У: Итак, Михаил Белорецкий нашёл тело расчленённой девушки. Как это связано с кликушами и вашим отцом? И колдовством?
О: Понимаете, Мишель сразу заподозрил моего отца. Он пробрался в лабораторию и выкрал его записи.
У: Вы их читали?
О: Да.
У: Что там?
О: Я… мне… Мне не хочется в это верить, но всё говорит о том, что отец проводил эксперименты над людьми. Он… на самом деле он не лечил кликуш, а превращал их… в чудовищ. Монстров. Отец… мой папа и граф верили, будто в Великом лесу, который растет вокруг Курганово, существует некий источник… магии. Они называют это Золотой силой. И этот источник охраняет Лесная Княжна. Золотая сила помогает менять природу человека, делать его сильнее и здоровее.
У: Это какая-то местная легенда?
О: Не совсем. Она существует. Я сама видела ведьму Великого леса.
У: Лесную Княжну?
О: Да. Это настоящая живая девушка. Она… коварна. Она влюбила в себя Мишеля и заманила в лес. Вы читали его дневник? Он восхищается ей, но не понимает, насколько она опасна. Эта женщина попыталась убить Настасью Васильевну.
У: Настасья Васильевна это сожительница графа?
О: Его крепостная. Да. Она проживала в усадьбе на правах его…
У: Любовницы.
О: Да.
У: Понимаю, вас смущает недостойное поведение графа. Итак, что случилось, когда Мишель нашёл записи вашего отца?
О: Мишель попытался разоблачить моего отца и графа. Он… он… мы все – я тоже присутствовала при этом – сообщили, что граф и мой отец ставят эксперименты над крепостными, превращают их в чудовищ. Мы все вместе: я…
У: Да, кто ещё?
О: Вы же читали дневник?
У: Конечно.
О: Тогда бессмысленно скрывать. Вы знаете, что я, Николя Стрельцов, Михаил Белорецкий и Лесная Княжна – мы все вместе пробрались в лабораторию и подожгли её. Но что происходило дальше, я так же знаю только из дневника Мишеля. Меня ранили, я едва не умерла… ох!
У: Что такое?
О: Может, всё дело в ранении? Понимаете, я… меня тошнит кровью. Может, я вовсе не больна чахоткой и это последствия ранения? Если задеты внутренние органы… но отец осматривал меня, он не мог не заметить. А после ранения у меня даже шрамов не осталось.
У: Неужели?
О: Честное слово! Мой отец – волшебник.
У: Или же он смог воспользоваться этой чудесной… Золотой силой, вы говорите? Он же научился её использовать?
О: Насколько мне известно, папа с графом так и не добрались до источника. Мишель написал в дневнике, что Лесная Княжна ослепила графа и едва не убила моего отца. Они выжили просто чудом.
У: Просто чудом… И вас тоже спасло чудо.
О: Судя по всему…
У: При этом вы наверняка не знаете, как именно доктор Остерман вас вылечил?
О: Нет.
У: Что ж… ладно, что произошло после исчезновения Михаила Белорецкого? Как он пропал?
О: После того как Лесная Княжна ослепила графа Ферзена, Мишель пропал без вести. Остался только его дневник. Он оказался у меня, не знаю, кто его подкинул. Я отправила дневник со всеми записями преподавателю Мишеля в Новый Белград. Профессор Афанасьев приезжал сюда, в Курганово, пытался найти Мишеля, но тоже безуспешно. И после… вот, приехали вы. Профессор обещал, что поможет восстановить справедливость и наказать виновных.
У: То есть графа Ферзена и вашего отца доктора Остермана.
О: Да.
У: Вы не должны винить себя, Клара. Вы точно ни в чём не виноваты. Понимаю ваше смятение. Доктор Остерман – ваш родной отец, но он к тому же преступник, который совершал ужасные преступления. И в ваших силах принести погибшим по его вине девушкам покой на том свете. Видит Создатель, несчастные заслужили справедливости.
О: Я знаю. Но он мой папа… это неправильно, но я всё равно люблю его.
У: Это совершенно естественно, что вы любите своего отца. Но это не отменяет того факта, что он преступник. Может, он был хорошим отцом для вас, но при этом он остаётся ужасным человеком. Одно другому не мешает. Вы отвечаете за свои поступки. И с вашей стороны, как благородной девушке, будет правильно помочь найти графа и доктора и заставить их отвечать по закону.
О: Да, да…
У: Вижу, вы устали, но разрешите задам вам ещё пару вопросов. Расскажите, что происходило в Курганово после исчезновения Михаила Белорецкого? Что делали доктор Остерман и граф Ферзен?
О: Я… я болела.
У: Болели? Всё время?
О: Да, меня ранили. А потом… начались эти видения…
У: Какие видения?
О: Ужасные. Кошмарные. Они мучают меня.
У: Клара…
О: За что они мучают меня?.. тут и там… и скрежет. И кровь.
У: Кровь?
О: Ох, да, кровь. Она повсюду.
У: Клара, где вы видели кровь?
О: Сладкая, горячая, такая горячая… ох, её так много. И плачет. Она всегда так жалобно плачет.
У: Кто плачет, Клара?
