Но вот прибыл доктор, уже давно уехавший в замок. Он сразу принял на себя команду над слугами, потерявшими от страха головы.
– Скорее, как можно скорее, несите в замок, быть может, можно еще помочь! – властно кричит он. – Да торопитесь!
Все бросились исполнять его приказание.
Трупы подняли, и печальная процессия с тремя мертвецами начала тихо подниматься в гору.
Гарри сурово молчал. Отчаянию капитана Райта не было предела…
Доктор уехал вперед и с помощью своего слуги уже все приготовил к встрече и осмотру тел.
Жорж К. и мастеровой из города, несомненно, были мертвы.
Потихоньку от слуг доктор указал Райту на красные ранки на шее покойников и прошептал:
– А ведь Джемс-то был прав!
Перейдя к телу Джемса, доктор прежде всего осмотрел его шею, на ней не было и признака зловещих красных пятен. На теле также не нашли следов насилия. Только знак голубого лотоса на левом плече выступал ярко и в то же время нежно, точно мерцал.
– Тут глубокий обморок с примесью гипноза, – сказал доктор, – есть надежда; помоги, Райт.
После долгих усилий Джемс пришел в себя, его уложили в теплую постель, и Райт, как верная собака, сел его сторожить.
Между тем в замке все еще царил переполох. Последние гости и большинство слуг спешно укладывали свои вещи, торопясь до ночи выехать из замка.
Смит кричал и ругался на всех европейских языках, но ничего не помогало.
Заставить слуг привести покойников в порядок стоило ему немало труда.
Гарри затворился в кабинете и даже не вышел откланяться гостям.
XVI
Настал вечер.
Джемс после крепкого сна совершенно оправился и просил позвать к себе Карла Ивановича.
– Ну что, прочли? – был его первый вопрос.
– Да, мистер, и это так печально, что трудно не плакать. Несчастная, несчастная m-lle Рита. – И Карл Иванович грустно опустил голову. – Она погибла от вампира, знала, отчего погибает, и не смела никому сказать, и в этом был ужас ее положения.
– Не жалейте о ней, Карл Иванович, это она сама – вампир, это она погубила Жоржа К. Теперь мне ясно, почему лица голубой красавицы на балу и вчерашней танцорки показались мне знакомыми. Я видел эти черты в портретной семейной галерее графов Дракула. Это портрет молодой невесты-итальянки в белом атласном платье с воротником фасона Медичи. Этот-то воротник и сбил меня с толку, он-то и придал другое выражение лицу красавицы.
Теперь же я убежден, что это она, повторяю, она – виновница смерти Жоржа, – горячо проговорил Джемс.
– Не ошибитесь, мистер… M-lle Рита – это такое милое, доброе существо! Да вот позвольте прочесть вам ее записки, они не длинны, – просил Карл Иванович.
– Хорошо. Читайте.
До сих пор жизнь моя была не жизнь, а чудная сказка, – начал Карл Иванович. – Я, как Золушка, нашла своего принца. Но только мой Карло красивее, добрее, богаче и лучше всех принцев мира.
Его замок, который будет и моим тоже, стоит на высокой горе, кругом сад, а в нем цветов, цветов, мои милые, алые розы! Чудные, роскошные… я их люблю и теперь, хотя украшений у меня много, не то что прежде – одни розы.
А все это Карло. Он, кажется, хочет скупить весь мир для меня! Милый, дорогой Карло, я люблю тебя не за подарки, а за тебя самого. Какое счастье прислониться головой к его груди!
Вот и тогда вечером он долго стоял у моего окна, и мы вместе смотрели на луну. Мне и в голову не приходило, что это последний раз, что потом уже будет не то.
Что же случилось? Что? Я и сама не знаю. Но я не та, и все не то.
Ночью из открытого окна подуло холодом, Лючия и Франческа уверяют, что ночь была жаркая, но это не так, из окна дуло холодом, каким-то мертвым холодом. И я укуталась в шаль и закрыла глаза.
И вот мне чувствуется, что я не одна в комнате, но в то же время я не могу открыть глаз.
Кто-то приближается, неужели вернулся Карло… И вот, как ни странно, а сквозь закрытые веки я вижу: от окна к кровати подходит господин. Это не Карло, а совсем незнакомый мужчина.
Он высокого роста, худой, в черном бархате, глаза его горят, а губы тонкие, злые, крепко сжаты. Он страшно бледен.
Кто он?
В нем есть семейные черты предков Карло, но он не из них: я знаю хорошо все семейные портреты, а его там нет.
Чем пристальнее он смотрит на меня, тем мне становится страшнее и холоднее. Я слышу, но не ушами, а сердцем: «Ты моя избранница, я люблю тебя». От страха я теряю сознание…
Солнечный луч разбудил меня. Все тихо, в комнате никого.
Что за странный сон. Ощущение холода осталось и до сих пор, да шею неприятно саднивеет: это от двух маленьких ранок, и как я могла так сильно себя уколоть? Правда, сердоликовая булавка очень острая…
За кофе я хотела рассказать Карло свой сон. Но прежде чем открыла рот, ясно услышала: «Не смей!» Я растерялась, а тут Карло начал приставать, почему я такая бледная, а кормилица жаловаться ему, что я стону по ночам.
