– Я бы не решился ему помочь, – сказал Шелли, – но даже меня это отвратило. Оно того не стоит.
– Ладно, – согласился я, когда котлеты закончились и можно было уже чуть расслабиться, пожёвывая варёную картошку. – Причём тут Остерман? Вы говорили, я должен увидеть что-то в Белграде, прежде чем делать выводы?
Шелли вытер пальцы о салфетку и полез в свою любимую папку.
– А дело в “Констанц и ко”, которая выпускает аппараты и в которой до недавнего времени работал я. Понимаете ли, – перебирая бумаги, он заговорил чуть невнятнее, вжимая подбородок в шею, – граф Август фон Костанц много лет назад с большим скандалом уволил некого Густава Остермана, когда того обвинили в экспериментах над людьми.
– Так-так, – потёр я руки, почувствовав, что запахло жареным. Афанасьев как раз принёс ещё котлет, так что это я подразумеваю не только новости.
– Остерман сбежал из страны, после чего фон Констанц быстро закрыл старую компанию и зарегистрировал существующую и поныне “Констанц и ко”, но наработки, очевидно, они используют старые, просто на этот раз осторожнее.
– То есть этот ваш Август фон Констанц просто подставил Остермана? – уточнил я.
– Подставил не совсем верное слово, – мягко поправил Афанасьев, расставляя на столе тарелки с десертом.
Сестра Марина, не будучи способной принять участие в беседе из-за незнания брюфоморского, ушла на кухню заваривать чай. Вернулась она с рассыпчатым печеньем и лимонным пирогом.
Клянусь, у меня такого хорошего дня не было много лет. Буду перечитывать этот дневник в особо голодные годы.
– Констанц, очевидно, и нанял Остермана для этих исследований, но, когда они попались, просто свалил на него всю вину, – пояснил Шелли. – Остерман сбежал из страны, а Констанц продолжил заниматься всё тем же, но стал осторожнее.
– Но при чём тут Клара Остерман?
– Её отец изучал связь данийцев и Золотой силы. Очевидно, он просто научился создавать… своих данийцев.
– Ох, вот оно что…
– Понимаете, Демид Иванович, – произнёс Дзив, – не существует похожих данийцев в природе. Мой народ уникален тем, что каждого из нас Кровь богов…
– Кровь богов? – переспросил я.
– Так данийцы называют Золотую силу, – поспешил пояснить Афанасьев. – Они верят, будто источники – это дары богов, создавших землю.
Дзив кивнул.
– Она сделала нас особенными. У меня есть рога и хвост, у кого-то из моих сородичей – чешуя или светящиеся глаза. И способности наши к магии тоже варьируются в своём проявлении и могуществе.
Не проявляя никакой заинтересованности в котлетах, Шелли рылся в своей папке.
– И поэтому, – сказал он, – тяжело предугадать, как именно опыты доктора Остермана скажутся на обычном человеке. Подозреваю, он и сам не до конца контролирует этот процесс. То, что он спас свою дочь, но сделал из неё мутанта, это и вправду чудо, потому что в любой момент всё могло пойти не так и она превратилась бы в неразумную зверюшку.
Марина принесла чайник и начала разливать напиток по чашкам, когда Шелли расчистил стол и положил передо мной вырезку из старой лойтурской газеты.
– А вот это логотип старой компании Констанца, в которой работал Остерман. Сейчас они его изменили.
И все мы перевели взгляд на Сестру Марину. Она, заметив наше внимание, нахмурилась и глянула на стол.
– Это знак Охотников Холодной горы, – заметила она. – А почему он у вас, доктор? О чём вы вообще разговариваете?
– Есть кое-что, о чём я не сказал, – добавил Афанасьев. – Это ещё и символ так называемой Ложи Подгорных Хранителей.
– Да вашу ж мать! – воскликнул я по-ратиславски.
– Что-что вы сказали? – заинтересовался Дзив, перегибаясь через журнальный столик.
Пришлось перевести, он снова засмеялся.
– И как это всё связано?
– Вы же сыскарь, Демид Иванович, – сказал Афанасьев, выбирая кусок пирога побольше. – Вы и расследуйте. А вот вам, кстати, ещё газетка. Обдумать.
Сижу, думаю. Мало понимаю.
Завтра еду к Кельху на Чайный остров.
БУДУЩЕЕ УЖЕ НАСТУПИЛО!
Наступление нового 1227 года ознаменовано переходом в новую эпоху. В небе над Новым Белградом появились настоящие летающие корабли! И если вы, прочитав первое предложение, посчитали, что открыли какую-то научную фантастику, то не сомневайтесь: это не фантастика, а научное достижение всего человечества!
Констанцы, запущенные в позапрошлом году в производство в Лойтурии, названные в честь их производителя графа Августа фон Костанца, наконец-то добрались и до Нового Белграда. Первый рейс из Уршпрунга был успешно завершён прошлым вечером, а следом за ним прибыл и второй констанц, купленный графом Сумароковым.
В прошлых выпусках мы уже сообщали о полученных свидетельствах якобы крушения констанца где-то на Щижевом городище или вовсе к северо-западу от столицы на Щуровых болотах, но это, что очевидно, были ложные сообщения.
