу.
– Нет, это ты получишь позже, – очень мягко и почти нежно ответил он.
Мы уже ехали по шумным и заполненным толпами народа улицам Парижа. Я не узнавал его, это был совсем не тот город, который я знал и помнил. Огромный город словно возник из какого-то кошмара – по широким заасфальтированным бульварам с грохотом катились странные паровые поезда. Никогда еще дым и грязь индустриального века не казались мне столь ужасными, как здесь, в этом Городе Света.
Я смутно помню, как почти насильно он вытащил меня из экипажа, как, подталкиваемый им, я, спотыкаясь, пересек широкий тротуар и оказался перед дверью театра. Что же это за место? Что это за огромное здание? Неужели я стою на бульваре Тамплиеров? Потом мы спустились в ужасное подземелье, на стенах которого я увидел безобразные копии самых кровавых полотен Гойи, Брейгеля и Босха.
В конце концов я очутился на полу камеры с кирпичными стенами – умирающий от жажды, не в силах даже выкрикнуть проклятия в его адрес. Царящая вокруг непроглядная тьма вибрировала от грохота проезжающих наверху омнибусов и трамваев, время от времени до моих ушей доносился пронзительный скрежет железных колес.
В какой-то момент я почувствовал, что рядом в темноте находится человек. Но человек этот был мертв. Холодная, вызывающая тошноту кровь. Нет ничего ужаснее, чем питаться такой кровью, лежать на липком трупе и пытаться высосать из него жалкие остатки.
Потом вновь появился Арман. Он стоял совершенно неподвижно и в своей белоснежной рубашке и черном сюртуке казался таким чистым, таким неземным… Едва слышно он шептал мне что-то о Луи и о Клодии, о том, что должен состояться своего рода суд. Он опустился возле меня на колени, словно на минуту забыв о том, что смертный юноша в его положении, истинный джентльмен, никогда бы не стал сидеть вот так в столь грязном и сыром месте.
– Ты должен при всех заявить, что это сделала именно она, – сказал он.
И тут я увидел остальных – молодых, новых и незнакомых мне, которые по очереди подходили к двери, чтобы взглянуть на меня.
– Раздобудьте для него одежду, – приказал им Арман, положив руку мне на плечо. – Наш потерянный, потерпевший поражение господин должен выглядеть вполне презентабельно. Так, как он привык выглядеть всегда.
Я стал умолять дать мне возможность поговорить с Элени, Феликсом или Лораном, но они только смеялись. Они никогда даже не слышали таких имен. И имя Габриэль ровным счетом ничего для них не значило.
Где же сейчас Мариус?! Сколько стран, рек и гор лежит между нами?! Слышит ли он все, что здесь творится?
Наверху, в театре, согнанные сюда, как овцы в загон, смертные зрители оглушительно топали по деревянным лестницам и полам.
Я мечтал вырваться отсюда и вернуться обратно в Луизиану, а там пусть время делает свою неизбежную работу. Мечтал снова скрыться под землей, вновь ощутить ее прохладные объятия, как это уже было однажды в Каире. Я думал о Луи и Клодии, мечтал о том, чтобы мы вновь оказались вместе.
В моих видениях Клодия каким-то чудесным образом выросла и превратилась в очаровательную молодую женщину, которая говорила мне со смехом: «Видишь? Вот зачем я приехала в Париж – чтобы узнать, как это делается!»
Я опасался, что совершил роковую ошибку, боялся, что мне никогда уже не удастся выйти отсюда, что я буду погребен здесь и обречен на вечную жажду, как те несчастные за стенами склепа кладбища Невинных мучеников. Я заикался и плакал, пытаясь поговорить с Арманом. И вдруг я понял, что Армана уже нет. Если даже он и приходил, то ушел очень быстро. Или у меня уже начались галлюцинации?
Я так мечтал о жертве, о теплой и еще живой жертве.
– Умоляю! Дайте ее мне! – кричал я и слышал голос Армана:
– Ты получишь ее только тогда, когда скажешь то, что я тебе велел.
Это был суд толпы монстров, трибунал белолицых демонов, извергающих поток обвинений. Отчаянные мольбы Луи… Клодия, в немом молчании не сводящая с меня взгляда… И мой собственный голос, подтверждающий, что именно она это сделала, а потом выкрикивающий ругательства в адрес Армана, который с невинным, как всегда, выражением сияющего лица вновь увел меня в темноту.
– Ты сделал все как надо, Лестат. Ты поступил правильно.
