– А вам не кажется подозрительным, что нашёлся он сразу после исчезновения самого графа?
Но Волкову ничего подозрительным не кажется. Ему всё нормально.
– Давыдов, – он посмотрел на меня таким раздражённым взглядом своих заплывших от лени глаз, что мне сразу стало ясно, что будет потом, – тебе что, больше всех нужно?
– Мне нужно моё жалованье. Заработанное. Вот я и работаю.
– А жалованье ты получил?
– Нет, и вы прекрасно об этом знаете. Салтыков опять задерживает выплату…
– Вот и отдыхай тогда, Давыдов, – и Волков потянулся ко мне своей короткой ручонкой, чтобы похлопать по плечу. – Отдыхай. Ты вернулся из рабочей поездки, в которой погибли все твои товарищи. Ты от переживаний, смотрю, места себе не находишь. Отдыхай.
– Дмитрий Фёдорович, – вкрадчиво произнёс я, – а вы же знаете графа Ферзена?
– Очень поверхностно, – избегая прямого взгляда, сказал этот жук. – Графа все знают. Очень влиятельный человек был. Жаль, жаль, что такое случилось.
– Был?
– Так… Его императорское высочество велел разжаловать Ферзена, всего лишить, всё забрать в пользу государства и прочее, и прочее. Пока, конечно, не выяснится обратное.
Вот такие дела.
Ладно, почти добрался до дома Афанасьева. Потом допишу.
Поговорить с Кельхом!
Начальнику Десятого отделения Ратиславской империи г. Нового Белграда
Арсению Антоновичу Кошко,
От сыскаря Первого сыскного отдела г. Нового Белграда
Давыдова Демида Ивановича
Я, Д. И. Давыдов, нахамил старшему бухгалтеру А. О. Салтыкову, получив отказ о выплате месячного жалования, хотя срок выплат был ещё 1-го. числа прошлого месяца, и задержка выплаты происходит уже немалая. Отрицаю свою вину и требую призвать к ответственности А. О. Салтыкова, который не выполняет свои прямые обязанности. А жрать мы, сотрудники сыска, вообще должны? Или нам голодными преступников ловить? Да мне легче обокрасть кого-нибудь и отсидеть срок за это, чем дождаться собственного заработанного жалования.
Свою вину признаю и обязуюсь исправить своё поведение в будущем.
Начальнику Десятого отделения Ратиславской империи г. Нового Белграда
Арсению Антоновичу Кошко,
От сыскаря Первого сыскного отдела
Давыдова Демида Ивановича г. Нового Белграда
Я, Давыдов Д. И., в ходе беседы с коллегой М. И. Котовым использовал бранную речь по причине тяжелых рабочих условий и большого эмоционального напряжения.
В своём поведении раскаиваюсь и считаю его неподобающим для представителя государственных служб. Впредь обязуюсь вести себя сдержаннее.
Я только успела задремать сидя (Тео предупредил, чтобы я не ложилась спать), как меня уже разбудили. Мы вышли раньше, не доезжая до центральной станции, отчего я до сих испытываю глубокое разочарование. Столько читала про грандиозную статую Ярополка Змееборца, который поднимает меч и щит, защищаясь от летучего дракона, подвешенного прямо над путями на стальных тросах.
Мы же вышли за одну станцию до конечной, в каком-то безлюдном пригороде, который обозначался на станционном знаке как «Приют Гутрун». Ещё только начало светать, было душно, и над заснеженными полями поднимался серый слепой туман.
Поезд потонул в облаке, оставив за собой только чёрную полосу дыма, и скоро даже грохот колёс заглох. Мы с Тео остались посреди безлюдной деревянной станции, и даже смотритель, встретивший поезд, сразу же скрылся в своей сторожке.
– А где приют? – спросила я, оглядывая пустынную местность.
Деревянная платформа совсем одиноко стоит посреди заснеженного поля, где растут лишь редкие лысые деревца, едва различимые в таком густом тумане, как в это утро.
– Приют? – удивился Тео.
Я указала на знак, висевший на станции.
– Приют Гутрун.
– А, это. Название деревни поблизости. Но мы туда не поедем. Дождёмся экипаж. В принципе, он уже должен быть на месте. Я сообщил телеграммой, во сколько мы приедем.
Деревни от станции не видно, только высокий холм, возвышающийся в стороне одиноким перстом.
– Приют Гутрун, – повторила я.
– Здесь похоронена какая-то ратиславская княгиня со всеми своими детьми, – Тео указал в сторону единственного холма. – Вроде как это их курган.
Из Курганово я приехала к кургану Гутрун. Помню её по истории Ратиславской империи. Она была регентом при старшем сыне, но до вступления на престол мальчик не дожил. Его вместе со всеми братьями и сёстрами убил дядя, желавший получить власть. Вячеслав Окаянный. Гутрун тоже погибла, защищая своих детей.
Когда прочитала о них в детстве, долго плакала, и Маруся меня успокаивала, что всё это случилось давно и, может быть, даже не случалось вовсе, а я почему-то думала о своей маме, о том, что она тоже погибла, подарив мне свою жизнь.
Она оказалась первой, кого я убила. Я уже при рождении стала чудовищем. Уже при рождении я искупалась в чужой крови.
