арских. Как же их мамаша визжала, когда её сыночка плакался, что у него отняли новеньких солдатиков. К слову, отнял их даже не я, а Олька. Нытика побила девчонка, и он даже не постыдился рассказать об этом матери.
Видел этого Пожарского в прошлом году на одном суаре. Не пошёл бы туда по своей воле, но только там получалось поговорить с одним чиновником по делу о призраке в театре. Пожарский или меня не узнал или предпочёл притвориться, что не узнал. Хорохорился перед барышнями и хвастал медалями за Южную кампанию. Готов поспорить, он их купил или украл. С каждым, кто получил награды за эту грёбаную войну, я лично за руку здоровался, каждого лично знаю, а этот трусливый ублюдок не похож на того, кто когда-либо держал в руках оружие.
Но я снова отвлёкся.
Мы сидели во дворе монастыря Святой Златы. Я редко захожу в монастыри, но в Новисадской губернии или в Новом Белграде они мало отличаются от любого храма. Повсюду золотые солы и изображения Константина-каменолома, Лаодики и прочих святых, что жили на Благословенных островах. Святые Ратиславии тоже есть, но чаще старцы, которые лечили людей или служили князьям. Князья, возведённые в ранг святых, тоже встречаются, да и Злату почитают многие, но всё же… скажем так, пусть я мало разбираюсь во всей этой символике, но в монастыре Сумеречных Сестёр явно прослеживаются языческие мотивы.
Афанасьев это объяснил так:
– Княгиня Злата – фигура особая, она тесно связана с историей Ратиславии, и Великолесья в особенности. С рождения и до замужества она жила в Великом лесу среди ведьм, и сама вроде как занималась чародейством.
– Ну не вроде как, а занималась, – поправил я. – Она же язычников и сожгла заклинаниями.
– Чудом, – усмехнулся в усы Афанасьев. – Она сожгла их божьим чудом с помощью слова Создателя и с его благословения.
– А, ну удобно. Весьма.
– Весьма. Потому что, согласно легенде, от колдовства Злата отказалась и, наоборот, возглавила борьбу с ним после того, как вышла замуж за Ярополка Змееборца.
– А при чём тут совы? – не выдержал я.
Если символ солнца, которое для храмов привычное, встречается в монастыре всего в паре мест (собственно, в самом храме стоит весьма скромный позолоченный сол), то саму Злату можно увидеть не только на воротах и в храме на фресках, но и во дворе. Здесь есть очаровательная беседка, увитая виноградом. Там Злата вырезана из дерева, и на плечах её сидит сова. И вот кого-кого, а сов в монастыре больше, чем блох на бездомной собаке. Они повсюду: на стенах, на колокольне – каменные, распахнувшие крылья будто в полёте совы, чаши с Незатухающим пламенем тоже держат совы, на резьбе наличников совы. Ну и настоящие птицы крайне активно угукают прямо сейчас ночью за окном. В тёмное время Сёстры отпускают их полетать. Не представляю, как они спят. Может, из-за этоих звуков я и сижу строчу, вместо того чтобы отдыхать. То ещё удовольствие.
– А вот это уже как раз то, что делает Великолесье таким интересным для фольклориста регионом, – довольно улыбнулся, затягиваясь, Афанасьев. – Культ Сумеречных Сестёр появился весьма поздно, не так далеко от нашего с вами времени именно в Великолесье. И это самая закрытая религиозная община. Принимают только женщин и, что самое любопытное, ведьм.
– Это как?
– В деревнях до сих пор верят в ведьм. Народ пусть и боится их, а всё же не брезгует обращаться за помощью. Но порой случаются неурожайные годы, эпидемии, пожары, и тогда обозлённый народ ищет, кого обвинить во всех бедах. Гонения ведьм до сих пор изредка случаются в провинции. Тогда обвинённые в колдовстве, изгнанные из родных домов женщины ищут утешения и спасения у Сумеречных Сестёр. К ним же стремятся бывшие… кхм… другие падшие женщины, которые решили изменить свою жизнь. Сёстры всех принимают.
– И всё же при чём тут совы и Незатухающее пламя?
– При том, что Злата, как вы верно подметили, считается всё же ведьмой. Согласно некоторым документам, в Великолесье буквально до позапрошлого века существовало некоторое… поселение закрытого типа. Последователи княгини Златы. Так называемые лесные ведьмы. Это с ними вёл дела Вячеслав Окаянный, как и многие князья после него. Предполагается, что они имели большое влияние при дворе и могли едва ли не изменить ход войн. Подозреваю, это нечто подобное боевым монахам, что обитают в горах Янхайя. Но какие-то политические дрязги уничтожили поселение. В тот же период появились Сумеречные Сёстры. Эти события принято связывать между собой.
– То есть Сумеречные Сёстры считают себя ведьмами? Это они сейчас заклятиями что ли лечат ребёнка? – Я едва не подорвался с места, но Афанасьев удержал меня за запястье и уговорил сесть.
– Докурите сначала, – сказал он, указывая на сигарету, зажатую в моих пальцах.
Я так заслушался его, что не стряхнул пепел.
Понимая, кто такие Сумеречные Сёстры, иначе смотришь на их монастырь. Все эти непонятные символы, которыми испещрены стены, изображения сов, бойницы, одежды с вышивкой перьев – в этом мало традиционной троутоской культуры, которая присуща последователям Храма. – Сумеречные Сёстры верят в гармонию, баланс белого и чёрного, возможность в одно и то же время жить по заповедям Константина-каменолома и не предавать обычаи предков.
