олетняя, в настоящее время осуществляются ее поиски.
Грант Уильямс пока не ответил на разоблачительное видео своей дочери, хотя поступают сообщения, что его экстренно доставили в больницу прошлой ночью с тем, что власти называют «таинственные травмы».
Источник, близкий к Государственной исполнительной службе округа Робертсон, сообщил, что выдвижение обвинений против мистера Уильямса в попытке убийства «возможно, но маловероятно без согласия Грэйс Уильямс сотрудничать». Тем временем онлайн-петиция, призывающая отстранить мистера Уильямса от преподавания в школе, набрала уже пятьдесят тысяч подписей. Мы продолжаем следить за развитием событий.
Волшебное исцеление,или Воплощение мифа о вампирахЗорайда Кордоваи Натали С. Паркер
Хорошего вампира сложно убить. Конечно, есть особые методы: колья, обезглавливание, солнечный свет, святая вода, укус оборотня. Иногда на это способно серебро. Но по большей части вампирам нельзя причинить вред, их раны быстро заживают. Они владеют суперскоростью, силой, обостренными чувствами и, в некоторых вариациях, могут даже летать. Во многих случаях обращение человека в вампира может спасти ему жизнь, как, например, это произошло с Клавдией в «Интервью с вампиром». В этом случае вампиризм представляется исцелением от неизлечимых болезней (например, чумы!) или смертельных ран. Но это скользкий путь, и мы также можем увидеть представление вампиризма как исцеление от всех болезней и физических недостатков в виде, отчуждающем людей, для которых хронические заболевания и инвалидность являются частью личности. Волшебные исцеления предполагают, что с болезнью или инвалидностью можно жить, только всегда мечтая о чем-то еще. Рассказ Кайлы рассуждает именно на эту тему. Грэйс превратилась в вампира, но, в то время как она получает некоторые из магических чувств, ее тело остается ее телом. Быть собой, даже когда ты нежить, – вот что делает тебя могущественным.
Если бы вы превратились в вампира, что в себе (назовите что-то одно) вы не стали бы менять?
Вампиры никогда не говорят: «Умри»Зорайда Кордоваи Натали С. Паркер
Бриттани
Я честно не знаю, почему это сделала.
Сейчас я уже мало о чем могу так сказать. Я не импульсивна. Возможно, была когда-то, но опрометчивость – роскошь юных. Смертных.
Я ни та, ни другая.
Может, поэтому я и завела аккаунт в Инстаграме. Чтобы чувствовать связь с тем, что потеряла. Или, может, мне просто нужно было какое-то хобби, и Инстаграм показался таким же вариантом – не хуже, чем все остальные. Даже лучше, потому что всё, что мне нужно было сделать, это выбрать имя, и я могла стать кем угодно – тем, кем хотела быть.
Возможно, мне хотелось найти место, где я бы ни за что не несла ответственность. Где я бы не была Бриттани Николетт Фонтэйн, вампиром – главой Нью-Йорка. Где каждый момент каждого дня не был бы посвящен обсуждению власти. Полагаю, наивно думать, что в Инстаграме нельзя найти власть, но она определенно не моя, и какое-то время мне это нравилось.
Несмотря на неспособность полностью участвовать в создании селфи, я нахожу опосредованную радость в наблюдении за жизнями других людей по рекомендациям. Есть что-то успокаивающее в осознании, что никто из нас не является таким, каким мы себя выставляем. Бриттани, которой я делюсь онлайн, ненастоящая, и чем на самом деле чудесна эта эра социальных медиа, так это тем, что никто и не ожидает, что она что-то большее, чем миф. Выдумка, построенная на чем-то настоящем. Слой кружева шантильи на фарфоровой, изголодавшейся по солнцу коже. Как мое бледное отражение в высоких окнах квартиры.
Я подхожу ближе, пока меня и стекло не разделяет лишь дыхание. Но даже тогда девушка, смотрящая на меня, как из тумана, расходится чередой образов в свете, что просеивается через город внизу, словно холодное, бледное пламя. В строптивой полосе деревьев, что заслоняет дороги внизу, мелькает река. Это лента темноты, пойманная между вездесущими рядами желтых фонарей, растущих вверх, словно колосья. Пространство между пространствами.
До этого момента я была счастлива находиться в этом пороговом пространстве между тем, что реально, и тем, что нет, между тем, что человеческое, и тем, что нет. Я наслаждалась свободой, которую находила в конструировании отражений себя в образах того, что я видела в мире вокруг. Но сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что совершила фатальную ошибку в суждениях.
Для большинства ее зовут Теолинда, или @YoSoyTheolinda.
Я снимаю блокировку с телефона и вожу большим пальцем по экрану, пока не открываются мои сообщения в Инстаграме. Лишь трое людей общаются со мной таким образом. Первая из них Имоджен. Я до сих пор не знаю, как она нашла мой аккаунт, но она самая юная из моих «пёти кро»[38] и обычно первая приспосабливается к меняющимся технологиям и социальным моделям. Второй, мужчина по имени Брэд, забрасывает меня типичными сообщениями в духе прямых подкатов, но я никогда не отвечаю, потому что мне всё равно, что он одинок и считает, что мы идеальная пара. Это не так.
Третья – это Тео. Фото ее профиля – изображение полумесяца, переходящего в сияющий розовый цветок. Я выбираю ее имя, и на маленьком экране открывается наш разговор. Мы разговариваем так с тех пор, как она заметила единственное селфи, которое я когда-либо выкладывала. Ей тогда едва исполнилось пятнадцать. Мы не всегда говорили подолгу, но после начального обмена любезностями и прочих видов социального взаимодействия, которых можно ожидать от ребенка и бессмертного взрослого, наши разговоры приняли неожиданный поворот.