Что я сделал? Свидетельствовал против них и подтвердил, что они нарушили древние законы? Что осмелились восстать против предводителя общества? Да что они знают о древних законах! Я кричал и звал Луи. А потом в темноте я пил кровь, кровь еще живой жертвы. Но это не была исцеляющая кровь. Это была просто кровь.
Мы снова ехали в экипаже. Шел дождь. Мы мчались через поля. Потом мы долго поднимались по лестнице, пока не оказались на крыше башни. В руках я держал испачканное кровью желтое платьице Клодии. Я видел то ужасное место, где лучи солнца испепелили ее.
– Развейте прах, – попросил я, но никто не сдвинулся с места.
Разорванное и окровавленное желтое платьице лежало на полу камеры. Теперь оно было у меня в руках.
– Надеюсь, ее прах развеют? – спросил я.
– Разве ты сам не хотел справедливости? – откликнулся Арман.
Черный шерстяной плащ был плотно запахнут, чтобы защитить его от ветра. После недавней охоты лицо его казалось темным.
Что общего имело все происшедшее со справедливостью? И зачем я сжимал сейчас в кулаке эту вещицу, это крохотное платьице?
Бросив взгляд с зубчатой стены башни Магнуса на город, я увидел, что тот подступил совсем близко. Он уже протягивал свои длинные руки, чтобы заключить в объятия и башню, куда долетал теперь отвратительный запах фабричного дыма.
Стоя возле железных перил, Арман пристально смотрел на меня, и в эти минуты он показался мне таким же юным, как и Клодия. «А главное, будь уверен в том, что до момента перерождения они успели прожить достаточно долго. Никогда, слышишь, никогда не имей дело с такими юными существами, как Арман». Перед смертью она не сказала ни слова. Она смотрела на тех, кто ее окружал, как на великанов, болтающих между собой на непонятном ей языке.
Глаза у Армана были красные.
– А Луи? Где он? – спросил я. – Его ведь не убили? Я его видел. Он вышел на улицу, под дождь.
– За ним выслали погоню, – ответил он. – И уничтожили его.
Лжец с лицом мальчика из церковного хора.
– Останови их! Ты должен их остановить, пока еще есть время!..
Он покачал головой.
– Почему? Почему ты не можешь их остановить? Зачем ты вообще все это устроил – суд и все остальное? Какое тебе дело до того, что они со мной сделали?
– С ним все кончено.
Сквозь вой ветра до меня донесся звук парового свистка. Отходит поезд мыслей… отходит… И не хочет возвращаться обратно… Вернись, Луи, вернись…
– И ты не собираешься помогать мне? – в отчаянии воскликнул я.
Он подался вперед, и лицо его мгновенно изменилось, как менялось много-много лет назад, как будто кипящий внутри гнев растопил и исказил его черты.
– Тебе, который уничтожил всех нас? Кто отнял у нас все? А почему ты решил, что я стану тебе помогать? – С неузнаваемо искаженным лицом он подошел ближе. – Тебе, который заставил нас писать свои имена на отвратительных афишах, кто сделал нас героями дешевых романов и предметом обсуждения в парижских гостиных!
– Но ведь это не я! Ты же знаешь, что это не я! Клянусь!.. Это не я!..
– Тебе, который раскрыл все наши секреты! Щеголю и франту, маркизу в белых перчатках, демону в бархатном плаще!
– Просто безумие – обвинять меня во всем этом! Ты не имеешь права!
Я упорно защищался, но язык у меня так заплетался, что я сам с трудом понимал, что говорю.
– В подземельях древнего кладбища мы жили почти как в раю. – Голос его стал вдруг пронзительным и резким. – У нас была вера и была цель! И это ты, ты пришел к нам и разом лишил нас всего! Что у нас теперь осталось? Ответь! Ничего, кроме любви друг к другу! А что такое любовь для таких, как мы?!
– Неправда, это началось намного раньше. Ты не понимаешь. Ты никогда ничего не понимал.
Но он меня не слушал. Впрочем, это уже не имело никакого значения. Он подошел еще ближе, и рука его темной молнией метнулась ко мне. Голова у меня резко запрокинулась, и я увидел над головой небо, а чуть вдалеке – перевернутый вверх ногами Париж.
Я летел в пространстве.
Летел вниз мимо окон башни, пока наконец прямо передо мной не выросла выложенная камнем дорога, принявшая меня в свои жесткие объятия. В моем бессмертном теле не осталось ни одной целой косточки.
Глава 2
Прошло два года, прежде чем я окреп достаточно, чтобы сесть на корабль и отправиться в Луизиану. Я все еще оставался серьезно искалеченным, не зажили и глубокие шрамы. Однако мне необходимо было покинуть Европу, где я не смог ничего узнать ни о потерянной Габри