– Но вы её читали?
– Служебные обязанности, – пояснил я. – Там часто освещают события, которые остальные издания игнорируют. Например, в прошлом году массово исчезали бездомные. Солидных журналистов не волнуют беды нищих, а «Туманы» тут же придумали легенду, будто это призраки Белградских болот забирают людей. Ну а я настоял, чтобы в Первом отделении завели дело. Собственно, сам его веду.
Афанасьев мягко улыбнулся, понимающе кивая.
– Вряд ли это сделали призраки, – согласился он.
– Совсем не призраки, – подтвердил я. – Парочку пропавших мы потом нашли в городской канализации. Ни рыбы, ни призраки не умеют зашивать раны как настоящие хирурги.
– Хм… что с ними случилось?
– Пока не знаю. Дело до сих пор остаётся нераскрытым.
Афанасьев снова закивал и напомнил мне про газету.
– Прочитайте всё же, – попросил он.
Прочитал, едва сдерживая смех.
– Ну, что сказать? Взрыв я тоже слышал. Весь Белград его слышал. Даже те, кто был вусмерть пьян, сразу тогда протрезвели.
– Вот и я слышал. Но так уж вышло, что в те выходные я как раз ездил по болотам к юго-западу. Возвращался из Великолесья, когда решил заглянуть в знакомую деревню, где проживает одна чудесная старушка. Столько она сказок знает…
По моему взгляду, видимо, было понятно, что я думаю о затянувшемся вступлении профессора, потому что он вскинул руки в примиряющем жесте.
– Пожалуйста, Демид Иванович, подождите немного. Сейчас будет интересно.
– Да я давно уже жду, когда будет интересно.
– Так вот, – продолжил Афанасьев с воодушевлением, – живёт эта чудесная старушка-сказительница на болотах в почти вымершей деревушке. А я возвращался как раз из поездки в Курганово, где не нашёл своего дорогого ученика, зато повстречал удивительную девушку Клару Остерман, чья судьба оказалась столь загадочна. И, подъезжая в поезде к Белграду, я задумался, не навестить ли мне сказительницу и расспросить, что она знает о вештицах, русалках и упырях и прочем, и прочем. В общем, всё что касается сказок о людях, чья человеческая природа претерпела изменения. Поэтому я вышел из поезда в Приюте Гутрун. Поезд туда прибывает очень рано утром, когда в деревне все спят, и я остался дожидаться, когда проснётся кто из местных, чтобы нанять его доехать в соседнюю деревню…
– И?! – не выдержал я.
Признаю, это было грубо. Могу ещё одну объяснительную написать. Но на голодный желудок (я не ел весь день) невозможно долго слушать такие рассуждения, а профессор в силу своей профессии, кажется, вообще не умеет говорить кратко.
– И, стоя на перроне, я увидел в небе горящий констанц, – неожиданно закончил Афанасьев.
– Вот тут наконец-то стало интересно, – даже голос мой захрипел.
– Взяв лошадь и сани, я поехал туда один. Местные, испугавшись звука взрыва, отказались выезжать из деревни, приняв это за дурной знак. Мне же повезло: крушение летательного аппарата произошло так рано утром, что других свидетелей просто не было. Ну и в лесу недалеко от места крушения я обнаружил доктора Шелли.
– Доктора Шелли?! – не поверил я.
– И его… подопечного, – обтекаемо добавил Афанасьев и вдруг сделался наигранно весёлым. – А вот теперь, Демид Иванович, пройдёмте ко всем в гостиную.
И, размашисто разведя руками, он приобнял меня слегка за одно плечо и подвёл к дверям. Голоса за ними сразу затихли.
– Господа и господица, Демид Иванович пришёл, – громко сказал он по-брюфоморски, толкая створку.
И я увидел перед собой рогатого синекожего огромного козла.
– Твою мать, – вырвалось у меня.
А козёл стоял посреди гостиной, держа в одной руке фужер с игристым вином, а в другой бутерброд с ветчиной. Он был одет в серый костюм, оттенявший его странную нечеловеческую кожу, постукивал ногой в ботинке по паркету и недовольно дёргал длинным кожистым, как у крысы, хвостом.
– Говорите, пожалуйста, по-брюфоморски. Господин Дзив не понимает по-ратиславски.
– Твою мать, – послушно повторил я по-брюфоморски.
А козёл разразился громогласным смехом.
Надо признать, козлиных черт в нём всё же не так много, как могло показаться на первый взгляд. Ну да, есть большие завивающиеся рога, хвост (совсем не козлиный), синяя кожа и резкие, непривычные черты лица, но он куда больше человек, чем мне показалось изначально.
– Вы впервые встречаете данийца? – догадался Шелли.
– Видел парочку…
Слава Создателю, я вовремя додумался замолчать. Не стоит рассказывать, что всех данийцев я видел только в Белградском музее редкостей, да и те были созданы пьяными мастерами из подвала.
– Видимо, никогда так близко, – улыбнулся, оголяя белые, вполне человеческие зубы Дзив. – Приятно познакомиться, господин Давыдов.
И он, поставив бокал на столик, пожал мне руку.
– Простите мою реакцию, – извинился я. – В наших краях редко…
– Не стоит, – успокоил меня Дзив. – Всё лучше, чем Сестра Марина. Она попыталась меня убить.
– Я приняла его за беса, – процедила Сестра на ратиславском, очевидно, заслышав своё имя.
Монахиня, сжавшись в углу дивана, сидела, стараясь вовсе лишний раз не смотреть на данийца. Видимо, это как-то противоречило её религиозным убеждениям.