Они стали значимыми.
Мы обсуждали жизнь, потери, перемены. Мы обсуждали, что значит оказывать влияние и быть под влиянием. Мы обсуждали власть, тела и смерть.
А потом вдруг, совершенно из ниоткуда, из галактической синевы, это.
Последнее сообщение Тео висит в верхней части экрана. Это фотография девушки в белом платье, стоящей в темном туннеле. Оно размыто, как будто камера дрогнула от вспышки света, но я могу разглядеть ее слегка смуглую кожу, длинные черные кудри, переброшенные через одно плечо, губы, накрашенные темно-красной помадой.
В нижней части фотографии витиеватыми серебряными буквами выведено:
Кто эта девушка? Узнаешь завтра.
«Корни и Руины» (зал на подвальном этаже) в 20:00.
На этот раз я ей не ответила. На одно призрачное мгновение я убедила себя, что встреча с Тео в реальной жизни будет просто прекрасной. Несмотря на огромную и существенную разницу в возрасте, не говоря об обстоятельствах, я думала, что встретиться с ней будет всё равно что увидеть солнце. А я очень хотела снова увидеть солнце.
Но одевшись в слои серебряного, черного и розового, нарисовав тяжелые черные линии вокруг своих зеленых глаз, нанеся на губы идеальный оттенок зимней ежевики, я пришла в чувство. Теолинда – девушка и ребенок. Она знает меня по набору безлюдных городских пейзажей, на которых я поставила ироничную отметку #селфи, и по нескольким фразам, которыми мы обменялись. Она и понятия не имеет, кто я на самом деле, а узнав, придет в ужас.
Дружба, которую мы вместе построили, – осенняя паутина на ветру и чудесный сон, которым я и так уже наслаждалась слишком долго. Еще немного, и она станет опасной для нас обеих.
Под сдержанным натиском сожаления я открываю новое сообщение и набираю:
«Застряла в пробке. Наверно, не успею. Прости».
Тео: О боже, какой классный фильтр! Где ты его нашла?
Бриттани: Это мой любимый вампирский фильтр, ха-ха.
Тео: Я знаю, что ты шутишь, но ты когда-нибудь задумывалась, каково это – жить вечно?
Бриттани: Мне кажется, довольно одиноко.
Теолинда
– Я честно не знаю, как мне переплюнуть саму себя, – произношу я в пустой комнате.
Зал «Корни и Руины» на подвальном этаже – мой шедевр. Правда. На стене висят черные бархатные шторы. Барная стойка из красного дерева, которая раньше была покрыта паутиной, способной посоперничать с той, что заполонила мой чердак, сверкает после полировки и обработки очистителем с запахом лаванды. Хотя, возможно, паутина подходила бы по тематике.
Ну да ладно, всегда есть следующий год.
Парень в кожаной ковбойской шляпе, бархатном жилете и джинсах, разорванных настолько, что их вряд ли можно считать брюками, входит в зал.
– Привет, я диджей Хекс Маркс Спот[39].
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать смех. У меня наверняка выпучиваются глаза, но я не могу позволить себе испортить стрелки, которые смогла нарисовать ровно лишь с третьего раза. Эти стариканы такие отвратительные.
– Мм-хмм. Так это не просто ваше прозвище. Ладно, ладно, ладно. Я – Тео. Можете расположиться рядом с баром. Помните. Никакой поп-музыки. Никаких песен семидесятых и восьмидесятых. Исключение только для «Лед Зеппелин». – Я прикусываю кончик заостренных ногтей. Мой гель-лаковый маникюр белый, но конец каждого ногтя выглядит так, будто его макнули в кровь. Эй, я думала, это будет остроумно, даже если и очевидно. – Хотя не совсем уверена, что именно слушает Бриттани. Ей нравятся мои музыкальные подборки, но обычно это девчачий рок… А знаете что? Вы профи.
Когда диджей Я-никогда-не-повторю-его-настоящее-имя расплывается в улыбке, его зубы на мгновение кажутся чересчур белыми и острыми.
– Да, я профи. Меня ведь порекомендовала Имоджен, верно?
– Ага?
– Тогда заметано, птичка.
Я издаю нервный смешок.
– Располагайтесь, а я пойду проверю, есть ли у нас лед.
Разблокировав телефон, я отправляю несколько сообщений. Мне пришлось пригласить Мириам, мою подругу по школе, потому что ее папа – владелец этого клуба. Но она лечится от ангины, которую подхватила от Энди Джексона Третьего. Было крайне сложно объяснить Мириам, для кого устраивается эта вечеринка-сюрприз на день рождения. Она заявила: «Вампиры – это же такой 2005». У меня есть очень подробный памятный альбом о времени, когда мы ходили на полуночную премьеру «Сумерки: Рассвет – часть вторая» в пятом классе, который свидетельствует, что когда-то она думала иначе. Я желаю ей выздоровления, а потом открываю сообщение от ее отца. Я заверяю мистера Гринспена, что всё под контролем и взрослые охранник и бармен уже приехали (это не так). Но еще рано. Мистер Гринспен владеет четырьмя ночными клубами и барами в Нижнем Ист-Сайде. «Корни и Руины» – наименее популярный из них, и, наверно, именно поэтому он разрешил мне занять бар в подвале, который еще до конца не отделан и в котором стоит этот нью-йоркский запах цемента, плесени и чуток мочи. Но благодаря черной бархатной ткани, прибитой скобами к стенам, он кажется вампирским укрытием, которое я хотела сделать для Бриттани.