– Ты имеешь в виду, он еще и это, – прошептала Аннабель, затем опомнилась и залилась краской.
– Нет, никакого секса, – резко, грубо выговорила Даветт. – Вампиры не могут иметь секс. Конечно, женщины могут изображать. Делать вид… Они и изображают. Но это ненастоящее. Не жизнь. Конечно, ведь они мертвые.
Некоторое время все молчали – переваривали услышанное.
А Феликс глядел на нее и думал: «Ну, красотка наша, в тебе еще остался запал, ведь правда». Но не улыбался, чтобы она не поняла, с каким восхищением он смотрит на нее.
Даветт отпила воды и попыталась объяснить еще:
– Когда с ними, оно через три ступеньки. Первая… До тебя просто не доходит. Вампиры – они ж из кино.
Слушатели закивали. Уж кому знать, как не им.
Даветт снова отхлебнула.
– А потом оно как любопытство. Нездоровое такое… Наверное, внутри нас всегда есть частичка этого. Вампиры раздувают его, распаляют желание. Сперва оно кажется приятным и безвредным. Вот это первая ступенька. А на второй уже так втягиваешься, что и не хочешь ничего больше замечать и осознавать. Тебя держит, управляет тобой. Ты не хочешь и думать о другом и даже глянуть одним глазком. Потому что ты… в общем, ты совсем не хочешь думать.
– А третья ступенька? – спросил Феликс. – Ты была на ней?
– Да, это когда все маски сброшены, – устало подтвердила Даветт. – Он позволяет тебе знать и видеть. И это жутко – видеть то, что они делают с живыми, видеть их гнусные ухмылки, когда вертят нами…
Она словно впала в забытье, глядя в пустоту.
– И?.. – осторожно подначил Феликс.
Она посмотрела на него и улыбнулась – скупо, невесело.
– Наверное, хуже всего не то, что знаешь, а то, что… позволяешь все это. Ты понимаешь, что дрянь всегда сидела внутри тебя, с самого начала. Секс – это не то чтобы самое порочное. Он есть во всех, и с ним все может быть нормально. Настоящая дрянь глубже. В человеке сидит зло, и ты всегда ощущаешь его отчасти своим, когда другое зло снаружи касается тебя. Всегда.
Она молчала несколько секунд, вздохнула, отпила.
– Хорошие новости то, что на третью ступеньку люди попадают редко.
– Почему редко? – впервые заговорил Джек Ворон.
– Потому что большинство к этому времени уже мертвы.
Джек кивнул, словно ожидал такой ответ.
– И так ты стала наркоманкой и не могла без него? – спросил Феликс.
– Практически да. А через неделю такой жизни, верней, десять дней…
Даветт лишь много позже подумала о том, что за ту неделю или десять дней сгорела вся прошлая жизнь.
За неделю она поняла, что значит быть истязаемой рабыней. Жизнь свелась к ночному экстазу и его ожиданию. Они никуда не выходила одна, не видела солнечного света, ни с кем не разговаривала, кроме Росса, Китти, тетушки и слуг. Она написала всего одно письмо – в колледж. Меньше чем за месяц до выпуска она написала, что бросает.
Жизни не стало.
Иногда он глумился и дразнил ее, был в особенности внимательным, остроумным, нежным, пронизывал взглядом, завлекал – а потом исчезал.
А она мучилась до рассвета, металась по кровати.
Однажды он вовсе не появился. Подруги сидели за столом, сногсшибательно одетые – Росс предпочитал, чтобы они либо надевали самое роскошное, либо ходили нагими, – а он так и не явился до утра.
Не то чтобы он обещал появиться этой ночью. Но ведь все другие ночи был, если только для того, чтобы поглумиться. К утру подруги перестали разговаривать, просто сидели в молчании у большого камина. Даветт потом подумала, что ведь обе понимали, в какую летят мрачную пропасть. Если бы он не появился хотя бы несколько ночей подряд, они освободились бы или хотя бы очнулись настолько, чтобы бежать, повинуясь инстинкту.
Но он явился следующей ночью, обворожительный, рассыпающийся в извинениях, а позже по обыкновению прожорливый.
Они обе принадлежали ему.
Собственность. Игрушки.
А с игрушками надо играть, они для того и существуют.
– Вы можете заставить любого мужчину желать вас, – сказал им Росс, когда сидели в центральной ложе в «Дель Фриско».
А они обе жадно слушали. Ночь была восхитительной. Росс впервые вышел с ними в свет!
Длинный черный лимузин, розы на длинных стеблях, роскошный Росс в смокинге, пропускающий девушек в парадную дверь шикарного ресторана. Встречать вышел сам Дель, провел в классический столовый зал, отделанный резным черным деревом, с мягкими коврами, безукоризненным, сверкающим как бриллианты хрусталем. А какие там были люди! И как они смотрели на вошедших! Смотрели и – леди это чувствуют – завидовали. Даветт была в лучшем своем платье и никогда не ощущала себя прекрасней и привлекательней, аристократичней, великолепней. Китти тоже ошеломляла и потрясала, хотя и была слегка бледноватой. Обслужили их первоклассно даже по стандартам «Дель Фриско». Официанты просто роились вокруг.
– Вы можете заставить любого мужчину желать вас, – повторил Росс. – Абсолютно любого. И не просто желать – сходить по вам с ума.