Тут, конечно, на меня напустились с расспросами, советами, а когда я сказала про ранки на шее, то Карло побледнел как полотно.
Отчего это? Разве они опасны?
Он и другие думают, что я простудилась, когда осматривали склеп. Правда, там было довольно сыро, а моя вина в том, что я прислонилась к каменному гробу, и из камня холод точно вошел в меня и охватил всю.
Я как-то принадлежу «ему».
И вот с этой несчастной ночи я утратила свой покой и счастье.
Днем я зябну, скучаю, а при наступлении ночи, особенно когда светит луна, я начинаю страстно желать и ждать. Кого, что? Первое время я даже не могла дать себе в этом отчета, а теперь я знаю, знаю, я жду «его».
Того страшного, черного, чужого. Он требует, чтобы я ждала его, ему тогда легче приходить, и я жду и зову.
Кто он – не знаю, боюсь его, ненавижу… и жду. Он входит как властелин, обнимает, ласкает меня, шепчет: «Твоя любовь вернула мне молодость и жизнь»…
И правда, он помолодел на вид: розовый, губы красные, но… стал еще противнее.
Все вокруг колышется, и я каждый раз замираю, и чем кончается, и как он уходит – я не знаю.
Вероятно, у меня какая-нибудь болезнь. Карло хотел позвать доктора, но я не смею: «он» рассердится.
Ранки у меня на шее не только не заживают, а становятся шире и выглядят неприятно. Приходится закрывать их бантами и кружевами.
Сейчас новолуние, ночи темные, и «он» вот уже несколько дней не был у меня.
Я точно начинаю приходить в себя после обморока: не могу еще хорошо отличить, что было и что казалось мне.
Одно сознаю ясно: мне грозит опасность или от «него», если он существует, или от сумасшествия, если он не существует.
Надо сказать Карло, а он, как назло, уехал в город на один день и вот не едет. Что-то его там задержало.
Я становлюсь все спокойнее, ранки мои подживают быстро.
Надо скорее, скорее принимать меры, а Карло нет и нет!
Сегодня я прямо счастлива: нашла свой молитвенник, мою милую, черненькую книжечку, а то он затерялся, а без него молитвы как-то выскочили у меня из памяти. Начну читать «Ave Maria» и спутаюсь.
Теперь я не боюсь тебя, черный призрак! Франческа обещала мне каждый вечер читать вечерние молитвы.
Я ей сказала, что мне видится черный человек, и она уверена, что ни одно привидение не устоит от молитв святого Антония[60]. Как хорошо! А Карло все не едет.
Луна все прибывает, и скоро полнолуние. Уверенность и спокойствие испаряются, а ожидание и желание вновь насладиться покачиванием в лучах месяца – все нарастает.
Серебряные волны плывут, и ты точно летишь, летишь, а «он» тут, рядом, ненавидимый и желанный.
Нет, я переломлю себя и не дам ему повода явиться вновь.
Мой молитвенник всегда со мною, нужно подтянуть нервы, достаточно галлюцинаций…
Франческа каждую ночь сидит у моего изголовья, и мы много с ней беседуем…
Карло вернулся. Он очень похудел и осунулся; верно, есть заботы, которые он скрывает от меня. Неужели же я буду наваливать на него новые. Да тем более что все прошло.
С Карло приехал смешной старичонка, друг его отца. Он всячески за мной ухаживает, расшаркивается, расспрашивает, точно влюбленный рыцарь. Забавный.
На шее он носит на черном шнурке какой-то смешной значок, точно два треугольника. Когда я его спросила:
– Что это?
Он важно ответил:
– Это, сударыня, пентаграмма, знак для заклинания злых духов.
Мне очень хотелось попросить этот значок себе, но я не посмела. Попрошу Карло заказать мне такой же.
На днях ждем друга Карло из Нюрнберга. Ему готовят лесной дом.
Карло говорит, что он страшно ученый, не любит общества, и особенно женского.
Я так и не успела побывать в лесном доме, хотя там для меня были приготовлены две комнаты; а теперь и совсем будет нельзя: Карло не пустит, он принимает все меры, чтобы не беспокоили его ученого друга.
Кончено.
Наступило полнолуние, «он» пришел и взял мою душу.
На мое несчастье, в эту ночь у Франчески болела голова и она рано ушла спать.
У меня нет сил сопротивляться. Да и «он» – не призрак, а существует, понимаете, су-ще-ству-ет!
Он ложится мне на грудь и тихо-тихо пьет мою кровь, мою жизнь.
Ранки на шее опять стали большие, с белыми обсосанными краями.
Я опять не смею выйти из-под его воли, просить помощи у Карло. Да и ласкать моего жениха «он» строго запретил мне. «Он» страшно ревнив.
– Свадьбе не бывать, – говорит он.
Чем же это кончится, что дальше…
О ужас, ужас, это случилось вчера ночью! Мы сидели в саду, и я почувствовала, что «он» приближается, и скорее поспешила в свою комнату. Впопыхах я забыла замкнуть дверь в комнату Франчески.
«Он» скоро вошел и припал к моей шее. Застонала ли я, или по какой другой причине, но Франческа вошла в комнату.
Я видела, как она бросилась на него и вцепилась ему в плечи.