– Что она говорит? – спросил Дзив, забирая бокал со стола и делая глоток.
Но я лишь помотал головой, растерянно заглядывая в газету, которую всё ещё держал в руках.
– Значит, это вы пугаете горожан? – догадался я.
Дзив ещё шире заулыбался.
– Видели, как меня изобразили? – захихикал он, и в смехе проскользнуло и вправду нечто козлиное. – Просто жуткое чудище. К тому же без штанов.
– А констанц, получается, всё же и вправду разбился, – нахмурился я. – То есть вы были на том летательном аппарате, который потерпел крушение.
– По вине кое-кого, – язвительно произнёс Шелли, оглядываясь на Дзива.
– Мне надоело влачить своё рабское существование, – пожал тот плечами. – И я посчитал, что в диких условиях ратиславских лесов мне будет легче выжить. Я слышал, здесь обитают не люди, а чудовища. Учитывая, что брюфоморцы и лойтурцы называют чудовищами и мой народ, я надеялся, что местные выглядят похоже и я смогу среди них затеряться.
– Для лойтурцев мы, ратиславцы, и вправду чудовища, – признал я, – но, видимо, не совсем в том же смысле, что вы. Мы всё ещё люди.
Дзив усмехнулся:
– Увы-увы. Но это я узнал уже, когда обрушил этот проклятый констанц.
Я окончательно запутался в их разговоре, и тогда Шелли показал мне свои записи. То, что не показывал прежде.
Оказывается, доктор давно занимается изучением данийцев и их способностью управлять Золотой силой. И так уже вышло, что пару лет назад на него вышло лойтурское правительство, которое нашло способ поднимать летательные аппараты в небо. Их воздушные корабли стоят огромных денег и немыслимо дороги в обслуживании. Они потребляют уйму топлива, но для себя лойтурцы нашли способ снизить расходы.
– Понимаете ли, Демид Иванович, – Дзив, узнав моё имя и отчество, почему-то так его полюбил, что теперь постоянно повторяет. – Для всех остальных лойтурцы продают дорогую сложную машину, обещая главенство в небе. Сейчас и Ратиславия, и Литтора, и Брюфомор торопятся первыми закупить констанцы, чтобы иметь преимущество в небе. Пусть констанцев всего несколько десятков на весь мир, но государства уже предчувствуют, что с их помощью будут вестись следующие войны.
– Проблема в том, что такие войны не только уничтожат многие страны, – хмыкнул Шелли, – но и разорят казну других государств.
– Тем временем сами лойтурцы нашли более дешёвое… топливо, – едко произнёс, кривя в болезненной усмешке губы, Дзив. – Рабов. Данийских рабов, если быть точнее.
– Я не понимаю, – в который раз повторил я.
– Констанцы способны летать или с помощью газа или… с помощью Золотой силы, – пояснил Афанасьев. – А данийцы – прирождённые чародеи. Поэтому лойтурцы закупают данийских рабов и заставляют их работать на износ. Да, это очень удешевляет и упрощает полёты, но данийцы быстро гибнут на этой работе, потому что вынуждены отдавать все свои силы.
Шелли поднялся с дивана, чтобы взять бутерброд со стола, но, прежде чем откусить, пояснил:
– И для этого компании «Констанц и ко», которая занимается продажей летательных аппаратов, нужны специалисты по Золотой силе. Так как я являюсь специалистом по данийцам, меня попросили проследить за Дзивом во время полёта.
– И вы проследили? – с сарказмом спросил я.
– О, да, – злорадно улыбнулся Шелли. – Я проследил за ним так хорошо, что после ужасного кораблекрушения из всего экипажа выжили только мы двое. Вот насколько хорошо я за ним проследил.
Шелли сел обратно и откусил от бутерброда. Тут уже я не выдержал.
– Извините, господа и… Сестра, – я протиснулся на диван между Шелли и Мариной, – но я умираю с голоду. Не ел весь день.
– Ох, что же вы сразу не сказали, Демид Иванович? – взмахнул руками Афанасьев. – Сейчас, сейчас всё будет.
И профессор выбежал из гостиной.
Мы устроились все за маленьким журнальным столиком на диване. Афанасьев принёс варёной картошки и котлеток, пояснив, что из-за Дзива ему пришлось отпустить домохозяйку в отпуск, чтобы не привлекать внимания.
Дзив с удивительной для ходячего козла любезностью налил мне игристого вина, Сестра нарезала новые бутерброды, и мы все вместе поужинали, обсуждая дела.
Думать сразу получилось лучше, хотя в основном хотелось только восхищаться горячей едой и холодным вином.
– Значит, вы, доктор Шелли, помогли Дзиву сбежать из рабства?
– Честно скажу, я привык изучать данийцев мёртвыми на своём рабочем столе.
Дзив скривился от этих слов и молча допил бокал.
– Или живыми и свободными. Я доктор, Демид Иванович, моё дело – наука, поэтому я видел и делал многое, и привычен к разным явлениям. Но всё же то, как лойтурцы обращаются со своими рабами – это чудовищно. Они буквально выжимают из них все соки…
– Всю жизнь, – поправил Дзив, – вместе с Золотой силой. Чтобы их констанцы взлетели, мы буквально должны наизнанку себя вывернуть. Я бы не решился на побег, но за один рейс до Ратиславии передо мной сгорели два моих соплеменника. И, говоря «сгорели», я имею в виду буквально. Двигатели аппарата сожрали их.