– Да. Мы платим налоги и всякое такое.
– Я не уверен, что понял, – осторожно заметил отец Адам. – А во что вы верите?
– Да во всё, – улыбнувшись, ответил мистер Кайт. – Но, преимущественно, в экономику свободного рынка.
И тогда все выпили за мистера Кайта.
Феликс все это время сидел будто окаменелый, уставившись в никуда. Он молчал, не вставал, ни с кем не заговаривал. В его молчании сквозила угроза, и никто из гостей даже не попытался приблизиться к нему. Команда на вопросы не отвечала и намекала, что не стоит спрашивать.
Только Даветт не могла держаться подальше. Она два раза даже подошла вплотную, чтобы сменить пепельницу. Аннабель очень хотелось заговорить с ним, и несколько раз, повинуясь внезапному желанию, она чуть не заговорила. Но не заговорила, и остальные молчали тоже.
А Джек был счастлив и, странным образом, доволен всеми и вся. Команда пару раз замечала, как он отходил в сторону, перевести дух от буйного веселья, глядел в спину Феликсу и ухмылялся.
– Он что, знает то, чего никто из нас не знает? – удивился про себя Кот. – Или он попросту ослеп?
В три тридцать у тех, кто не имел повода праздновать, иссяк пар. Хендерсоны, пытавшиеся научить пару дальнобойщиков петь и танцевать, наконец сдались. Единственным достойным их учеником оказался старик с надписью «Батя» на комбинезоне. Старик таки выучил несколько па чечетки, причем в тяжеленных сапогах, но затем свалился от старости и выпивки. Как только гуляющие переставали держаться на ногах, неизбежно проваливались в дрему. Конечно, Команда могла взбодрить их, знала способы, но кому тут нужны чужие?
Феликс заговорил – сердито, настойчиво, яростно.
Но в полной тишине.
Губы двигались, лицо кривилось от злости, он цедил слова и брызгал слюной – но изо рта не вырвалось ни единого звука. Джек глянул на Аннабель. Та использовала свой дипломатический дар, за пять минут выпроводила всех посторонних и заперла дверь. Затем все – Карл с Котом, Аннабель с Даветт и Кирк с Джеком Вороном – стояли и глядели. Сцена была жуткая. Тихо играла музыка. Свет дешевых мотельных люстр едва доставал до угла, где сидел Феликс, расчерчивал полосами его молчаливые гримасы.
Аннабель прошептала Джеку – скорее озабоченно, чем испуганно:
– Ох, Джек, сколько же он выпил?
– Он не пьян, – тихо улыбнувшись, ответил тот.
– Не пьян? Трудно поверить.
– Ну, в некотором смысле, он пьян. Даже и пьянее пьяного. Но не от выпивки.
– Отчего же?
Джек замолчал – задумался. Аннабель поразилась тому, что он продолжал казаться абсолютно уверенным в себе.
– Отчего же? – повторила она.
– Клаустрофобия!
– Что? – с подозрением прошептал Кот.
Джек рассмеялся:
– Народ, бросьте. Давайте-ка усядемся.
Все уселись, кто на полу, кто на софах – за исключением Даветт. Она лениво возилась на кухне. Джек взял второе складное кресло и поставил прямо перед Феликсом – в шести футах.
Феликс заметил его, но не подал виду. Его губы по-прежнему шевелились, но он не смотрел ни на Джека, ни на кого-либо еще.
– Даветт, выключи, – тихо попросил Джек.
Она нервно посмотрела на него, улыбнулась и выключила музыку. Внезапно сделалось очень тихо.
Джек наклонился вперед, упер локти в колени и дружелюбно улыбнулся в стакан.
– Ладно, – произнес глава Команды.
Феликс шевелил губами еще пару мгновений. Затем он впился взглядом в глаза Джека, не отводя его, отпил из бутылки, прикурил, откинулся на спинку кресла – и заговорил. Хотя он был пьян, слова прозвучали очень ясно – и холодно, как хрупкий прозрачный лед.
– Ворон, ты завалил это дело. Всё к чертям. Они тебя знают. Они знают, что ты делаешь. Они знают твое имя.
– И что?
– И то. Смени имя, смени занятие. Брось. Отныне любая такая работа станет ловушкой.
– А Команда?
– Останется Командой. Но снова будет охотниками, а не дичью.
Джек ухмыльнулся, откинулся на спинку кресла.
– Думаешь, я сейчас могу такое?
Феликс жутко, криво и холодно, ухмыльнулся:
– Один из нас точно сможет. И прямо сейчас.
– Вот оно как. Один из нас.
– Вот оно так, – подтвердил Феликс.
Джек посмотрел на остальных.
– А если они не пойдут за тобой? Что, соберешь свою команду?
Феликс озадаченно нахмурился:
– Я про это не подумал.
– Я и не сомневался, что ты не подумал.
– Да что за чертовщина, – сердито начал Кот.
– Тихо! – не глядя на него, рявкнул Джек, потом посмотрел на Феликса и уже спокойней добавил:
– А тебе не приходило в голову то, что мы наконец-то заставили их дергаться и бежать от нас?
– А тебе не приходило в голову, что ты больше не тянешь это дело? – с презрением осведомился Феликс.
Джек предостерегающе поднял руку – мол, всем молчать. Он закурил, снова наклонился вперед.
– Да. Приходило. В этом я могу признаться. А ты можешь признаться в том, что удираешь от работы, для которой рожден?