Торжественная встреча первых констанцей, прибывших прямым рейсом Уршпрунг – Новый Белград, состоялась минувшим вечером и прошла успешно! Все пассажиры и экипаж прибыли в целости и сохранности. И уже в конце месяца состоится отправление обратного рейса Новый Белград – Уршпрунг. В честь этого события Императорское Географическое Общество организует бал, который пройдёт во дворце князя Жукова.
Тем временем правительство сообщило о закупке ещё пяти констанцей для государственных и военных целей.
Князь Николай Сумароков, министр Военного министерства Ратиславской империи, уже купил один констанц за свой счёт, чтобы поддержать государство.
– Будущее за летательными аппаратами, и для такого великого государства, как наше, иметь свой воздушный флот – это не каприз и не привилегия, но необходимость. Я собираюсь на собственные средства купить один из констанцей, уже веду переговоры по этому делу. Судно будет мною передано в состав имперского флота. Призываю и других верных Отечеству граждан внести свой вклад в построение флота будущего и сделать пожертвование на констанцы.
В конце месяца на Масленицу князь обещает организовать благотворительный бал, на котором надеется собрать крупную сумму для второго констанца, а пока ведутся переговоры о закупках за счёт государственной казны.
Стоит ли это наших налогов? Хороший вопрос. Редакция «Белградской правды» считает, что только время докажет эффективность этого прогрессивного вида транспорта.
Ну а мы все – мечтатели, что давно грезили покорить небо, и скептики, сомневавшиеся в возможностях науки, – теперь только можем задаться вопросом, как скоро человечество полетит ещё выше, к звёздам?!
11 лютня
Рано утром, когда ещё только светало, я перебудила весь дом своим криком. В спальне прямо на изголовье кровати сидели в ряд крысы и, шевеля своими чёрными носами, наблюдали за мной. Ох, Создатель! А если бы они загрызли меня в сне?
Я разрыдалась, вылетела босиком в одной ночной рубашке в коридор. Тео, держа свечу в руке, выглянул из своей спальни. Он, кажется, вовсе не спал, но тут же проверил мою комнату.
– Это всего лишь крысы, Клара, – сказал он, поставив свечу на столик рядом с дверью.
Грызуны уже убежали, но я предпочла стоять босиком на холодном полу, чем вернуться в тёплую постель, рядом с которой только что пробегали эти разносчики чумы.
– Они… они наблюдали за мной! – я обвиняющим жестом указала на спальню.
Тео заглянул внутрь и вернулся, заверив, что крысы исчезли.
А мне сразу вспомнились жуткие тени и крысы, что появлялись в моей спальне в Курганово.
– Ты же был там, – смутно вспоминая странные тревожные кошмары, сказала я. – Разве ты не видел крыс?
– Крысы есть во всех домах. – Он скрестил руки на груди, облокотившись о притолоку двери. – И в этом, очевидно, тоже. В городах их всегда больше, чем в деревнях.
– В деревнях вообще-то больше полевых мышей, чем крыс.
– Но не в лабораториях, правда? – подмигнул с мрачным намёком Тео. – На крысах удобно экспериментировать, прежде чем пробовать что-то на людях. Не то чтобы у твоего отца был недостаток вторых, но всё же крысы размножаются куда быстрее людей…
– Ты хочешь сказать…
– Я говорю как есть. В подземельях под оранжереей держали много крыс. Мелкие твари постоянно пищали и не давали уснуть ни днём ни ночью, – он нахмурился от воспоминаний и уткнулся лбом в притолоку. – До сих пор иногда, когда закрываю глаза, чудятся их мерзкие голоса. Очевидно, многие из них смогли выжить во время пожара.
– Ох, Тео…
Я всё ною и ищу сочувствия, но даже не думаю, сколько всего он перенёс. Как это эгоистично с моей стороны.
Пытаясь утешить его, я подошла ближе, коснулась плеча.
– Тебе было… тяжело?
Он вдруг потянулся навстречу, прижал к себе, спрятав лицо в моих волосах. Губы его уткнулись мне в шею, отчего в памяти вспыхнул наш единственный поцелуй, и я нестерпимо захотела, чтобы он поцеловал меня ещё раз. Горячее дыхание обожгло, когда Тео зашептал:
– Целый год, Клара. Я провёл там целый год. Другие приходили и умирали в муках. Они горели в агонии и находили покой в смерти, а я не умирал, только агонизировал. День за днём. Ты напилась крови, когда испытала голод, а мне Остерман не давал ни капли. Ни уколов, ни крови, ничего. Порой он кидал мне еду. Обычную, человеческую.
По коже побежали мурашки, и я вцепилась пальцами в рубаху Тео. Сердце сжалось. Я была всё это время рядом, прямо над ним. Тео сидел взаперти в клетке лаборатории, а я радовалась жизни, гуляла в садах, спала в своей комнате, читала книги, веселилась, плакала и смеялась – я жила, пока он бесконечно долго умирал по вине моего отца. По воле моего отца.
– Мне так жаль, – прошептала я, не находя других слов.
Я стояла, не шелохнувшись, оцепенев. Холодная и сдержанная, но внутри всё ревело, переворачивалось, рождалось и умирало, и рука невольно потянулась к волосам Тео, коснулась их едва-едва.