– А обычаи наших предков это… поклонение совам?
– Княгиня Злата якобы умела обращаться в сову. Как и все лесные ведьмы. Сумеречные Сёстры верят, что после смерти их души становятся птицами. Не слышали песню?
– Какую?
Афанасьев закивал с пониманием:
– Да, она, пожалуй, мало кому известна. Специфика профессии.
– К лешему песни, – не выдержал я.
– Т-с-с, о лешем в этих стенах лучше плохо не отзываться, – и он, делая последнюю затяжку, указал двумя пальцами, между которых остался зажат бычок сигареты, на ворота в монастырь, через которые мы проезжали прежде.
Если с наружной стороны на них была изображена Святая Злата, то изнутри – огромное дерево, чья крона обращалась в солнечный круг, знаменовавший Создателя.
– Дерево и сол.
– Не дерево, – поправил Афанасьев. – И не сол. Приглядитесь, Демид Иванович.
Мне пришлось встать и прогуляться до ворот. Большие створки закрыли изнутри, повесили засов, и теперь рисунок можно было рассмотреть целиком. По бокам от ворот тоже стояли две чаши с Незатухающим пламенем. В полумраке арки они освещали медные ворота, придавая им чарующее свечение.
Рисунок был старым, а потому достаточно примитивным, если сравнивать с художниками, которых в наши дни видишь в галереях и частных коллекциях. В этом, пожалуй, есть своя прелесть.
Ветви высокого дуба поднимались к небу, переплетаясь с лучами солнца так, что их было уже не отличить друг от друга. Но сам ствол…
– Это человек, – произнесли за моей спиной.
Я слегка повёл головой, узнавая голос доктора Шелли, но так и не обернулся, продолжая разглядывать ворота.
– Создатель…
– Хозяин леса, – поправил Шелли.
– Это же что-то из детских сказок, – припомнил я. – В Великом лесе жил Хозяин леса. Языческое божество. Вряд ли его изобразили на воротах монастыря.
Это по-прежнему кажется нелогичным. Разве могли Пресветлые Братья допустить подобную ересь?
– Могли. Он есть Золотая сила.
– Вы об этом… ископаемом? Из Великого леса?
– Вы понимать, о чём я говорить, – удовлетворённо произнёс Шелли, вставая рядом со мной. Он так же задрал голову, разглядывая изображение. – В вашем Великом лесу есть источник. Магия. Её искать доктор Остерман и граф Ферзен.
– Снова вы об этой своей Золотой силе. Так вы за ней приехали в Великолесье? – догадался я. Не любому иностранцу свойственна такая осведомлённость о древних ратиславских сказках. И мало кому в таких подробностях знакомы детали преступлений Остермана и Ферзена. Это должно держаться в строжайшем секрете.
– Не за ней, а за доктором, – неожиданно честно признался Шелли и развернулся ко мне лицом. Я сделал то же. – Я искать его резалстс исследования. Я желать их получать.
– А вам они на кой?
– Кой? – не понял меня Шелли. – Я не кой. Я очень уверен в себе.
Кажется, трудности перевода невольно вызвали между нами недопонимание. Пусть я и образован, но к словесным играм не готов.
– Не в этом смысле. Зачем вам исследования Остермана?
Язычки Незатухающего пламени инфернально отражались в стёклышках его очков.
– Терпение, господин Давыдов. Добраться до Белград. Увидеть всё своими глаза. Иначе вы не поверить.
Скоро из дома показалась одна из Сумеречных Сестёр, совсем юная девочка, но уже в серых одеяниях с золотыми нитями.
– Сестра Марина просила отвести вас в избу Пресветлого Отца. Вы можете остановиться там на ночь.
Так мы и узнали имя нашей угрюмой спутницы.
– Мы не хотим притеснять Пресветлого Отца.
– Ох, не переживайте, он приезжает в монастырь раз в седмицу для службы, остаётся на одну ночь, в остальное время изба пустует. Мужчинам у нас больше негде жить. Идите за мной.
Мы быстро посовещались с Афанасьевым и Шелли. Терять время не хотелось, у нас ещё был шанс успеть добраться до Орехово и переночевать там.
– Сестра Марина просила вас остаться, – произнесла девушка, подслушав наш разговор. – Она сказала, господин детектив захочет послушать, что она знает.
– Как раненная девочка? Ей лучше? – спросил я.
Монахиня покосилась на меня настороженно и, подбирая слова, ответила:
– Она будет жить. Но сейчас очень слаба. Не стоит её беспокоить.
– Она что-нибудь рассказала? Что случилось на постоялом дворе?
– На неё напал бес. Белая женщина, – монахиня осенила себя священным знамением. – Девочка столкнулась с созданием самой Аберу-Окиа и чудом выжила. Она сказала…
– Её кровь, – вмешался нетерпеливо Шелли. – Эта Белый женщин пить кровь девочка?
Лицо монахини резко побледнело, она замотала головой.
– Не спрашивайте меня, я ничего не знаю.
Она стрельнула на меня суровыми, совсем не юными глазами. В монастыре все юные девушки точно теряют вместе со своей свободой искру страсти. Будто огонь в них, как в лампе, тухнет, стоит покрыть голову платком.