Карл Иванович хотел вмешаться в разговор, но Джемс не дал ему и рта разинуть, а с азартом продолжал:
– Замок был заброшен и остался пустым, а Петро поступил в церковь звонарем, делал кресты и сажал чеснок. Это вполне логично.
Я думаю, что не ошибусь, если предположу, что скелет, найденный нами в новом склепе, принадлежит не кому иному, как бедному сумасшедшему учителю, Петру Доричу.
Его дневник обрывается на том месте, что он идет куда-то в гору на свидание, а больничная запись подтверждает исчезновение сумасшедшего и бесплодные поиски его трупа.
Скелет был одет, как сам ты, доктор, сказал, в какую-то хламиду или халат – теперь ясно, это был больничный халат.
Про волосы ты тоже сам говорил: или обриты, или съела моль – теперь нет сомнения, были обриты, как и у всех сумасшедших.
– Гарри твоего же мнения, – перебил доктор, – он приказал похоронить скелет под именем Петра Дорича.
– Ну, вот видите, это только подтверждает, что я на правильной дороге, – сказал довольный Джемс. – Теперь дальше…
– Ты хочешь сказать, – опять перебил доктор, – что бедняк в припадке сумасшествия забрался через расщелину в склеп, там уснул под влиянием опиума, а затем от слабости, истощения, а быть может, и от голода и умер.
– Нет, я предполагаю несколько иначе: учитель в припадке забрался в склеп, и там наступила минута ясного сознания. Он понял не только ужас своего положения, но и ужас, который грозил всей его родной деревне. Он пожертвовал собой вампиру, но в то же время употребил какие-либо меры, которые легко мог знать от старого Петро, чтобы не выпустить больше вампира из склепа, и сам, как верный сторож, остался у входа в расщелину.
– Фу, как это поэтично! – не утерпел доктор.
– Я это только предполагаю, а не утверждаю, – немного сконфузился Джемс. – Может быть, было и так: Петро проследил учителя и заговорил выход из горы сам. Я не сомневаюсь, что он мог это сделать. Результат один: выход был заговорен, а вот мы своей неосторожностью открыли другой.
Ну а теперь выводы, – продолжал Джемс, – мы установили, что вампир существует, мы знаем его убежище, знаем приблизительно часы его «вампирического сна», вернее говоря, его беспомощности, и мы должны его уничтожить!
– Да, уничтожить! – повторили все.
В ту же минуту раздался сильный стук и звон разбитого стекла.
Присутствующие невольно вскочили на ноги.
– Что это?
Оказалось, стукнула одна из створок открытого в сад окна и от сильного удара вылетели все стекла.
– Верно, от ветра, – сказал Карл Иванович.
– Помилуйте, Карл Иванович, да ни один лист в саду не шелохнется! – вскричал Джемс. – А мы попались, как глупые мальчишки, нас подслушали. Итак, надо спешить!
Сегодня же я еду в город, – заявил Джемс, – и привезу что надо, а завтра в час заката солнца спустимся в склеп, откроем гроб и мы с Райтом вобьем осиновый кол в сердце прекрасной графини.
Пока же мы должны охранять жизнь Гарри и маленького Жоржа К. Первого передадим капитану и в помощь ему предоставим доктора, а второго буду караулить я сам. Посидеть на окне в летнюю ночь очень приятно, а два-три часа сна после восхода солнца для меня совершенно достаточно. Сегодня же во время моего отсутствия за Жоржем понаблюдает Карл Иванович. Итак, на борьбу, господа! – закончил торжественно Джемс.
– Мы с тобой, – ответили остальные.
– Мужайтесь, мы будем победителями, – продолжал Джемс.
– Почему ты так уверен? – спросил Райт.
– Среди ночи серебристый голосок мне твердит: «Боритесь, я вам помогу», – ответил Джемс.
– Ну а мне тайный голосок твердит: «Есть хочу!» – серьезно добавил доктор.
Все засмеялись, и настроение сразу переменилось.
XII
На другой день, отказавшись под каким-то предлогом от увеселительной прогулки, Джемс с друзьями отправился к склепу. Время было за час до захода солнца.
На ступенях, у ног статуи, нашли приготовленные Джемсом инструменты: лом, кирки для отбивания кирпичей, щипцы для отвинчивания гробовой крышки, осиновый кол, фонари. Статуя была отремонтирована и стояла на своем месте, с большим трудом ее сняли, с еще бóльшим трудом открыли подъемную дверь. Джемс с фонарем спустился первый, за ним остальные.
В склепе была полная темнота, так как расщелина в скале была тщательно заделана. Когда осветили стену, где, по словам доктора, надеялись увидеть белую мраморную доску с надписью «Здесь покоятся Фредерик и Мария из древнего и знаменитого рода графов Дракула», то остановились, пораженные.
Вместо белой мраморной доски чернело два углубления. Гробы же исчезли!
Доктор протер глаза. До сих пор на все затеянное он смотрел как на шалость школьников, теперь впервые он почувствовал холодок в сердце. Разве не сам он, своими собственными глазами, видел мраморную доску, да вот она и стоит в углу. Где же гробы? Кто и зачем мог их взять?