О: Они всегда плачут. Умоляют. Папа пускает эфир. Чтобы не кричали. А то они так жалобно кричат… просят… я же не хочу этого делать, понимаете?
У: Конечно, понимаю, Клара. Вы не хотите этого.
О: Нет-нет, совсем не хочу. Я хороший человек. Я добрая. Папа говорит: я милое невинное дитя. Я не плохая. Это не моя вина.
У: Что не ваша вина, Клара?
О: Это не моя вина… не моя вина. Не моя вина. Мне так плохо… мне плохо. Я умираю…
У: Клара, в чём вы не виноваты? Что произошло? Что… А-а! Смирнов!
Запись прервана. Допрашиваемую вырвало кровью. Она потеряла сознание. Допрос перенесён на другой день.
3 лютня
2 часа пополудни
Должности с подписями по очереди
Старшему сыскарю Первого сыскного отдела г. Новый Белград
Усладину Савве Терентьевичу,
От сыскаря Первого сыскного отдела г. Нового Белграда
Давыдова Демида Ивановича
Я, Давыдов Д. И., в ходе проведения допроса проходящей свидетелем по делу о Курганово Клары Остерман использовал бранную речь по причине тяжёлых рабочих условий и большого эмоционального напряжения.
В своём поведении раскаиваюсь и считаю его неподобающим для представителя государственных служб. Впредь обязуюсь вести себя сдержаннее.
Мне стало снова дурно. А я только поверила, что всё же выздоравливаю. Сколько меня не рвало кровью? Дня два? Надежды нет.
Я умру.
Только что ушёл этот мерзкий Давыдов. Он ворвался в мою спальню, когда я уже собиралась готовиться ко сну. Весь день после допроса пролежала, не переодеваясь, на кушетке, не могла прийти в себя. Меня знобило, голова болела, подташнивало. От переживаний я совсем расклеилась. И вдруг снова этот Давыдов. Он бессовестный, ополоумевший самодур!
Без стука он вошёл, сразу с порога начал бросаться обвинениями, которых я даже не понимала. Что-то говорил постоянно про кровь и про Соню, про эксперименты отца. Ещё и припомнил, что я ассистировала папе в лаборатории. Это так, но я же никогда не принимала участия в экспериментах! Помогала проводить операции, пару раз отец брал меня с собой на вскрытие. Я всегда проявляла живой интерес к его работе, много читала научной литературы, которую он выписывал из Лойтурии. Конечно же я хотела помочь! Но никаких чудовищ уж точно не создавала.
И вдруг Давыдов начал обвинять меня в соучастии.
– Я перечитал протокол вашего допроса, господица Клара, – язвительно произнёс он, сверкая злыми глазами, – и знаете, что я заметил? Как вы говорите о крови.
Конечно, я говорю о крови, ведь меня несколько дней рвало ей! Я умираю! Мне всего двадцать один год. Я никогда не была замужем, не выезжала из Курганово. Я даже не целовалась ни разу, и мне – не познавшей жизни, не испытавшей и не изведавшей ничего, кроме четырёх стен графской усадьбы – предстояло умереть от чахотки совсем одной, в одиночестве, брошенной отцом.
Я разрыдалась. Меня снова стошнило, снова кровью, от чего подурнело ещё сильнее. Давыдов стоял надо мной, насмехался, вглядывался в мою кровь, точно надеялся найти там улики против отца и графа. А я рыдала, сидя на полу, не в силах даже вытереть это расползающееся кровавое пятно. Хорошо хоть ковёр не испортила на этот раз.
И только Усладин, которого позвал кто-то из младших чинов, смог отогнать от меня Давыдова и отправил того за доктором. Создатель, молю, пусть доктор приедет скорее. Я умираю. Чувствую, что умираю. Ноги коченеют.
До сих пор слышу шаги за дверью. Темнеет, но я не зажигаю свечу, чтобы они посчитали, будто я сплю. Моя болезнь теперь служит удобным прикрытием от их вмешательства.
В углу по-прежнему стоит собранный саквояж. Несколько раз порывалась разобрать его, но так и не взялась. Во мне всё ещё брезжит надежда на возвращение отца. Разве мог папа бросить меня здесь совсем одну? Он никогда прежде не оставлял меня надолго, даже в прежние времена, когда в Курганово и появиться никого чужого не могло. Я же… он же мой отец. Он не мог оставить меня, словно забытую вещь. Он же любит меня.
Он сделал из меня чудовище. Мишель писал об этом. Мои сны все кричат об этом.
Я жажду крови. Я чую её на своих губах, на языке. Помню, как она стекает горячая солоноватая в горло, как согревает грудь, как…
Создатель! Какие ужасные вещи я пишу. Это точно вовсе не я. Клянусь, не помню, в упор не помню, как написала эти строки в собственном дневнике, точно некто завладел моим телом, заставил взяться за перо и записать эти чудовищные выдумки. Мне и в голову прийти не могло ничего подобного. Конечно, мне по нраву новомодные мистические романы о вампирах, но чтобы поверить в это…
Может ли ранение привести к сумасшествию? А чахотка? Что со мной происходит? Мне страшно. И шорохи. И скрип. И этот проклятый писк. Он затопляет мою спальню.