– Он теперь и есть зверь, – перебила меня Сестра. – А теперь помолчи, дитя. Мне нужно сосредоточиться.
Выгнувшись, насколько позволяли путы, я попыталась разглядеть стол, у которого она встала и заметила деревянный ларец.
С улицы громче зазвучала музыка. Запели трубы, загремели барабаны, и гул голосов всё нарастал, послышались аплодисменты.
А Сестра открыла ларец, потянула к нему пальцы, сплетая сеть заклятий.
Первым закричал Тео. По трубам от его клетки побежало золото, выжимая из него остатки жизни, оставляя лишь чёрную пустоту.
– Хватит! – завопила я. – Хватит его мучить! Вы же убьёте его.
А огромная машина констанца, с ликованием пробуждаясь, вдруг зашумела, загудела.
Мы точно оказались в утробе кита, который проглотил нас всех целиком.
Люди засеменили по рубке, раздавая команды.
– До отправления десять минут! – разрбрала я деловитый выкрик сквозь вопли Тео.
Матросы готовились ко взлёту, и я едва не заплакала от горькой иронии. Я же мечтала полетать на констанце, разве нет?
Тео ещё стонал, когда Сестра перешла в клетку Ферзена. Тот коротко вскрикнул и почти сразу замолк. Монахиня нахмурилась, разочарованно качая головой.
И, наконец, направила сеть на меня.
Она не была в фарадальском лагере. Она не знала, как это действует на меня.
– Клара, останови её! – воскликнул Тео надломленным голосом.
И когда золотая сеть упала сверху, я закричала, закричала так громко и пронзительно, что оглохла от собственного крика.
А когда пришла в себя, сквозь голод и чавканье услышала, как меня позвали:
– Клара…
У самого входа в рубку стоял отец. И я, ощущая себя вдруг пугающе смущённой, выронила из рук тело обмякшей Сумеречной Сестры. Медленно, точно всё ещё в полусне, оглядела залитый кровью пол констанца.
А отец в неизменно чистом костюме, с белой аккуратной бородой стоял посреди ожившего кошмарного сна из крови и смерти и смотрел на меня без отвращения, без страха. Он смотрел на меня, как смотрел все эти годы – с любовью.
– Папа.
По моим губам и подбородку стекала кровь, и я, глупо и до ужаса неловко попыталась вытереть её рукавом своего ещё вчера чудесного, но уже безнадёжно испорченного платья. Нельзя, увы, сказать, что на красном не видно красное. Увы. Увы.
Кто-то из матросов схватил ружьё и направил на меня. Я застыла, медленно поднимая руки.
– Не стрелять! – приказал отец. – Не стрелять. Это… моя дочь.
– Это чудовище! – возразил капитан.
И в этот миг снаружи раздались крики и выстрелы. Дверь в рубку распахнулась.
– Это вскрытие! – закричал доктор Шелли и выстрелил.
Матрос с ружьём упал замертво на пол.
– И вооружённое ограбление, – улыбнулся доктор, направляя револьвер на капитана позади меня.
На капитанский мостик брызнула кровь.
А я кинулась к отцу.
– Клара. – И он, вдруг пошатнувшись, сделал шаг навстречу, раскидывая руки для объятий.
Помню, я закричала, из глаз тут же брызнули слёзы, и я бросилась к нему на шею. Ох, Создатель, как папа ослаб! Он не устоял на ногах, и мы вдвоём, не размыкая объятий, осели на пол.
А в рубку влетели Дзив, Давыдов, Николя и Оленев. Только Афанасьева среди них не хватало.
– Вон! – закричал Давыдов. – Все на выход, иначе будем стрелять.
Он снова закрыл лицо платком, как на маскараде, но я сразу узнала его широкие плечи и низкий голос.
– Ох, Клара, – повторял папа, – мой мышонок. Что же ты наделала…
– Папочка, что с тобой? Ты цел? – Я лихорадочно пыталась осмотреть его на наличие ран.
– Всё хорошо, всё хорошо. Я просто… ослаб. Это от переживаний.
– Прочь, с дороги, – гаркнул на нас Давыдов. – Прячьтесь, а то пристрелят ненароком.
Я помогла отцу подняться и отвела его за капитанский мостик, пока Давыдов, Шелли и Дзив, целясь в матросов, вытолкали их на улицу.
– Поторопитесь! – крикнул Оленев.
Они с Николя тоже закрывали лица платками. Оба так же стремительно, как и вбежали, вылетели на улицу. Снаружи раздались звуки выстрелов.
– Закрой дверь в рубку! – крикнул Шелли, как только последний матрос оказался за порогом. – Дзив, взлетай! Срочно взлетай. Они прорвутся.
– Где путэра?!
Все заметались по рубке, Дзив ловко взобрался на капитанский мостик, безжалостно столкнул тело матроса вниз, потянул рычаг, и констанц вдруг затрясся, накренился.
– Что происходит?! – Я вцепилась в плечи отца.
– Мы взлетаем, – прошептал он. – Ох, Клара, прости… прости, я не хотел тебя впутывать. Ты не должна была оказаться здесь, – бормотал он по-лойтурски.
Внизу, где-то под громадиной огромного корабля, что будто раскачивался на волнах, раздавались выстрелы. Давыдов и Шелли схватили ружья, висевшие на стенах, и выскочили на палубу. Звуки пальбы раздались уже громче.
– Я не понимаю, папа, почему ты вообще с ними связался. Члены Ложи ужасные люди, – продолжила я робко, но каждое следующее слово обретало большую силу. – Как и граф Ферзен. Как и все, кто втянуты в это дело. Ты вообще понимаешь, чем они занимаются?
Папа промолчал.