– Опоздали! – проговорил Джемс, и голос его сорвался.
Молча выбрались из склепа и всё привели в порядок.
Все как-то почувствовали нешуточность предприятия и невольно молчали.
Первым очнулся Джемс:
– Вперед наука: не говорить в таких местах, где легко могут подслушать. Лучше всего говорить на закате солнца, как сейчас. Дело осложнилось, приходится искать.
– Странно, однако, то, что без ведома Гарри такие вещи не делаются, а прежде он не имел от нас секретов, все его распоряжения были нам известны, – задумчиво прошептал доктор.
– А главное то, что если он умолчал, то спрашивать его нетактично, да и чем объяснить, что мы спускались в склеп, – прибавил Джемс.
– Стойте, тут без Смита не обошлось, а я его приструню, – оживился Джемс.
Но Джемс ошибся; на этот раз дело оказалось не так просто.
Смит был занят устройством ночного праздника на озере и пропадал по целым дням.
Наконец Джемс поймал его. Но на окольные вопросы управляющий отвечал или уклончиво, или шутливо, а на прямой запрос серьезно сказал:
– Обратитесь к мистеру Гарри, я же ничего сказать не могу.
Джемс сообщил о своей неудаче товарищам, и было решено пока молчать.
XIII
Карл Иванович принес Джемсу пачку бумаг: тут были большие листы в виде писем, были небрежно оторванные полулистики и клочки, сложенные треугольником, как складывают маленькие записочки.
– Это я собрал по столам в Охотничьем доме, – сказал старик. – Как по почерку, так и по подписи на некоторых, они писаны молодым графом Дракулой и, видимо, посылались его другу в лесной дом. Тут много пустых, вроде приглашения к чаю или завтраку, но, как кажется, есть и интересные. Вот, мистер Джемс, посмотрите их, вот хотя бы этот.
Библиотекарь обратил внимание Джемса на большой, кругом исписанный лист, даты на нем не было.
Джемс начал читать про себя:
«Прежде всего, я должен благодарить и извиниться перед тобой, мой дорогой: вместо отдыха и спокойных занятий я втянул тебя в наши печали и заботы. Но что поделаешь? Трагическая смерть Франчески выбила нас из колеи, и Рита совсем не спит по ночам.
Мой старик посоветовал перемену места. Вот и пригодились отделанные комнаты! Надо прислать только, так сказать, „текущий инвентарь“ из кружев, лент, цветов и т. п. Лючия обещала все это устроить. Уж извини, знаю, что вашему брату, ученым, бабы одна помеха.
Надеюсь, „переселение народов“ будет недолгим, как только Рита оправится, я переведу ее обратно в замок и при этом переменю помещение, чтобы ничего не напоминало ей об ужасах, которые она пережила.
Мне до сих пор не удалось тебя спросить, что ты думаешь об этом случае и как ты объясняешь все происшествие?
Старик мой все, конечно, толкует в духе вампиризма, но с тех пор, как ты меня образумил и доказал ненормальность его умственных способностей, я с ним согласиться не могу, а все же во всей истории есть что-то ненормальное, нелогичное, так сказать…
Почему, например, умершую Франческу нашли у кровати Риты на полу, при этом волосы ее и весь ночной туалет были в полном беспорядке, точно она выдержала перед смертью какую-то страшно тяжелую борьбу? На лице и груди ее виднелись ссадины и синяки.
Можно подумать, что кто-то нечеловечески сильный раздавил или задушил ее, как муху. Заметил ты, что в ее мертвых, широко открытых глазах застыл ужас, а губы были сжаты с какой-то страшной решимостью?
С нее можно бы написать мученицу первых веков христианства или портрет человека, „положившего жизнь свою за други своя“[55].
Если она погибла в борьбе, то с кем и за кого? Эту тайну она унесла с собою в могилу.
Я забыл попросить тебя не расспрашивать Риту об этой ужасной ночи. Ясно, она пережила что-то страшное, но не хочет или не может сказать. При малейшем намеке она бледнеет и трясется.
Представь, если Франческа была больна и в припадке билась у ее постели. Тут и более крепкий человек, чем Рита, мог бы упасть в обморок.
Да я, кажется, никогда в жизни не забуду того ужасного крика, когда она очнулась и увидела труп у своих ног.
Старик убежден, несмотря на то что в окрестности все спокойно, что смерть Франчески – дело рук вампира.
Дескать, он убил ее, буквально убил, а не засосал за то, что она помешала ему наслаждаться кровью, а быть может, и любовью Риты.
По мнению моего старика, бедная девушка погибла, защищая свою подругу.
Конечно, Рита многое могла бы тут прояснить, но я еще раз убедительно прошу тебя не расспрашивать ее. Пусть она сначала успокоится. А твое личное мнение я бы очень и очень хотел знать.
Распорядись, голубчик, поставить кушетку посредине комнаты, около – столик или этажерку для цветов и книг.
Букет розанов каждое утро я уже распорядился доставлять к вам.
Любимая канарейка Риты также прибудет в лесной дом, и я боюсь, что эта певунья обеспокоит тебя больше, чем моя бедная, бледная голубка. Она стала такая молчаливая и печальная! О свадьбе я не смею и заикнуться.