Сказав, он подался к ним и сквозь пламя свечей впился взглядом такой силы, что подруги задрожали.
Это ведь так возбуждает – снова выйти в свет, в роскошь и гламур! Ощущать себя такими желанными! А Росс уж постарался, чтобы они ощущали себя такими еще до того, как покинули особняк. Они чувствовали себя кинозвездами… или даже сиренами.
– Позвольте мне рассказать вам, как добиться этого, – продолжал Росс. – Прежде всего, вам нужно захотеть самим. Или, по крайней мере, представить.
Так оно и началось.
Подруги теперь попали в его мир. И все, чего хотел Росс, казалось таким возбуждающим – и приемлемым. Что угодно, исходившее от него, представлялось забавным либо, в худшем случае, безвредным. Эдакий невинный безобидный секрет между ними тремя, конечно, и вовсе неважный. Никто его и не заметит. Или не примет в расчет. Так легко было поверить в то, что все простится и сойдет с рук. Все казалось таким нереальным.
– Представьте, – ворковал Росс, – что пара мужчин в ложе за моим левым плечом так энергичны в постели, что вы не сможете устоять перед ними.
Женщины глянули за его левое плечо. Да, пара мужчин. В возрасте, уже за пятьдесят. Даветт тут же подумала об отцах своих подруг, и, хотя мужчины были приятной наружности, самая мысль о занятии любовью с ними казалась чем-то вроде инцеста. Один казался высоким, даже когда сидел. Седые виски, элегантный темный костюм словно сиял в свечном ореоле. Худой, высокомерный, сидел гордо выпрямившись. Его спутник был ниже – вряд ли крупнее Даветт. Он уже начал лысеть и набирать жир на талии, но такая теплая улыбка, дружелюбный взгляд. И не в пиджачной тройке, а в блейзере, но качеством не хуже, чем у компаньона.
Даветт подумала, что эти двое не для нее.
Но затем заворковал Голос, и каждое слово проникало до мозга костей, вибрировало, заставляло:
– Да, они не такие молодые, как вам хотелось бы. Вы бы не выбрали их? Но не это ли делает затею в особенности возбуждающей? Декадентской? Эти мужчины годятся вам в отцы, но они могли бы взять вас в руки и заставить отдаться телом и душой. Вы не можете противиться. А вскоре и не захотите. Вы же знаете, так и будет. Вы затрепещете под их взглядами. Вы сами не поверите тому, что осмелились захотеть, – и все равно сделаете желаемое. Вы исполните всякую их прихоть. И, хуже всего, вам будет приятно. Вы будете наблюдать за собственными извращениями будто издалека, будете смущены, ужаснетесь, но плотское наслаждение током пронзит ваши тела, потому что именно вы исполняете все виденное вами! Именно вы, юные блестящие леди, похотливо задрожите в их объятиях. Вы подумаете: о Боже, если бы те, с кем я выросла, увидели меня! Они бы не поверили глазам. Какой стыд!.. И все же вы бы решили: пусть смотрят. Я хочу, чтобы они увидели меня, превратившуюся в шлюху и наконец свободную!
Даветт замолчала, склонила голову. В мотельной комнате повисла тишина. Затем, не поднимая взгляда, она попыталась объяснить.
В общем… вампиры ведь говорят правду. Конечно, Даветт уже говорила про все это… и объясняла, в чем дело… но так хочется, чтобы все поняли… ведь по-настоящему, здесь нет большой Правды. Лишь маленький кусочек ее. Но люди, они ведь как спектр света. Есть все цвета. У некоторых больше того цвета или другого, а вампир Росс может заставить тот или иной цвет показаться ярче других… но, конечно, этот цвет уже был, его только раздули… но это не значит, конечно, что так пасть может любой. Или все-таки любой, но…
Она беззвучно заплакала, а потом ощутила, как его палец мягко толкнул подбородок, приподнял ее голову.
Феликс улыбнулся ей.
– Мы знаем, – тихо и нежно сказал он. – Мы всё понимаем.
И она осознала, что он искренен. Его глаза были такими добрыми – и печальными. Вслед за ним она посмотрела на остальных, на лица Команды – и в их глазах тоже был свет. Улыбающиеся, понимающие лица. А кто-то и всплакнул – вон, слезы остались в уголках глаз.
Она глядела – и была так благодарна этим людям. Все они с виду такие крутые, крепкие… может, потому, что никто не знает, какие вы взаправду?
– И вы с Китти переспали с этими мужчинами, – тихо сказал Феликс.
Они лишь кивнула. По щекам струились слезы.
– …Так нечестно! Он сделал нас беспомощными, а потом сказал им!
Конечно, Росс знал их и предупредил. И конечно, они зашли в ложу, поздороваться, и оба поехали вслед за лимузином в усадьбу тетушки, все пили на террасе, а потом Даветт оказалась вместе с жирным коротышкой в библиотеке. Толстяк перестал быть вежливым с новой собственностью. Он уселся на кожаную софу, поставил бокал и, подавшись вперед от нетерпения, приказал Даветт раздеваться.
Она заплакала, попросила:
– Пожалуйста, не надо так со мной!
Но все равно встала и разделась перед ним.
Она и вправду видела будто издалека, с самого верху огромных восемнадцатифутовых книжных шкафов дяди Харли, и заходилась в экстазе от жутких, непристойных, грязных образов совершаемого. Она корчилась, извивалась, испускала животные крики.