– Знаешь, – разочарованно кивнула я. – Ты это делал. Много лет! И меня заставил. Ты сделал меня такой же… Папа, папа! Ты хотя бы знаешь, сколько человек погибли ради этой твоей науки? Сколько, скажи? И это только те, кто оказался в клетке и подвергся опытам. А скольких убила я? Папа, ты слышишь?! Я убивала. Я, твоя Клара. Твоя Клара – убийца. Чудовище.
– Не говори так, – рот его скривился.
– Но это правда! – вырвался у меня крик. – Я чудовище. Убийца. Видишь господина Давыдова? Он здесь, чтобы арестовать меня. И он сделает это, потому что я должна понести наказание. Когда ты оставил меня, я уже не смогла остановиться. Помнишь, ты заставил меня выпить кровь Нюрочки и Гриши? Так вот, папа, ты заставил меня забыть, а я всё вспомнила. Но слишком поздно. Уже потом, когда я убила десятки людей. Когда я…
– Что ты такое говоришь?
– Разве ты не видишь? – Я ткнула пальцем в тело Сестры Марины. – Это сделала твоя Клара.
– Но…
– Такой участи ты желал для своей любимой дочери?
И тогда он удивил меня немерено, вновь заставив сомневаться не только в собственном здравомыслии, но и в честности других.
– Но как… зачем…
– Разве не ты заставил меня впервые попробовать кровь Нюрочки?
Белые брови отца сошлись на переносице.
– У меня закончились все инъекции. Без инструментов я не смог бы достать Золотую силу иным способом, но прежде уже видел, как это делали на практике мои… подопечные.
– Твои подопытные, – поправила я, и отец неохотно кивнул. Кто мог подумать, что он сам точно так же, как я, пытается притвориться, будто ничего не произошло. – И знаешь, кто один из них?.. ох, Тео…
Вспомнив, наконец, о Тео, я подскочила и побежала к нему, и в этот миг корабль накренился. Я успела схватиться за прутья клетки, в которой лежал граф. Он уже не дышал, не шевелился. По трубкам, тянувшимся от тела, больше не тёк золотой огонь. Ничего не осталось. Только плоть. И я увидела, как чернота, поглощавшая его внутри, стремительно вырывалась наружу, пожирая рёбра, кожу, и тело графа стремительно прямо на глазах обращалось в прах.
– Дзив, выравнивай крен! Крен влево! Влево! – закричал Шелли с палубы.
– Стараюсь! – прорычал Дзив.
Дверь распахнулась, и в рубку, подтягивая себя руками, вполз Давыдов.
– Мы сейчас упадём!
– Держитесь!
А я, цепляясь за прутья, проползла, наконец, к Тео. Он был ещё жив. Удивительно, но Сестра не осушила его до дна.
– Тео, – прошептала я.
– Клара… развяжи меня.
Констанц, наконец, выпрямился, набирая высоту. Я расстегнула ремни и завязки, что удерживали Тео на столе, обняла его, горячо целуя в щёки.
– Ты жив, – вырвалось с облегчением у меня.
Ладони мои легли на его грудь, слушая слабый стук сердца. Он совсем ослаб. Сестра выкачала всю жизнь, весь огонь из него. Осталась лишь чёрная сосущая пустота.
– Наконец-то… наконец-то ты сделала это сама, – выдохнул Тео.
– Что?
– Сама… сама убила кого-то. Прежде… не получалось без меня.
Глаза его горели красным. Внутри осталось так мало огня. Он улыбался полубезумно, поднимаясь со стола.
– Что?..
– Не ты, Клара. Ты слишком робкая и ранимая. Даже попробовав кровь на вкус, не смогла убить эту свою Сонечку. Вы обе так рыдали… И тогда я заставил тебя это сделать.
– Я не понимаю… зачем?
– Чтобы ты не умерла. Как ещё было заполучить дозу Золотой силы?
– Зачем ты соврал, что это я убила всех?
– Ах, это, – смех у Тео мягкий и чарующий, даже когда он уже теряет всякое своё очарование, когда уже окончательно разбилась маска, за которой он так умело скрывался. – Это чтобы ты мне подчинилась. Чтобы не спорила. Чтобы считала себя настолько отвратительной и опасной для окружающих, что возненавидела саму себя. Чтобы только во мне, – он прижал мою ладонь к своей груди и накрыл сверху, не давая отстраниться, – во мне единственном видела свою опору и надежду. Ведь никто не может полюбить такого монстра. Один я тебя понимаю.
Он единственный так хорошо понимал и знал мою чудовищную натуру. Это чистая правда.
И да, осознав это настолько поздно, я поняла, что на балу не напала на князя Сумарокова, а тот в меня не стрелял.
Потому что стреляли в меня со спины. С верхней ступени. Тот, кто успел принести путэру со второго этажа и высвободить её силу, чтобы пробудить во мне чудище. Тот, кто знал, как влияет на меня фарадальская магия.
– Какая же ты сволочь, – вырвалось у меня с отвращением. – Неужели тебе совсем не стыдно?
Что оказалось совсем неожиданным, так это его ответ:
– Стыдно, – тихо произнёс Тео. – Но что это изменит? Как это мне поможет? Ты, Клара, даже представить себе не можешь, в каких условиях я жил, что я сделал, через что прошёл, чтобы выбраться из нищеты и убожества, в которых родился. Тебе повезло. Да-да, Клара, тебе повезло. Пусть твой отец ублюдок и мерзавец, но он имел достаточно денег и влияния, чтобы подарить тебе безопасное детство. Пусть он и поставил на тебе эксперимент, но лишь для того, чтобы спасти, а не как надо мной, ради, – он горько усмехнулся, – науки.