Мурзик тоже остановился, а потом рванулся к Барсику, в очередной раз пробежавшись по мне.
Нет, теперь я уверен, что если не заработаю за этот месяц шизофрению, то язва с аппендицитом у меня будет точно.
Итак, Барсик вцепился во второй угол, собаки потянули в разные стороны, раздался оглушительный треск и…
Всю комнату припорошило легким снежком куриных перьев…
Я так и замер. И на чем я теперь буду спать?!
Ромка скользнул взглядом по комнате, уставился на меня и внезапно расхохотался в полный голос.
– Ты че ржешь?!
– Андрей, да ты на себя посмотри!!!
Я встал на ноги и осторожненько прошел в родительскую спальню мимо собак, по-прежнему треплющих остатки наволочки (кто их знает, щас как кто-нибудь из них укусит меня за ногу. И между прочим, хотя их и две, обе они мне дороги как память). Напротив родительской кровати стоит большое трюмо, и я остановился перед ним, разглядывая себя в зеркало.
Я, конечно, не тормоз, но первая мысля после этого взгляда у меня возникла минут через пять. Не меньше. Причем звучала эта мысля примерно так: «Куда уехал цирк и почему я, собственно, остался?!»
И было от чего. Перед зеркалом стояло НЕЧТО. В одних семейных трусах. Судя по трехдневной щетине – мужского пола. С перекошенной физиономией, ясно повествующей о вечной трагедии русского народа на бессмертную тему «перенедопил», то бишь, «выпил меньше, чем хотел, но больше, чем мог»… Хотя, по-моему, за три дня похмельный синдром мог и исчезнуть…
В всклокоченных волосах этого самого НЕЧТА (в моих, то есть) застрял пучок куриных перьев. Еще одно перо прилипло к кончику носа…
Я скосил глаза к переносице, отклеил перо и, стараясь не очень сильно дергать головой при ходьбе (не дай бог, перья рассыплю!), вернулся в свою спальню. Там я вынул перья из волос, всунул их в руки брату, вырвал из пастей Барсика и Мурзика жалкие останки наперника и задушевным голосом сообщил Ромке:
– А сейчас ты возьмешь нитку, иголку и починишь подушку.
– а почему я?! – вскинулся он. – Это ведь из-за тебя она порвалась!
– Прибью…
– Кого? Куда? – решил покосить под идиота Ромка.
Господи, закрой уши, мне выговориться надо!
– Тебя. К потолку. За уши.
– А я маме пожалуюсь! – хмыкнул он, естественно не поверив мне.
Пора придумать что-нибудь поновее и пострашнее. А то он уже не боится…
– А ужин тоже ты готовить будешь?
Этого Ромка терпеть не может делать:
– Ма-а-а-аленьких все-е-е…
– Значит, все-таки, ты.
– Я уже иду за иголкой, – крикнул он, выбегая из комнаты.
К счастью, Барсик с Мурзиком не успели растаскать содержимое подушки по квартире, хотя перьев на них налипло порядочно…
В общем, я помог Ромке пропылесосить квартиру, предварительно общипав собак, и показал брату, как правильно сшивать подушку. Тот ковырялся около получаса и, наконец, предъявил мне свое произведение…
Честно говоря, принять ЭТО за подушку мог только какой-нибудь слепой абориген Африки, в жизни не видевший постельных принадлежностей. В настоящий момент ЭТО больше всего напоминало выброшенного на берег потомка медузы и осьминога…
Будем надеяться, я смогу подобрать под нее наволочку…
А пока я оделся и сложил кровать, засунув подушку подальше и поглубже в диван. К вечеру что-нибудь придумаю.
Потом мы с братом по мелочи прибрали в квартире (ну, там, пыль пропылесосить, собак расчесать) и я поинтересовался:
– Что будем готовить на ужин?
Ромка выпучил глаза:
– Ты же сказал, что готовить будешь ты!!!
– Буду. А ты будешь мне помогать.
– Так не честно! Не буду я тебе помогать!!!
– А в глаз?!
– А в ухо?!
– ЧЕГО???
Нет, ну что за подлость?! Почему он младше меня всего на три года?! Была бы разница в возрасте лет пять, я бы мог его повоспитывать, а так…
– То, что слышал!
– Выпорю!!!
Угроза, кстати, совершенно беспочвенная. И Ромка это, между прочим, знает. Так что, он смерил меня взглядом и критически хмыкнул:
– Во-первых, я выше тебя на голову. А во-вторых, – противно загундосил братишка, – я ма-а-аме пожа-а-а-алуюсь!!! – а после этого перешел на спокойный тон: – Она тебе покажет, как маленьких обижать!
– Серьезно?! – не поверил я. – Покажет?!
Ромка решил, что я испугался:
– Да! Покажет!
– Ой, как здорово!!! А то эти маленькие совершенно распустились, жизни от них нет. Может хоть мама покажет, как их правильно обижать, чтобы эти маленькие себя по-человечески вели!
Ромка сразу пожух:
– Злой ты… Чего мне делать-то надо?
В общем, я предложил ему подумать над тем, что мы будем готовить на ужин, а сам пошел в ванную – умыться хоть за три дня.
В ванной я включил воду и уставился на себя в зеркало. Ну что тут у нас? Вроде как ничего страшного. На этот раз. Что радует…
В общем, чистить зубы я не буду. В три часа дня?! Да это просто маразм!
