Если честно, Феликс с большой охотой понаблюдал бы за встречей Аннабель с пограничниками. Пусть-ка попробуют ее не пустить.
Вообще, дела покатились неплохо. Лучше, чем он ожидал. Когда Команда поняла, что с работой кончено, – всех как подменили. Пришло чувство виноватого облегчения, сперва медленно, неохотно, ворчливо. Но через час поддался даже Джек. Черт возьми, это же здорово наконец расслабиться и знать, что скоро будешь в безопасности.
А с тем ушли сосредоточенность, желание и готовность драться в любую минуту.
Когда Команда собралась вокруг кучи оружия и принялась сортировать, кое-кто даже пошутил. Ворон, осмотревшись, увидев улыбки на лицах, сказал Феликсу:
– Ладно, Стрелок. Ладно.
Больше ничего и не добавил, но все поняли.
– Джек, классный ты парень, – с восхищением подумал Феликс.
Но вслух бы он такого не сказал. Ни за что.
А ведь все здорово. И с этой мыслью Феликс посмотрел туда, где сидела Она и спокойно разговаривала с Аннабель и епископом.
И для Феликса во всей жизни достаточно было знать одно: Она выживет.
Да. Выглядит отлично.
Вообще-то, сейчас все именно этим и занимались: выглядели отлично – суетились и болтали в Комнате отдыха, среди стен витражного стекла и прекрасной мебели. В конце концов Феликс отважился спросить о деревянном колышке, который загнали в сердце Карла.
– У нас всех такие есть, – пояснил Кот. – Пару лет назад с нами работал парень, бельгиец. Он сызмальства плотничал, вот и сделал всем.
– И у тебя тоже? Неужто?
Кот настороженно посмотрел на Феликса.
– Ну да.
Рядом поморщился Кирк, загоняющий патроны с серебряной пулей в револьвер. Кот заметил гримасу и ухмыльнулся.
– Ребята, хотите такой? – спросил он.
– Пожалуй, я в другой раз, – ответил помощник шерифа.
– И на них всех написано одно и то же? – благодушно осведомился Феликс.
– Нет. У всех разные. Мой так плоский, вроде весла.
– И что там написано?
– Мое имя.
– И все?
– Там кое-что на другой стороне, – сообщил Кот.
– И что?
– Мне кажется, парни, вы еще не готовы это услышать.
– Попробуй – узнаешь.
Кот ухмыльнулся от уха до уха.
– Ладно. Там ответ на вопрос: где вам больше всего нравится кол?
– Э-э? – произнес Кирк.
– Скажи, что там написано, – буркнул Феликс.
Глаза Кота дьявольски заблестели.
– В слове «подколка»! – объявил он.
Они рассмеялись – и тут рассыпалось брызгами первое витражное окно, осколки шрапнелью полетели в мебель, в стены. В ноздри ударила знакомая гнилая вонь.
О Боже правый, они здесь. Они пришли!
Он вскочил, развернулся к звуку и вытащил браунинг. На мгновение повисла жуткая тишина.
Невозможно. Немыслимо. Ведь они просто сидят здесь и смеются, и разговаривают, и уже готовы ехать и убраться отсюда, и оставить за спиной…
Все застыли от изумления и внезапного страха, с открытыми ртами, ошарашенные, не верящие в происходящее и такие усталые.
Тварь, проломившая окно так, будто ее зашвырнули, потрясла лохматой головой, встала на четвереньки под окном, вытаращила кроваво-алые глаза, раззявила черную клыкастую пасть и зашипела. Феликс поднял пистолет, чтобы выстрелить, но тут грохнуло снова и разлетелось второе окно, закричали люди, бухнуло еще раз и еще, вся витражная стена обвалилась в зал. Твари в мертвой гниющей шкуре полезли сквозь обломки стекла и разваленные рамы. Шшшшшшшшшипение наполнило дом Божий, вонь отравила его воздух.
Шею Феликса обожгло болью. Потекла кровь. А, разлетающиеся куски стекла. Он выстрелил во что-то, пробирающееся сквозь нагромоздившиеся обломки, и тут закричали снова.
Кто? Кажется, человек епископа… Брайан, что ли? Так его звали? Монстр приземлился прямо на него и теперь стоял над ним на четвереньках, будто слюнявый доисторический медведь, а Брайан визжал, кричал и пытался выбраться из-под твари. Но та крепко держала его гниющей лапой, придавила грудь, а Брайан вопил и пытался отползти назад, суматошно размахивал руками, дрыгал ногами, но не мог уцепиться за толстый мохнатый ковер, а тварь над ним…
Та ничего не делала.
Твари не двигались! Они казались оглушенными, ошеломленными, почти парализованными, двое-трое стискивали морды распухшими руками. Монстров терзала лютая боль.
Но их так много!
– Святое место гнетет их! – вскричал епископ.
Он поднялся и пошел, прямо в литургическом облачении, взялся за большой висевший на шее крест и высоко его поднял.
– Это место! – торжествующе вскричал он. – Им не вынести Божьего дома!
– Уведи их! – заревел Джек.
О чем он?
Феликс обернулся и увидел женщин, увидел ее! Боже мой, она здесь, рядом с чудовищами!
– Уведи их! – снова заревел Джек. – Кот, Адам, уведите их!
– Куда? Наружу?
– Нет! – крикнул Феликс. – Отведите… в прихожую, да, и закройте дверь.
– Да, на ключ! – крикнул Джек. – Кот, подгони «блейзер»! Скорее!
И как раз тогда Брайан неудачно дернулся, приникшие к его горлу черные ногти прорвали кожу и хлынула кровь. Мертвый медведь пробудился, растянул серые губы и оскалил клыки.
Феликс с Кирком выстрелили одновременно. Монстр опрокинулся, дико визжа и завывая. Но остальные, вся орава – и как же их много! – тоже пробудились. Они кинулись на людей, а епископ заорал на тварей:
– Прочь, прочь, дети Сатаны! Изыдьте! Сгиньте!
Он шел на них, выставив перед собой крест будто чертов пистолет. Епископу кричали остановиться, вернуться, отойти вместе с другими…
Его схватила воистину огромная тварь с длинными черными волосами, в засаленном рабочем комбинезоне. Епископ ее не заметил – она подскочила сбоку, огромные мертвые лапищи упали будто стволы деревьев, охватили, стиснули…
А Феликс не мог выстрелить! Епископ заслонял цель!
Епископ не завизжал, нет. Он зарычал от злости, вывернулся из мертвой хватки и заревел в мертвые красные глаза, в липкие скользкие клыки, в шелушащееся разлагающееся лицо:
– Во имя Христа!!!
И сунул в лицо крест.
О, как горела тварь! Поднялось облако пара, разнеслась вонь горелой плоти. А откуда взялось мощное сияние в том месте, где крест врезался в плоть?
Упырь завыл от боли, затряс косматой головой, попятился, пытаясь отстраниться от неистового синего пламени – но епископа при этом не выпустил.
Зато упырь его стиснул – дергаясь, то расслабляя хватку, то сдавливая сильней чудовищными лапами. Епископ закричал – его внутренности превращались в кровавое месиво – но не выпустил крест, не прекратил вдавливать его в горящую морду твари, не перестал очищать нечистое.
Даже умирая.
– Нет! – яростно заорал Кирк, прыгнул к чудовищу. – Отпусти его, грязная тварь…
– Кирк, нет! – крикнул Феликс. – Уже слишком поздно!
Но помощник шерифа не слушал. Он бежал вперед, а когда оказался за ярд от упыря, еще воющего от пылающего креста уже мертвого епископа, чудовище вдруг решило, что с него хватит. Тварь отшвырнула обмякшее тело, толстые как сучья лапы рванулись вперед, правое предплечье врезалось Кирку в лоб.
И раздробило череп.
И сломало шею.
Кирк повернулся, изумленно посмотрел на Феликса, и тот увидел в его взгляде, или, скорее, почувствовал, как гаснет жизнь.
То, что секунды назад было силой и молодостью, свалилось на пол будто дырявый мешок.
Феликс глядел разинув рот, не веря своим глазам, и тут сбоку в него врезалось шипящее, клацающее зубами. Он покатился вместе с тварью, поломал ножки стоящего рядом стола, тот покосился и Феликса придавило к уткнувшейся в пол столешнице, но стрелок почти не заметил, потому что едва не сомлел от гнилостной вони. Тварь зашипела, схватила, но стрелок умудрился вывернуться, ткнуть левой рукой в глотку точно под клацающими челюстями, посмотреть прямо в глаза чудовищу.
Те пылали багровым огнем, и в них была только первобытная, неистовая жажда – его, Феликса, крови. Склизкие серые клыки клацали все ближе, рука соскользнула с шелушащейся глотки, монстр ухватил за голову с обеих сторон, наклонился, чтобы воткнуть клыки в горло, в щеки, в глаза. Зрачки чудовища почти расплющились, стали щелями, и в них светилась кровь.
Ведь говорил Джек Ворон, что эти твари – не от мира сего.
Стрелок сунул дуло монстру под челюсть и опустошил магазин.
БЛАМ-БЛАМ – БЛАМ-БЛАМ – БЛАМ-БЛАМ – БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ.
С каждой пулей тварь корчилась и выла, плевалась черной гнилью – но не отпускала, облапившие голову когти дергались в такт боли и колотили головой стрелка о столешницу.
Феликс вдруг поплыл.
Он спросил себя, умер ли. Все вокруг затуманилось, расплылось, заглохли шум и крики побоища.
Нет, может, я всего лишь умираю? Или это от сотрясения?
Тварь лежала в нескольких футах и лишь подергивалась. Не сдохла. Но и вряд ли нападет. В затуманенном рассудке проскользнула мысль: а ведь хорошо. За ней вторая: не худо бы отыскать пистолет.
А он вот, в руке.
Сейчас вставим новый магазин… и ведь нашелся, и вставился. Я знаю, как менять магазины! Феликс загордился собой, уложил пистолет на колени и почувствовал, как по шее стекает кровь из ран на голове, и увидел, как зашевелились остальные монстры. Их лишь на время задержали серебряные пули – и сила Божьего дома.
Феликс подумал, что епископ умер. А затем подумал, что Кирк умер тоже.
А скоро умру и я. Разве нет?
Но пистолет еще в руке, и можно сделать так: если они подойдут, буду стрелять. Это не остановит их, только задержит, и ведь лучше, чем ничего. Так он лежал, оглушенный, за опрокинутым столом, и ожидал, пока придут.
И увидел, как Джек Ворон спасает все, что еще можно спасти.
Происходящее казалось далеким, нереальным, пропадало. Но все-таки Феликс видел. И то, что он сумел разглядеть среди наплывающей в рассудок мути, было изумительным. Такое трудно и вообразить. Такое мог совершить только он, Джек Ворон, Воин Господень Божьей милостью.
Ему требовалось успевать всюду одновременно – и он успевал. Упыри опомнились вместе с тварью, лежавшей у ног Феликса, и, хотя они медленно, тяжело, слепо двигались, их было слишком много. Они изнемогали от голода, тянулись к Джеку, прыгали на него, хватали осклизлыми пальцами, когтили – но он отбивал их всех. Он выстрелил всё, что мог, из арбалета, опустошил пистолетные магазины, схватил кучу пик и дырявил монстров ими. Он лупил тварей, протыкал, раздирал поломанными древками. И никто не мог помочь ему.