– Хватит! – воскликнула я и тут же испугалась, что нас услышат соседи, но грохот колёс, скорее всего, заглушил крик.
– Маленькая, слезливая, трусливая дурочка.
О, Создатель! Он наслаждался этим. Каждое полное издёвки слово приносило ему удовольствие.
– Маленькая дурочка, которая не может себя контролировать и убивает всех подряд.
– Неправда. – На глазах у меня тут же выступили слёзы. Я сжала кулаки, пытаясь хоть как-то совладать с собой, но безжалостная честность его слов впивалась в сердце как ножи. – Не я одна убивала этих людей. Ты был там всё время со мной. И в Курганово. И на постоялом дворе. – Я захлёбывалась словами и уже тонула в слезах, но никак не могла остановиться. – И в фарадальском лагере. Ты убивал их вместе со мной. Я же делалал это лишь потому, что ты приказал мне так поступить.
– Я убивал, потому что ты никак не могла насытиться, – проникновенным шёпотом произнёс Тео, наклоняясь на стол и опираясь на локти, – потому что настолько жаждала крови. Ты сорвалась, Клара, – протянул он моё имя с убивающей ядовитой нежностью. – Ты плакалась и жаловалась на своё одиночество, на слабость и голод. Ты умоляла дать тебе ещё крови. И ещё. И ещё. И это ты уговаривала меня убить сначала Соню, потом сыскарей и ту девочку на постоялом дворе, потом фарадалов. Но стоило утолить жажду, как тут же просыпалась совесть, и ты трусливо сбегала, рыдала и умоляла помочь всё забыть. И мне пришлось взять на себя всю ответственность. Я помогал тебе забыть.
– Я была не в себе…
– Не в себе? – Золотой свет делал лицо Тео плоским, как блин, и на этом блине скривились в издёвке полные губы, делая его неожиданно уродливым. – Ты вообще неспособна взять ответственность за свои поступки? Клара, хватит вести себя как маленькая. Неужели ты настолько жалкая, что даже не можешь признать свою вину? Ты убийца. Как и твой отец.
И во мне что-то сорвалось.
– Хватит!
Я бросилась к двери, Тео вмиг оказался рядом, схватил меня за руку.
– Не смей! – Я вырвала руку, потянула с силой раздвижную дверь, но он не дал мне открыть. – Отпусти!
В ответ лишь эта наглая усмешка. Она вывела меня из себя. И я сорвалась, толкнула не дверь – а его. Прямо в грудь, в отвратительно издевательски-белую рубашку.
– Как ты смеешь? – прошипела я. – Как ты смеешь говорить так со мной?
– Я? Как я, барон Карнштейн, смею говорить с безродной заносчивой трусливой убийцей?
– Ты ничем не лучше. Ты такой же, как я. Ты тоже натворил это всё. Ты говорил, мы одной природы. Ты сам так сказал. Ты… ты…
Я задыхалась от обвинений и колотила, колотила его кулаками по груди, пока он не схватил меня за руки и не заломил их за спину так, что я пискнула от боли. А Тео легко, как куклу, наклонил меня назад, заглядывая в лицо.
– Монстр, – прошептал он.
Никогда не видела ничего безумнее и ужаснее его глаз в этот миг. В них не осталось ни жалости, ни сочувствия, ни тепла, только кровь и власть. Он упивался своим могуществом и моей слабостью. А я, точно муха, распятая на паутине, взирала на него, не смея вырваться.
– Я монстр, Клара, как и ты. Тебя создал в своей лаборатории доктор Остерман, точно так же, как и меня. Только между нами есть разница. Всё равно есть. Потому что я принимаю всё, что случилось. Я беру ответственность за свои поступки. Я приветствую свою силу и не боюсь её. Даже если цена моего выживания – чужая жизнь, что ж, я готов принять её. Я могу с этим смириться. А ты прячешься от правды. Ты бежишь от жизни. Ты боишься самой себя.
И я разрыдалась. В голос. Слёзы полились из глаз ручьём, и я уже не в силах была что-либо поделать.
– Я не хочу этого, Тео. Я не хочу такой быть. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не пожалеешь меня? Я… я не хотела. Я хорошая. Я хороший человек. Я…
Он медленно отпустил меня, и я осела на пол у его ног, не в силах подняться, уставившись на ботинки, щурясь от слёз и прожигающего насквозь света.
А Тео медленно, не пытаясь ни помочь, ни утешить, сел обратно на место. Он знал, что убегать я больше не собираюсь. Я сдалась. Подчинилась. Без особого сопротивления.
– Никто не спасёт тебя, Клара, – произнёс тихо Тео, присев на сиденье. – Кроме тебя самой.
Сцепив кулаки на коленях, я вдруг увидела, как от безудержной ярости тряслись мои руки. Или от страха? От чего я тряслась? Чего боялась?
– Что ты выберешь? – спросил тихо Тео. – Прятаться ото всех и жить в тени, как зверь, нападая из укрытия на беззащитных и слабых, пытаясь хоть ненадолго продлить своё существование? Или выйти в свет и встретиться с настоящим миром?
Мы долго молчали, и Тео это, кажется, наскучило.