– Я не убегаю…
– Да черта лысого! Убегаешь! – заорал Джек.
Он вскочил и принялся нервно расхаживать перед носом Феликса.
– Слушай, это игра. Ритуал. И я не могу оставить ее, потому что я ее символ. Они знают мое имя. А ты не можешь убежать, потому что ты – лучший здесь, и именно это тебе и не нравится!
– Ворон, это чушь.
– Вправду? Да? А ты и не подумал про свою Команду? Да черт же возьми, если бы ты подумал, чего ты вовсе не хочешь делать, ты бы понял: Команда меня не оставит. Тебе придется работать самому. Но ты ведь этого не хочешь. Ты вообще ничего не хочешь!
Феликс пулей вылетел из кресла.
– Ты что, зовешь меня трусом?
Даветт не выдержала. Вдруг она очутилась между яростно сопящими мужланами и промямлила, как маленький перепуганный ребенок, кукольным голоском, сквозь подступающие слезы:
– Пожалуйста, не надо, не надо…
– Феликс, я не знаю, как тебя звать! – заорал Джек. – Я не знаю, мать твою, кто ты на самом деле!
– Попробуй – и узнаешь, – очень холодно и раздельно выговорил стрелок.
Все подумали, что сейчас начнется драка. Она и началась бы. Но часть рассудка Джека Ворона орала на него самого и увещевала. Ведь ты же вождь, пример своим, ну черт же возьми!
Потому он глубоко вдохнул, отступил на шаг и начал заново.
– Феликс, я не могу бросить всего лишь оттого, что они знают мое имя. А что, тот, кто займет мое место, тоже должен будет сделать то же самое, если они узнают? Так запросто? Они поймут, что достаточно узнать наши имена – и мы разбежимся? Но мы не можем. Это наша игра. И мы играем. Феликс, если наша встреча пришлась на скверное время твоей жизни – извини. Но, черт возьми, в нашей жизни всегда скверное время!
И тут снова гнев захлестнул и победил рассудок Джека.
– Тебе уж самому решать, хватит ли у тебя мужества встретить их по-мужски!
– Иди на хер! – рявкнул Феликс. – И вы все идите туда же!
– Нет, нет же, – по-детски пролепетала Даветт.
На секунду они умолкли и посмотрели на нее. Но Феликс не остановился. Он запихал в карман пачку сигарет и пошел к двери.
– Да сдохните вы все! Если хотите – сдыхайте за его эгоизм и глупость, за его сумасшествие или что там еще…
Даветт, раскинув руки, семенила за ним.
– Нет, нет…
– Да забудь! – крикнул он на нее. – Все забудьте! Я пошел.
– Ты не можешь, – сказала она, всхлипнула и вздрогнула.
Но он мог. Он собирался сделать то, к чему так долго готовился. Это видели все.
– У меня с вами всё, – сказал Феликс.
И тут Даветт закричала – сильно и резко.
– Ты не можешь! Ты не представляешь, что они делают с людьми! Ты не знаешь, как оно! Ты…
– Что? – синхронно произнесли Джек с Феликсом, уставившись на нее.
Даветт быстро глянула на одного, на другого, понурилась, затем стиснула кулаком край юбки и подняла, обнажив шелковистый золотой изгиб идеальных ног, вызывающе резкий желтый треугольничек нижнего белья. А почти под ним, на внутренней стороне левого бедра – будто след от укуса исполинского паука.
Такие раны оставляет только одна тварь.
– Помогите мне, – прошептала Даветт. – Помогите…
Интерлюдия 4. Жертва
Ошарашенная Команда стояла и глазела, а Даветт старалась выложить все сразу, все то, что хотела рассказать с самого начала – про себя, про то, зачем явилась к ним тогда в Калифорнии, – но вместе со словами наружу рвались и слезы, и Даветт ничего не могла вымолвить.
Спас ее, как ни странно, именно Феликс. Он обнял, тихо, успокаивающе зашептал, подвел к стулу, осторожно усадил, рядом поставил стул для себя и все время ободряюще, уверенно шептал и уговаривал.
Наконец опомнились и остальные. Аннабель принесла коробку салфеток и стакан воды, а мужчины, еще ошарашенные, уселись там и сям и приготовились слушать. Будто заседание инквизиции – все сидят и пялятся и ожидают признаний. Но Даветт не была против. Она заслуживала этого за то, что сделала с ними, – и еще больше за то, что у нее не получилось.
Ведь она явилась не для того, чтобы делать репортаж.
Она привезла им их убийцу.
Она оставила его в багажнике своей машины – тварь с белой лентой на лбу.
Мелкого самозваного божка.
Его звали Росс Стюарт. Даветт была знакома с ним десяток лет, с тех пор, как в одиннадцать пошла в «Танцевальный класс для юных леди и джентльменов мисс Финдли». Росс был в классе. Он и тогда не был джентльменом.
Даветт снова начала запинаться и всхлипывать. Феликс наклонился к ней, взял ее руки в свои, сказал расслабиться, глубоко вдохнуть и начать с самого начала.
Она понимала: он прав, надо с самого начала, по порядку, но так близко к нему, ближе, чем когда бы то ни было, глядя в его глаза, ей захотелось пропустить начало и пойти сразу к самой сути.
К невыносимому кромешному стыду.
Ее тянуло с самого начала, с первого момента, когда она увидела его, рассказать о всем том, чем Даветт была и чем ее сделали.
Она хотела, чтобы он узнал всё, каждую постыдную мелочь. Но она сд