– Но после того, что ты сотворила у монастыря, я не могу оставить тебя в живых. Ты чудовище…
Я слышала крики Тео и звуки борьбы. Краем глаза увидела, как Вита зачерпнула силу из путэры, и огромный шар света направился ко мне.
А дальше…
Дальше случилось то же, что и у монастыря. Меня поглотила тьма…
Тяжело собраться с мыслями и описать всё случившееся. Но я должна оставаться честной.
Это… я не хочу думать, что всё это совершила я. Но это правда…
Когда я пришла в себя, лагерь уже молчал. Светало. От потухшего костра поднимался тонкий дымок.
Я держала на коленях Замбилу, допивая кровь из её разодранного горла.
И все остальные в лагере лежали там же: окровавленные, разодранные на кусочки, обескровленные.
Кровь. Кровь. Кровь. Она была повсюду. Красная. Липкая. На губах, на руках, на одежде. Ей оказалась залита вся земля вокруг, и снег побагровел, впитав её.
И люди… все люди в лагере были мертвы. Убиты. Нами. Мной.
Сознание возвращалось медленно, точно ветер разгонял утренний туман. И так же постепенно, клочок за клочком я вспоминала всё, что произошло.
У меня затряслись руки. Лицо Замбилы застыло в гримасе ужаса. Рот искривился. С визгом я оттолкнула её, отскочила в сторону.
Тео оглянулся на меня, молча допивая кровь Барона. Тогда, с первым солнечным лучом, я вспомнила всё.
И как отец заставил меня выпить кровь Нюрочки и Гриши, потому что у него кончились дозы Золотой силы, и только через кровь, из чужой жизни получалось её достать, чтобы продлить моё существование.
– Нет-нет-нет, – повторяла я, отказываясь признать правду. – Я не могла. Это не я. Не я…
И как Тео уговорил попробовать кровь Сони, чтобы набраться сил.
– Этого не может быть.
Я металась по лагерю фарадалов, шарахаясь от мёртвых тел и пыталась найти чистую воду, чтобы вымыть руки.
А память всё подкидывала новые и новые воспоминания, которые до этого момента скрывались где-то в дальних уголках сознания.
Наконец, я нашла бочку с водой, зачерпнула ковшом, начала тереть пальцы, подбородок, щёки, и грязная вода потекла на снег, окрашивая и его в алый.
– Создатель! – причитала я. – За что? Как это… Нет-нет-нет…
Я вспомнила и ту ночь в “Доме за ореховым кустом”, когда я ускользнула из номера и убила маленькую девочку, а следом за ней, не сдержав проснувшегося голода, всех остальных, кто там был.
Руки мои, губы, шея – вся я была залита кровью, когда эта ночь завершилась.
Вода всё лилась и лилась, но одежда моя не стала чище, а во рту всё равно остался солёный привкус. К горлу подкатывал ком.
Руки так дрожали, что в очередной раз наливая воду из бочки, я выронила черпак. Грудь затряслась, ноги подкосились. Я упала прямо в лужу алой воды, и меня стошнило. Кровью.
Всё это время. Всё это время я пила кровь людей.
Я – мулло, вампир, упырь. Чудовище. Как ни назови меня, сути это не изменит.
Путэра – золотой горящий шар, похожий на солнце, что помещалось в руках, лежала прямо посреди лагеря в руках неподвижной Виты. Её я убила первой, когда разорвала нити заклятий и вырвалась на свободу. Она привела меня в лагерь, а я убила её, выпила всю кровь точно так же, как сделала это с Нюрочкой, Гришей, Соней и со всеми остальными…
– Что… что…
Я вскинула заплаканные глаза на Тео, вытирая рот.
Затихли хлюпающие звуки. Тео поднялся, и тяжёлое тело Барона упало из его рук на землю.
– Ты пьёшь кровь людей, чтобы выжить, – произнёс он. – Иначе не получится.
– Но… я не понимаю. Почему так произошло? Что я такое?..
Мой разум походил на сундук, с которого один за другим срывали замки.
Отец всю жизнь делал мне уколы. Он говорил, это лекарство. Но я не помнила этого… только теперь перед внутренним взором всплывали сцены, где он раз за разом вводил что-то золотистое мне в вену.
– Не думай об этом, Клара, – повторял папа.
И я не думала.
А потом лабораторию уничтожили, а вместе с ней и все запасы лекарства. И отец впервые привёл меня в избушку, в углу которой связанные, дрожащие от страха, забились крепостные графа. Я знала их много лет. Кого-то по именам, кого-то только в лицо, но знала каждого.
Папа взял хирургический нож и перерезал им вены на запястьях.
– В крови людей тоже есть Золотая сила, – пояснил он. – Это не позволит тебе умереть.
– Но… – я пыталась возражать. Клянусь, я пыталась.
– Пей, – настоял отец.
Меня тошнило. Я вырывалась, плакала, пыталась убежать, но отец озверел, глаза его загорелись красным, и он потерял всё человеческое, схватив меня за шкирку и силком притащив от двери, до которой я успела добраться, обратно.
– Пей! – крикнул он. – Ты должна жить, Клара.
И я осталась жива, а они нет.
Один за одним люди в избе умирали по моей вине. Потому что я не посмела возразить отцу. Потому что, чтобы выжить мне, мертворождённой, нужна Золотая сила. Потому что я чудовище.