– Ты можешь думать, что хочешь, Клара, – устало произнёс он, забирая фарадальское чудо со стола. – Можешь злиться на меня и осуждать, хотя разве это справедливо? Разве я не такая же жертва коварства твоего отца, как и ты? Разве не я единственный доказал свою верность и дружбу, когда все остальные оставили тебя? – Тео открыл саквояж и достал шкатулку, положил в неё шар. – Знаю, что ты воспитана слишком высоконравственной и доброй. И понимаю, что ты на самом деле не желала никому зла. Но так уж вышло, что твой отец, желая спасти, обрёк тебя на вечные муки совести. Он сотворил из тебя чудовище. Если предпочитаешь оставаться жертвой обстоятельств, то пожалуйста. Можешь броситься под поезд, или выпить яд, или отобрать у городового оружие и застрелиться. Или можешь перебить всех пассажиров в поезде и на самом деле превратиться в дикого кровожадного монстра, каким себя считаешь. А можешь отправиться со мной в Новый Белград, найти своего отца и остановить его. Ты же понимаешь, что теперь, зная, как превращать людей в чудовищ, он не прекратит этого делать? Но в твоих силах, – он закрыл крышку ларца, обрывая шёпот тысячи голосов. Купе погрузилось в темноту, – сделать что-то с этим. Как минимум ты способна не позволить Густаву Остерману покалечить других людей.
Я не ответила, забрала дневник и ушла в тамбур. На этот раз Тео позволил мне это сделать. Что за слово – позволил. Но это действительно так. Что бы я ни говорила или думала, но теперь он решает, как мне жить и как поступать. Точно так же, как прежде решал отец. Не то что бы это казалось мне проблемой, ведь я незамужняя девушка, и кто-то должен опекать меня, но…
Я не хочу соглашаться с решениями, что они принимают за меня.
Не хочу видеть Тео. Сижу возле купе проводника на выступе с самоваром. Здесь тепло и часто ходят люди. У многих из них внутри горит огонь. Очень яркий, манящий. Сейчас я сыта, но рано или поздно проголодаюсь. Как долго я выдержу, прежде чем снова нападу на кого-нибудь?
И чем дальше затихает мой гнев, тем яснее я понимаю, что даже в своей бессердечной хладнокровной жестокости Тео прав. Я не могу изменить природу своей натуры. Но я могу принять её и научиться с этим жить.
Тео безжалостен в выборе слов, но это лишь потому, что я обидела его и задела. Он так заботился обо мне, так переживал, а я оттолкнула его, предала доверие.
И как ни противно это признавать, но он прав и в другом. Не знаю, что за дела задумал мой отец, но если он избежит наказания, то продолжит калечить жизни других людей. В моих силах его остановить. Я должна была давно это сделать.
Кажется, придётся с ним помириться. Попрошу проводника сделать мне чай, выпью (чтобы попытаться забыть вкус крови и успокоиться) и пойду мириться.
Ох, Создатель, ну почему я всегда должна мириться со всеми первой?
Клара Остерман замечена на вокзале Ярополка Змееборца. Предположительно села на поезд в Новый Белград. Отправлено сообщение в пункт прибытия.
Кому: Клара Остерман
Куда: Великолесье, деревня Заречье или округа
От кого: Алексей Оленев
Откуда: Новый Белград, ул. Снежная, д. 15
Дорогая моя почти боевая подруга Клара,
меня беспокоит, что вы не отвечаете, а в газетах пишут всякие прежуткие пренеприятнейшие гадости о Великолесье, будто бы у вас там в деревнях снова кого-то убивают и режут. Конечно, подозреваю, что это является частью культурного кода данного региона, и с моей стороны, как фольклориста, вообще положено уважать традиции и обряды и вот это всё, но вот это всё кажется мне диким ужасом, поэтому я сопоставил ваше молчание и серию очередных убийств и начал всерьёз за вас переживать.
Прошу ответить хотя бы коротко: в добром ли вы здравии, хорошо ли кушаете, и не скушал ли кто случаем вас? Вообще советую действовать на опережение и скушать всех первой. Bon appétit, ma amie Clara.
Дурные у меня шутки, pardonnez-moi, это я новостей перечитал. Но после того, что случилось с Мишелем в этом вашем Великолесье, я всерьёз переживаю за вашу сохранность.
Кстати, до меня дошли слухи, что в Первом отделении заинтересовались делом графа Ферзена, но не могу сказать, насколько серьёзно. У него влиятельные друзья в правительстве.
Начитался я этих ваших историй о Великолесье и всерьёз задумался уйти из фольклористики. Отец давно хотел, чтобы я занялся юридическим правом. Хотя там своей нечисти хватает.
Но это я так, от волнений разболтался.
Настойчиво напоминаю об ответном письме,
10 лютня
Железная дорога от Златоборска до Нового Белграда – сплошной бурелом, болота и ночь. Даже сейчас днём, когда тусклое зимнее солнце выглядывает из-за туч, создаётся ощущение, что ночь на самом деле никогда по-настоящему не отступает. Сумеречная завеса висит за окном поезда, пока мы трясёмся на полу вагона. Мы сели в самый последний момент, когда билетов уже не было, но я удачно воспользовался удостоверением, а доктор Шелли – своим кошельком, и нас пустили в последний вагон, правда, просто в тамбур.