Все эти мысли обрушились на меня, когда, наконец, раздался цокот копыт, и из тумана выехали сани.
– Наконец-то, Ганс, – воскликнул Тео, и, стоило саням остановиться у лестницы с перрона, закинул саквояж в сани и помог мне залезть.
– Долго до Нового Белграда?
– Успеешь вздремнуть.
Тео велел извозчику трогаться, и стоило лошадям сойти с места, меня откинуло на спинку саней.
Оглянувшись, я долго ещё смотрела назад, пока и занесённый снегом курган, и крохотную станцию не скрыл туман.
Иронично, что слово «курган» будто преследует меня. Вита сказала, я лишь наполовину жива, а на другую мертва. Даже родилась я сразу в могиле, в Курганово. Насколько противоестественно, насколько неправильно поступил мой отец, удержав силой на этом свете?
Как говорят ратиславцы: ведьма стоит одной ногой в Яви, другой в Нави.
Но я даже не ведьма. Чудовище.
В общем, заснуть я так и не смогла. И не только потому, что трясло и поднялся мерзкий промозглый ветер, который пришёл с Северного пролива, но в первую очередь потому, что меня преследовали тяжёлые мысли.
И, пока мимо проносились унылые серые пейзажи Белградской природы (а я всегда считала, что у нас в Великолесье однообразно. Нет! У нас и леса, и поля, и деревни, и холмы, и болота, и реки), ощущение одиночества, рока и предопределённости судьбы не оставляло меня. Если сейчас я покушала горячий суп, напилась чаю, выспалась и снова перекусила вкуснейшими литторскими пирожными, а потому и настроение моё исправилось, то в санях, глядя на бескрайние болота, окружающие столицу, я пришла к выводу, что жизнь на этом закончена.
Да-да, вот насколько я впала в уныние. В глазах стояли слёзы всю дорогу, и я бы обязательно расплакалась, если бы не холод и ветер, от которого ресницы замёрзли, и Тео смеялся, что я вся покрылась снежинками.
Но мне было вовсе не до смеха. Представляя грядущую встречу с отцом (теперь уверена, что она состоится), я думала, как, бросив ему в лицо обвинения и отрекаясь от родителя, зарежу себя прямо у него на глазах.
– Ты создал меня чудовищем, но я отказываюсь им быть, – скажу я, прежде чем клинок пронзит моё сердце.
Ох, до чего же я склонна драматизировать на голодный желудок. Теперь, покушав и отдохнув, размышляю, что в целом не всё так плохо. Прямо сейчас попробовала забрать силу из огня в камине, и у меня получилось! Значит, смогу контролировать свои ужасные срывы и больше не причиню никому зла. Нужно только прилежнее учиться управлять своим проклятием.
Да, мне не смыть крови со своих рук, не оправдаться перед Создателем, но я всё же могу… хотя бы остановить отца.
Так вот, по дороге до Белграда я уже представляла, как Мишель узнает о моей гибели и поймёт, кого потерял, но потом мы въехали в город.
Ох, Создатель, да как можно оставить такую красоту ради избушки в Великом лесу?! Мишель просто crétin, раз променял это чудесное прекрасное место на бурелом и свору волков.
Правда, влюбилась в Белград я не зразу. Становится не по себе, когда проезжаешь окраины (признаюсь, они сначала произвели настолько отталкивающее впечатление, что захотелось немедленно развернуться и уехать прочь).
Тео, заметив мой недовольный вид, сжал ладонь.
– Подожди, – улыбнулся он. – Скоро переедем Щуров мост.
– Щуров?
– Якобы когда-то очень давно здесь существовал древний змей, который обитал в реках в округе, пока его не убил Ярополк Белгородский.
Сани трясло по брусчатке так, что у меня зубы стучали. Уж сколько отец сетовал на ратиславские просёлочные дороги, но на них хотя бы не так подбрасывает, как в городе. Но Белгород стоит посреди болотного края, и, как мне объяснил Тео, реки то и дело выходят из берегов, а от дождей землю сразу размывает, так что, если бы не брусчатка и высокие мостовые, столица давно утонула бы в грязи.
Всё это ужасно давит серой унылой безысходностью, но потом переезжаешь Щуров мост, где позолоченная чешуя огромной статуи змея, чей хвост обвивает перила на протяжении всей длины, сверкает так же ярко, как доспех императора Ярополка, который стоит, замахнувшись копьём.
А дальше! Ох, я едва сдерживалась, чтобы не сидеть с открытым ртом, как совсем провинциальная дурочка. Но ни одно виденное мною прежде изображение столицы не сравнится с её красотой.
От Щурова моста дорога идёт по широкой аллее Софии Белоокой. Сейчас, когда закончились Святые дни, посреди аллеи до сих пор стоят длинные ряды торговых ларьков, и всё украшено гирляндами, что остались после праздников. А в каналах прямо под мостом дети и взрослые катаются на коньках!
А ещё омнибусы! Сколько читала о них, но в нашей Великолесской глуши даже не надеялась увидеть. А тут сразу несколько проехало, пока мы пересекали Софийский остров, и один даже был двухэтажный.