И я рыдала каждый раз, не в силах с этим смириться, и каждый раз отец заставлял всё забыть, а мой разум послушно заглушал воспоминания.
А после отец пропал, и на его место пришёл Тео. И я, хватаясь за ворот его рубахи, уже сама умоляла скрыть мои воспоминания о собственных преступлениях.
Но они вернулись. Все. В мельчайших подробностях.
Когда рассветные лучи коснулись фарадальского лагеря и все в таборе уже погибли, я, наконец, всё вспомнила в мельчайших, самых отвратительных, самых уродливых подробностях.
Тео присел рядом, заглядывая в глаза. С губ его, с подбородка и одежды стекала кровь, но он будто вовсе не придавал этому значения.
– Мы не простые люди, Клара. Мы сильнее остальных, лучше. Но чтобы выжить, нам нужна кровь. Точнее, Золотая сила, искра жизни, что в ней содержится.
– Я не понимаю, – пролепетала я, всё ещё отрицая правду.
– Твой отец оживил тебя с помощью Золотой силы, но это же сделало тебя… другой. Такой же, как и меня. Мы уникальны, Клара.
– Я… я не хочу такой быть. Я…
Мне стыдно сейчас за этот момент слабости, как и за все предыдущие. Мне стыдно за собственную ничтожность и глупость, но там, залитая кровью людей, с которыми я только недавно обнималась, танцевала и смеялась, которые угощали меня и благодарили за спасение, и которые так же подло и резко предали и попытались меня убить, я ощущала себя совершенно потерянной и сломленной.
И меньше всего я хотела быть такой… да я вообще быть не хотела, настолько омерзительна стала собственная натура. Даже сейчас, пока пишу и вижу свои руки, кажется, будто они всё ещё в чужой крови, и смотреть на них отвратительно. Замбила оказалась права: я чудовище, монстр. Уродливое ужасное существо, опасное для всех вокруг.
Меня не должно было существовать. Я должна была погибнуть ещё при рождении, но отец прошёл против природы… отец…
– Он сделал это с тобой? – проговорила я едва слышно, разглядывая окровавленное лицо Тео. – И со мной? Зачем?.. Я не понимаю.
Тео облизнулся.
– Тебя он хотел спасти. На мне, полагаю, пробовал повторить эксперимент, проведённый когда-то на тебе. Надо признать, у твоего отца золотые руки. Он сделал меня сильнее, опаснее… он подарил мне силу, о которой многие только мечтают… но…
– Что?
– Ради этого я умирал в агонии много дней. Ради этого я вытерпел столько боли. Твой разум, Клара, сломался за многие годы, и ты имеешь счастливую возможно всё забыть. А я хотел бы забыть, что происходило в лаборатории, но не могу, и помню всё до мельчайших деталей, – он говорил сквозь зубы. Губы его дёргались, как у рычащего зверя. Черты лица заострились. – Твой отец издевался над нами, своими подопытными, забирая нашу свободу, здоровье, человечность, разум. Наверное, мне повезло, что я не стал до конца зверем, как другие, что сохранил воспоминания и разум. Меня хотя бы не застрелили, как других. Я даже смог выбраться из лаборатории во время пожара… хотел сбежать, спрятаться, но… не смог оставить… тебя.
Он обхватил моё лицо руками, прижался лбом. И я сквозь слёзы, от которых размылось зрение, вдруг поняла, что Тео тоже плакал, и кристально чистые слёзы стекали по его щекам, сливаясь с кровью.
– Я решил остаться, когда увидел, как отец повёл тебя в ту избу в деревне и заставлял пить кровь кметов. Ты так громко плакала, умоляла отпустить. Маленький напуганный мышонок. Но Остерман не сжалился даже над тобой, Клара. Он оказался беспощаден к собственной дочери. Милосерднее было бы позволить тебе умереть.
Я положила свои влажные замёрзшие ладони поверх его разгорячённых запачканных кровью рук. Мы стояли посреди мёртвого лагеря, не отпуская друг друга, и только неразборчивый шёпот, лившийся из путэры нарушал тишину.
– Ты весь в крови… ты такой уродливый, такой отвратительный, – сквозь рыдания проговорила я. – И я тоже. Тоже чудовище. Монстр. Не хочу… не хочу быть такой. Ты… можешь забрать мои воспоминания? – прошептала я, наконец. – Пожалуйста?
– А ты этого по-настоящему хочешь, Клара?
Мы посмотрели друг другу в глаза. Его – серые, яркие, были наполнены болью.
– Ты хочешь забыть всё, что случилось? Чтобы не помнить, на что ты способна? Чтобы снова стать… просто собой?
– Ты прав, – пробормотала я, и из глаза с новой силой полились слёзы. – Если я опять забуду, на какие чудовищные поступки я способна, то просто сорвусь снова, снова убью кого-нибудь. Нет, – я прижалась лицом к его груди, и Тео крепко обнял меня, поглаживая по волосам. – Ты прав, тысячу раз прав. Я должна быть сильной и обязана всё помнить.
И теперь я уже не забуду.
Когда я захлопнула ларец с путэрой внутри, яркий свет, наконец, потух, и лагерь погрузился в рассветные сумерки.
– Нам нужно переодеться, – произнёс мой друг хриплым голосом. – И смыть кровь.
– И уходить, – добавила я в оцепенении. – Нужно найти моего отца.
И понять, что он делал в монастыре, зачем искал путэру, почему поступил так со мной и с Тео. У меня к нему слишком много вопросов.