Бриться не будем по той же причине. В конце концов. Раз уж у меня образуется эта самая трехдневная щетина, доношу ее положенный третий день и сбрею завтра к чертовой матери.
В общем, я плеснул в лицо воды, растер ее по щекам, вытерся махровым полотенцем, висевшим сбоку на сушилке, и со спокойной совестью пошел на кухню.
Ромка стоял перед открытым холодильником и задумчиво изучал его содержимое. Услышав мои шаги, он начал, медленно поворачиваясь ко мне:
– Андрей, я думаю, может нам не мучиться, а просто…
Тут он, наконец, обратил на меня свой «светлый» взор, удивленно смерил меня взглядом и, прервав свой монолог, спросил:
– О, Вождь, почему ты не закончил боевую окраску?… Или раскраску? Как правильно?
– Чего? – не понял я
– Чернила с щеки сотри или вторую полоску нарисуй, Чингачгук Большой Осел!
Я метнулся в ванную, уставился в зеркало и Ромкин небогатый запас по немецкому языку, состоявший до недавнего времени из «russische Schwein» и «Hitler-caput!», пополнился несколькими новыми выражениями…
Уж не знаю, в кого я такой уродился (отец, с утра непобрившись, к вечеру зарастает до глаз, как чеченец), но у меня щетина растет лишь над верхней губой и на подбородке, оставляя щеки совершенно голыми («козлячья бородка» как иногда издевается Вовка). В любом случае, сейчас у меня на левой щеке отпечаталась толстая смазанная полоса. Такая же полоска был на левой ладони…
Ч-черт!!! Там же был Анин телефон, я его переписать не успел!
Еще полчаса я потратил на то, чтобы оттереть чернила с лица. Пемзой. А это больно, однако… Пару раз в ванную заглядывал Ромка и ехидно советовал воспользоваться щеточкой для ног… Оба раза я посылал его подальше.
И ладно бы, полоска была тонкой. Это можно было бы пережить – я сотни раз нечаянно разрисовывал себя ручкой во время уроков. А так…
Наконец, я оттер эту чертову ручку. Щека горела как пожар и болела-а-а… Дотронуться до нее было не возможно. Скотство!!!
– Так что ты хотел, – приготовить спросил я у Ромки.
– Давай отбивные пожарим?
Почему бы и нет?
К приходу родителей все было вымыто, вычищено и приготовлено. И я даже смог подобрать более ли менее подходящую наволочку для своей подушки. Конечно, девять десятых этой самой наволочки заполнено не было, а в середине выпирал страшный горб, ну да фиг с ним. Кроме того, моя щека приняла более ли менее нормальный вид…
В кроватку я пошел в десять часов вечера. Родители отправились спать тоже примерно в это время. Только Ромка застрял у телевизора (Сколько можно?! Сидит у этого ящика, как приклеенный. Если так дальше пойдет, то его скоро дикторы узнавать будут.)
В общем, я отключил на сотовом телефоне звук, оставив вибрацию (у моих однокурсников есть вредная манера звонить в час ночи и интересоваться, с какого числа у нас начинаются занятия и точно ли я не хочу присоединиться к их пьянке), разделся, принял душ и лег спать. К счастью, родители не обратили внимания на странный вид моей подушки.
Ровно в двенадцать ноль-нуль (как по сигналу точного времени сверяли) сотовый застучал-задребезжал, подскакивая на столе. Я подскочил на диване. Все! С завтрашнего дня отключаю на ночь сотовый. А еще лучше – отключаю его вообще.
– Алло? – прошептал я в трубку.
Не хватало еще Ромку с родителями разбудить.
– Алло, Андрей? Привет.
Вовка? Ему-то что надо?
– Андрюх, можно я у тебя переночую?
Я поперхнулся. Переночевать? С какой это радости?!
– Вов, ты где сейчас? Тебе же до меня ехать и ехать…
– Я во дворе, перед твоим домом… Чего-чего? Sacredieu[1]? Надо запомнить…
– Сейчас выйду.
Я наспех оделся, натянув джинсы и какую-то рубашку, сунул трубку в карман и осторожно «выполз» в прихожую. Так… Один шлепанец – вот, а второй…
В этот момент приоткрылась дверь в зал, где в последнее время и спит Ромка:
– Андрей, ты куда?
О, Господи, разбудил-таки!
– Ром, иди спать!
– Я фильм смотрю. А ты куда?
Не скажешь, так он такой буй-гай поднимет… Родителей разбудит…
– Вовка звонил. Он сейчас перед домом, на улице. Я выясню, чего он хочет и приду.
– А-а-а, – понимающе протянул Рома. – Ты только побыстрее там. А то мало ли что…
– Хорошо, – улыбнулся я, забирая с тумбочки ключи с брелком в виде небольшого, с пол-ладони, плюшевого мишки. – Закрывай дверь, я сам открою.
– Ага, – он едва слышно щелкнул замком, замыкая дверь.
Не, на лифте я сейчас не поеду, лучше пешочком спущусь… А то решат коммунальщики поступить по заветам дедушки Толи (это который Чубайс), электричество сэкономить, и буду я до утра в лифте куковать.
Вовка сидел на деревянной лавке неподалеку от детской песочницы и курил сигарету, уныло пуская колечки дыма. Ну, по крайней мере, он переоделся. Сейчас на Вовке была выглаженная белоснежная рубашка и рваные джинсы. Большей несочетаемости и придумать был нельзя…
Я подошел к нему: